Петр Грушин - Владимир Светлов

19. «Факел» – имя для лидера

Балхаш сверкает бирюзою,

Струится небо синевой,

А над площадкою шестою

Взметнулся факел огневой.

Не первый раз я вижу это,

Но как волнуется душа,

Когда летит антиракета

Над диким брегом Балхаша.

Григорий Кисунько

К середине 1960‑х годов в тундре, пустынях и горах, как говорили сами разработчики систем противоракетной обороны – на ракетоопасных направлениях, начали возводиться антенны радиолокаторов размерами с 18‑этажный дом, способные обнаруживать боеголовки МБР, едва ли не сразу после их отделения от носителей. Для работы таких РЛС на полную мощность требовалась энергия, которую в обычной жизни потреблял город с 50‑тысячным населением!

Но А‑35 намного опережала развитие других систем вооружений не только возможностями своих РЛС и ракет. Так, в ней впервые, в едином алгоритме, реализованном в компьютерных программах, одновременно работавших в более чем 50 ЭВМ, разнесенных на сотни километров друг от друга, обеспечивалось полностью автоматизированное, централизованное боевое управление.

Несомненно, что к проблемам создания средств ПРО, оказавшимся на острие науки и техники, было приковано самое пристальное внимание руководства страны. Возводимые для А‑35 объекты, наиболее ответственные испытания ее элементов на полигоне посещали министры, руководители институтов и заводов. В июле 1966 года одна из самых представительных делегаций, в состав которой вошли Д. Ф. Устинов, В. Д. Калмыков, П. В. Дементьев, П. Ф. Батицкий, Г. Ф. Байдуков и другие разработчики, приехала на строившийся под Москвой радиолокатор «Дунай‑3». Спустя месяц «Дунай‑3» посетил министр обороны Р. Я. Малиновский.

Стоит ли говорить, что после этих посещений на объектах начинала организовываться круглосуточная работа по завершению строительства и настройке оборудования, а разработчики и монтажники брали на себя обязательства сдать А‑35 к 50‑летию Октябрьской революции.

Все интенсивнее шли и работы на полигоне, где подходили к завершению работы по строительству полигонного образца А‑35 – «Алдан», а 24 декабря 1965 года был выполнен первый пуск штатного варианта противоракеты А‑350Ж.

Новая противоракета Грушина была совершенно непохожа на предшественниц. Впрочем, на что она была похожа, не смог бы сказать ни один посторонний наблюдатель, даже оказавшись на полигоне. Все время своего существования ракета находилась в контейнере. Перед ее пуском, по команде «Минутная готовность», в бункерах запускались ленты осциллографов – шли «протяжки», а на табло, размещенном на КП, загорались светящиеся буквы «Старт» и «Отрыв». Последнее означало, что ракета уже вышла из контейнера и, оставляя за собой тонны сгоревшего топлива, с огромной скоростью исчезала в небе. Спустя доли секунды начиналось ее автосопровождение, а на экране появлялась отметка о ее местоположении.

В отличие от океанских просторов, над которыми выполняли противоракетные эксперименты американцы, размеры казахского полигона в пустыне Бет‑Пак‑Дала не безграничны. А дальность действия А‑350Ж была такой, что при задержке с подачей команды на аварийную отсечку двигателя ракета за считанные секунды могла улететь за границу полигона. Так однажды и случилось, когда из‑за ошибок в системе управления пуск одной из противоракет закончился ее полетом в сторону Караганды… Впрочем, команда на отсечку, переданная чуть раньше, чем необходимо, могла привести к падению ракеты на территорию полигона с неизрасходованными многотонными запасами токсичных компонентов топлива.

Но результаты каждого из испытаний А‑350Ж и сделанные на их основе выводы, имели тогда не только техническое, но и поистине государственное значение.

Как вспоминал В. А. Жестков:

«Безусловно, проведение уникальных по своей значимости испытаний на полигоне, кроме чисто технического аспекта, имело и другое, человеческое измерение. Мы работали на полигоне очень много, не считались с личными интересами и временем. Такая общая работа, достигаемые успехи и неудачи сплачивали нас в единый коллектив, увлеченный одной общей целью. Большое влияние на нашу работу оказывало и отношение к нам Петра Дмитриевича, часто приезжавшего на полигон. С одной стороны, он был чрезвычайно жестким и требовательным, и в то же время в его отношении к нам было что‑то отеческое. И если нам удавалось что – то ему доказать, то он всегда находил возможность нас за это похвалить.

Был такой момент, когда мы проводили испытания, связанные с изучением процессов разделения ступеней противоракеты. Для этого был подготовлен ее специальный вариант, который вместо ЖРД маршевой ступени оснащался еще одним твердотопливным двигателем от ускорителя. И вот после расцепки этот двигатель не запустился. Поскольку я отвечал за подготовку этой ракеты, прилетевший на полигон Трушин вызвал меня к себе в коттедж, и строгим голосом спросил:

– Так ты правильно собрал эту ракету‑то, ты все там сделал то, что нужно?

– Петр Дмитриевич, все по технологии, все было проверено, – ответил я.

– Так почему же у тебя не запустился двигатель? Пока ты мне этого не найдешь – ты считай, что за тобой вина большая.

Я с группой инженеров и испытателей вылетел на вертолете на место падения ракеты. Там в степи мы провели около полутора суток. И нашли! Нашли причину того, почему у нас не сработал двигатель. Привезли фрагменты ракеты в коттедж к Трушину. Петр Дмитриевич внимательно на все посмотрел и, разобравшись, заметно подобревшим голосом сказал, что мои конструкторы не доработали… Оказалось, что заглушка в сопле незапустившегося двигателя не была рассчитана на использование в высотных условиях. Она была негерметична, и воспламенителю не хватило мощности для запуска двигателя.

А 8 июня 1966 года уже штатный вариант А‑350Ж взорвался на стартовой позиции. Произошло это по времени на 0,14 секунде с момента запуска стартового двигателя, практически мгновенно. Привычный грохот ракетных двигателей, и вдруг словно все оборвалось. Тишина! Почему? Эта мысль промелькнула у каждого. А тут голос офицера, находившегося на командном пункте: „Задраить люки, надеть противогазы, наверх никому не выходить!“ И сразу начал гаснуть свет: темнее, темнее… Противогазов всем не хватило, дышать становилось все трудней. Я попросил руководителя испытаний генерала Петра Клементьевича Грицака выпустить меня наверх. Он: „Нельзя, инструкция, приказ!“ Но все‑таки уговорил. Иду по ступенькам наверх, их там было двадцать семь. На улице небесная голубизна, теплынь, птички чирикают… А пусковой установки нет, кабины управления тоже. Произошедший с ракетой взрыв был такой силы, что стартовую позицию в радиусе 50 метров полностью разнесло.

Позвонили на предприятие. Трушин молча выслушал наш доклад о произошедшем. Не называл нас мальчишками, не грозил стереть в порошок, уволить. Но неудовольствие высказал.

Немедленно была создана комиссия, и было принято решение – восстановить стартовую позицию в кратчайший срок, для продолжения испытаний. Для этого было выделено практически все необходимое для того, чтобы мы могли работать, несмотря на то что это было летом. Жара в тени доходила до 45 градусов, но тогда мы ощущали на себе заботу буквально всей страны. Нам был предоставлен самолет Ан‑2, для того чтобы доставлять на стартовую позицию все необходимое, включая даже питьевую воду. Яне говорю о том, что из южных республик бесперебойно привозили фрукты. Мы были полностью обеспечены. И через полтора месяца работ все было восстановлено. Пуски А‑350Ж возобновились.

В другой раз ракета была полностью подготовлена на технической позиции, ее предстояло отправить на заправку компонентами топлива и затем установить на стартовой позиции. Но один из операторов почему‑то решил после подключений всех пиротехнических средств проверить исходное состояние ракеты. Включил пульт контроля ракеты и переключил один из тумблеров. В результате прошла команда на раскрытие стабилизаторов. В этот момент ракета находилась в контейнере, и огромные стабилизаторы при срабатывании газогенератора, естественно, раскрылись. Находившиеся рядом специалисты, хотя это произошло почти мгновенно, начали выбегать из корпуса, не осознав, конечно, что если б это было связано с очередным взрывом, то никто бы, естественно, не убежал.

Эта неприятность случилась около одиннадцати часов утра по казахскому времени, в восемь утра по московскому. Естественно, мы сначала обследовали, что было необходимо для того, чтобы восстановить ракету. Сообщили о ЧП на предприятие. Там немедленно были приняты необходимые меры, и уже вечером мы получили все, что требовалось для замены. Мы работали всю ночь, ракета была восстановлена и в семь утра была отправлена на заправку топливом. В одиннадцать часов следующего дня, практически сутки спустя после этой аварии, ракета была заправлена, отправлена на стартовую позицию, и в тот же день был проведен отличный пуск.