Тавриз туманный - Мамед Ордубади

Я ей также коротко ответил.

"Дорогой друг Ганна! В половине одиннадцатого ночи,

Абульгасан".

На обсуждении стоял вопрос о распространении по городу прокламаций.

Следовало разъяснить населению, что Гаджи-Самед-хан является орудием в руках царского консула, и разоблачить его действия в связи с посылкой Мирзе Пишнамаз-заде пяти кусков бязи для того, чтобы собрать среди населения подписи о возврате в Иран Мамед-Али-шаха.

Прежде всего мы составили предупреждение Мирзе-Пишнамаз-заде.

"Господин Мирза!

Это письмо - предостережение. Не думайте, что факел конституции окончательно погас. Люди, борющиеся за революцию, видят все ваши преступления. В свое время каждый ответит за свои действия. По предложению царского консула и его ставленника Гаджи-Самед-хана вы хотите собрать подписи тавризцев о возвращении в Иран Мамед-Али-шаха. Предупреждаем вас, что посланные вам пять кусков бязи явятся саваном для вас и вам подобных. Даем вам день сроку на выезд из Тегерана. На второй день вас ждет страшная смерть.

Иранский революционный комитет".

Письмо это должно было быть послано почтой. Затем я прочел присутствующим составленную мной прокламацию.

Все одобрили ее содержание. Распространение листовок поручили Гасан-аге и Тутунчи-оглы. Эти же товарищи взялись побывать у рабочих ковроткацких фабрик и повести среди них организационную работу.

Мисс Ганна, стоя на балконе, ожидала моего прихода. Я немного опоздал. Войдя в комнату, я увидел роскошно сервированный к ужину стол.

- Я познакомлю тебя с некоторыми людьми, - сказала мисс Ганна.

- С кем же?

- Со служащим американского консульства Рафи-заде, его женой Шумшад-ханум и его сестрами.

Мы перешли в гостиную. Женщин там не было, сидел лишь пожилой иранец.

- Абульгасан-бек, о котором я вам говорила и которого я уважаю всей душой, - сказала мисс Ганна, представляя меня - Один из драгоманов американского консульства, господин Рафи-заде, - добавила она, обращаясь ко мне.

Оставив нас в гостиной, мисс Ганна прошла в будуар. Опустившись в кресло, я принялся рассматривать Рафи-заде. Больше всего меня занимал его костюм. Одетый на шею белый, туго накрахмаленный воротник был невероятно высок, доходил до самых ушей, и до того широк, что подбородок наполовину входил в воротник, а повязанный вокруг шеи черный атласный галстук был так широк, что мог прикрыть всю грудь. Несомненно, усы его были подкрашены; не сходящая с лица улыбка была деланной и фальшивой. Он скалил зубы, даже когда не было причин улыбаться

Из будуара доносились женские голоса:

- Ой, милая, ну как я покажусь незнакомому мужчине?

- О, Салима! Ради отрубленных рук самого Хэзрэти Аббаса, не выводи меня к постороннему человеку.

- Ну, Шумшад, почему ты стесняешься? Ведь твой муж там.

- Не смущайтесь, - услышал я голос мисс Гаины. - Вставайте, перейдем в гостиную. Считайте мой дом своим. Там сидят культурные люди, вполне европейцы.

- Наши! - улыбаясь и слегка сконфузившись, сказал Рафи-заде.

- Они носят чадру?

- Нет, сударь. К чему нам чадра? Мы сдали чадру в музей. Наши дамы воспитаны по-европейски.

- Если мое присутствие может стеснить дам, я с вашего разрешения могу удалиться.

- О, нет, до каких же пор? Пора перевоспитать их. Сколько еще времени они будут прятаться от мужчин? Надо, наконец, выйти в общество. Наши дамы сами интересуются вами. Они чрезвычайно обрадовались, узнав, что уважаемый господин пожалует сюда. Ганна-ханум такого хорошего мнения о вас, что все мы хотели познакомиться с вами. Действительно, сударь, мы должны ценить свою интеллигенцию. Если бы наше общество состояло из таких лиц, как уважаемый господин, то и женщины наши давно бы сняли чадру. Но что делать, если мы отстали и не прогрессируем.

В это время портьера заколебалась, и в гостиную вошли одетые по-европейски четыре дамы.

- Супруга господина Рафи-заде Шумшад-ханум, - сказала мисс Ганна, представляя сначала молодую женщину среднего роста; женщина пожала мне руку. При этом я не почувствовал в ее пальцах трепета, столь естественного для робкой, молодой, не знающей общества женщины, когда к ее руке прикасается рука постороннего мужчины.

Мисс Ганна представила мне и трех других девушек:

- Это сестры господина Рафи-заде - Салима-ханум, Шухшеньг-ханум и Пэрирух-ханум.

Вошла служанка и подала чай. Я следил за берущими сладости пальцами. Они не были похожи на пальцы женщин, впервые показавшихся в обществе. И на лицах этих четырех женщин не было видно застенчивых улыбок, присущих восточным женщинам. Даже во взглядах их я не заметил и тени робости и смущения. Они решительно не походили на женщин, которые несколько минут тому назад в соседней комнате молили мисс Ганну не выводить их к незнакомому мужчине.

Особенно сильное подозрение возбуждала во мне жена Рафи-заде, Шумшад-ханум. Ее облик и манеры говорили о том, что она привыкла проводить время в обществе мужчин. Подобно описываемым в восточных романах красавицам, она своим бровям придавала дугообразную форму, а при взгляде на меня многозначительно улыбалась глазами.

До сих пор, за свое долгое пребывание в Тавризе, мне не приходилось встречать ни одной женщины, похожей на Шумшад-ханум. Если бы я не боялся вызвать подозрения и ревности Рафи-заде, я бы ни на минуту не отводил глаз от ее лица.

Наряду с красотой, она обладала особенностью, которой я не встречал ни у одной другой женщины. Ее привлекательность и очарование заключались не только в ее словах, грации и кокетстве, но и в каждом движении ее красивого тела. Манера, с которой она, глубоко вздыхая, заставляла подниматься и опускаться свою красивую грудь, ее поминутные вздрагивания не были характерны для тавризянок.

Хотя я, отказавшись от желания смотреть на нее, избегал вступать с ней в разговор, она, не обращая внимания на присутствие мужа, всячески старалась обратить на себя мое внимание и втянуть меня в разговор.

- С моей супругой приятно провести время, - улыбаясь, сказал Рафи-заде, заметив, что я чувствую себя стесненным и уклоняюсь от беседы с его женой, Шумшад-ханум стремится жизнь провести в радости и веселье. Печаль ей чужда. В Тавризе такую женщину встретишь не часто. Не бойтесь, ханум больше всего любит разговоры. Я бесконечно благодарен господу богу за то, что он послал мне такую жизнерадостную и обаятельную подругу.

Слова его придали мне смелость.

- Вы правы, - сказал я, - ваша супруга чрезвычайно красива и привлекательна. Красота ее не походит на красоту тавризских женщин.

- Не может быть? Чем же я не похожа на тавризянок? - спросила Шумшад-ханум.

- На это пусть ответит сам господин Рафи-заде.

Рафи-заде сказал:

- Нет, мы предоставляем слово вам.

Мисс Ганна и Шумшад-ханум присоединились к просьбе Рафи-заде, и я был поставлен перед необходимостью говорить.

- Надо, чтобы сама Шумшад-ханум подтвердила правильность моих слов, начал я. - В Тавризе мне приходилось бывать на многих пирах, где принимали участие и женщины. Сегодня я сравнивал вашу супругу с другими виденными мной красивыми женщинами. Сначала скажу несколько слов об особенностях тавризянок. При улыбке на щеках каждой красивой тавризянки образуются две ямочки. Этого у Шумшад-ханум нет. Глаза тавризянок не имеют миндалевидной формы, белки их глаз молочно-белы, зрачки черны, как агат. На белках тавризянок не увидишь тончайшей сети красноватых прожилок. Очертания губ их напоминают две натянутые и опущенные друг на друга тетивы. Они белолицые, но руки их маленькие, мясистые с короткими пальцами. Тавризянки высокого роста, здесь редко встретишь низкорослых женщин. Красоту их дополняет и придает особую величественность белая лебединая шея. Походка у тавризских женщин эластична и женственна; даже если тавризянка переоденется в мужской костюм, она не сумеет скрыть свой пол, так как не только фигурой, но и всем существом своим - она женщина. Теперь пусть сама Шумшад-ханум изволит сказать, прав я или нет?

- Все перечисленные вами черты присущи тавризянкам, - сказала она - Но по какому праву не обладающая указанными вами свойствами женщина может назвать себя красивой?

- И не обладающие этими свойствами женщины могут считаться красивыми, потому, что природа изобрела так много красивых черт, что... сосредоточить все в одной тавризянке невозможно. Природа наградила каждую присущими ей особенностями, но Шумшад-ханум достались наиболее блестящие дары красоты, и они являются лучшим средством для очаровывания мужчин. Дело не в красоте, а в умении использовать красоту, а Шумшад-ханум владеет этим искусством в совершенстве. На свете много красивых женщин, отталкивающих и вызывающих отвращение. Многими красавицами любуешься до тех пор, пока они не раскроют рта, и существует много некрасивых женщин, цену которым узнаешь только тогда, когда они заговорят. Что касается вашей красоты, я определяю ее одной коротенькой фразой: чтобы сколько-нибудь походить на вас, любая красавица должна научиться у вас искусству нравиться и заставлять любить себя.