Берег Живых. Наследники Императора - Анна Александровна Сешт

оставалось только на молитву. Во рту пересохло. Её тело послушно отвечало на силу её духа и силу Божества, призванную ею, но с каждым разом уже всё тяжелее.

Чародей попытался прочесть заклинание, чтобы остановить тлен, но жезл в его руке вдруг пошёл трещинами и выпал из пальцев. Коснувшись песка, ритуальный предмет раскололся надвое.

И тотчас же будто рухнул невидимый барьер. Ша с жутким замогильным хохотом устремились к ним. Тэра прижалась к бездыханному псу, готовясь принять смерть. Слова подходящей молитвы так и не пришли к ней, кроме разве что мольбы, чтобы Ануи принял её душу. Она ещё успела заметить, как чародей схватился за жезл Хэфера и начал читать подчиняющий речитатив, а потом закрыла глаза…

– Мой, – вдруг хрипло произнёс голос – чужой и властный. – Стойте.

Сила этого звучания была так велика, что Тэре стало жутко. Ша замерли. С трудом она открыла глаза и чуть приподняла голову, чтобы увидеть происходящее.

Чудовища Сатеха переступали с лапы на лапу, нерешительно урча. Тэра слышала и чувствовала их клокочущее смрадное дыхание совсем рядом. Чародей, упавший навзничь, приподнялся на локтях, глядя на того, кто возвышался над ним.

Хэфер стоял, держа перед собой жезл, полыхавший алым. Его лицо было жутким и величественным, незнакомым. Золото его глаз стало красноватым, точно теперь на дне их полыхали искры Первородного Огня. И как странно было слышать такой его голос – далёкий, не знавший жалости.

– Кто вы такие? – спросил он, а потом чуть усмехнулся. – Паутина обмана больше не затмевает мой взор.

Тэре показалось, что глаза ша на жезле полыхнули ярче. С чародея как будто сползала кожа, обнажая иной облик. Само преображение выглядело отвратительно, но девушка не могла отвести взгляд. Рога незнакомца уменьшились, уши заострились, а тело стало более поджарым. Его новое лицо девушка не могла разглядеть, поскольку маг был к ней спиной.

– Полуэльф-полурэмеи, отвергнутый обоими народами, – проговорил Хэфер, задумчиво глядя на незнакомца. – Какой невозможный союз… Но Сатех принимает отверженных.

Чародей рассмеялся, явно превозмогая боль, нащупывая рядом обломки своего жезла. Голос его, в отличие от внешнего облика, не изменился.

– Так вот в чём секрет… Вот почему сам Император не нашёл тебя ни среди живых, ни среди мёртвых… Ты – мертвец, поднятый волей жрецов Собачьего Бога, для них вместивший в себя силу Владыки Первородного Огня. Какая ирония…

Хэфер чуть склонил голову набок, но не удостоил чародея ответом. Он перевёл взгляд на Тэру, и девушка ощутила вместе с этим и взгляд его ожившего жезла, достигавший самого сердца. Она знала, что этот момент настанет, что однажды покров её тайны будет сорван. Она просто не думала, что это произойдёт… так.

– Удивлён, что тобой повелевает человек? – усмехнулся чародей. – Не скрою, я тоже. Но это – настоящая жрица Ануи. Для послушницы в ней слишком много силы Собачьего Бога.

– Помолчи, – спокойно велел ему Хэфер. – Ты слишком ревнив, жрец, и ревность застит твой разум.

– Отдай мне жезл, и я сохраню твою тайну, – вкрадчиво проговорил чародей, – сохраню секрет твоей полужизни от тех, кто так мечтает узнать о твоей судьбе. Даю слово именем Того, Кому служу.

Тэра замерла в ожидании. Она хотела просить Хэфера, чтобы не отдавал артефакт врагу, напомнить ему, зачем он пришёл сюда…

Губы царевича пересекла жутковатая усмешка. Он наклонился к чародею и вручил ему жезл. Полуэльф-полурэмеи жадно схватил артефакт…

Жезл полыхнул в руках чародея багровым пламенем и… сжёг его без следа вместе с обломками его прежнего ритуального предмета. Хэфер поднял артефакт и тяжело опустился на одно колено.

– Мой, – повторил он, сжимая гаснущий жезл, а потом обратился к ша, и голос его звучал уже почти по-прежнему. – Идите с миром, могучие. Благословенна будет ваша защищающая ярость…

Чудовища растворились в ночи. Тэра опустила голову, пряча лицо в окровавленной шерсти своего друга. У неё не было сил ни двигаться, ни говорить.

– Сатех не сжёг его, знаешь, – тихо проговорил Хэфер. – Просто перенёс куда-то отсюда… Всё же Он щадит своих, по-своему щадит. Это значит, что наш враг будет осведомлён.

Тэра не ответила. Она услышала шорох одежды – царевич облачился, – а потом песок зашелестел под его босыми ногами. Когда девушка приподняла голову, она увидела, что Хэфер сидел совсем рядом и осторожно касался тела пса. Его лицо было печально, но взгляд потеплел, когда он встретился глазами с Тэрой.

– Нам с тобой о многом нужно поговорить, жрица, – мягко сказал Хэфер, накрывая ладонью её руку, безвольно лежавшую на спине мёртвого стража. – Спасибо, что были со мной в эту ночь… вы оба…

Потом его ладонь скользнула по морде пса, закрывая потухшие изумрудные глаза.

Глава 26

1-й месяц Сезона Жары

Было больно, так больно, что даже его привыкший ко многому разум разрывался. С тела точно заживо содрали кожу и оставили его под карающими лучами Небесной Ладьи. Поскуливая, он отполз в тень полуразрушенного святилища, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Он даже не стыдился своей слабости – на это просто не было сил. Он истекал кровью и чувствовал, как с каждым ударом сердца жизнь понемногу толчками выходила из него.

Владыка Первородного Огня не был терпелив. Маг всем своим существом слышал Его зов и понимал, что не имеет права на отдых. Он должен был разжечь огонь на алтаре, отдаться связи со своим Божеством, если хотел выжить. Пусть сам он был едва в состоянии двигаться, но только призыв покровителя мог снять проклятие.

Тлен вгрызался в его плоть всё глубже – рука уже почти не слушалась. Колдун отчётливо ощущал распад тканей и даже не надеялся на полное исцеление. В конце концов, это была божественная кара, а не простая болезнь.

Проклятая жрица! Проклятый священный пёс – нужно же было ему напасть! Маг искренне не хотел убивать зверя. Конечно, Ануи был врагом Сатеха, занявшим Его трон и после передавшим власть Своему щенку Ваэссиру. Но любой жрец чтил всех Божеств, ибо понимал, что всё в Мире взаимосвязано. Убийство священного зверя ложилось на душу тяжёлым грехом. Если бы пёс не стал так истово защищать оживший труп царевича, маг и вовсе не посмел бы поднять на него оружие. Но ему пришлось защищать своё право на жезл и на свою жизнь…

Мысли шевелились отвратительно медленно, точно черви в не тронутой бальзамировщиками гниющей плоти. Неимоверным усилием воли Колдун заставил себя подняться, стеная от боли и держась за стену обеими руками – и той, что была безвозвратно повреждена, и той, в которой он крепко, несмотря на рану в плече,