Дорога неровная - Евгения Изюмова

Экзамены в школе пролетели бурно, незабываемо, лихо. Шура даже и сама не предполагала, что сдаст экзамены так успешно — на одни пятерки. Лишь за сочинение получила четверку, но иной оценки она и не ожидала, потому что у нее была взаимная неприязнь с Алейниковой, молодой учительницей литературы, которая преподавала у них последний год вместо Елизаветы Ивановны Ермаковой, которую в городе считали лучшим литератором. Как бы ни была подготовлена Шура к урокам, а Светлана — так десятиклассники звали новую учительницу — не ставила ей оценки выше «хоров» по литературе и «удов» по русскому. Шура злилась, зазубривала материал по учебнику, но во время ответа сбивалась на живые слова и свое мнение, а этого Светлана, не отступавшая ни на шаг от программы и учебника, очень не любила.

Экзаменационная четверка сыграла свою роль в дальнейшей судьбе Шуры, потому что одной из причин ее решения не поступать в тот же год на факультет журналистики была и эта злополучная четверка. И все-таки Шура первой из всей своей многочисленной родни получила аттестат о среднем десятилетнем образовании. И всегда в учебе она была своеобразным первопроходцем: первой закончила десятилетку (за ней дети Лиды), техникум (потом двоюродные братья, Лида и ее дети), университет. Но это все будет потом, а тогда вступление Шуры на самостоятельную жизненную дорогу было невеселым.

Шура, как и все десятиклассники, радовалась окончанию школы, одновременно страшась будущей взрослой жизни. Какая она, эта взрослая жизнь, к которой каждый стремится с малолетства? А что такое взрослость? Прежде всего — умение мыслить самостоятельно, быть ответственным за себя и других. И вот как раз этому школа и не научила Шуру и ее товарищей. В их головы вкладывались, порой — «вколачивались», обширные прочные знания. Школа выпустила их на жизненный простор, напичканных, как спутники аппаратурой, всевозможными знаниями. Но не было в школе предмета — наука о жизни, да и невозможно жизнь уложить в жесткие рамки учебника. Жизненные человеческие пути неисповедимы, все так запутано на этих путях, все порой необъяснимо. Может, это потому, что жизнь человеческую пишет величайший из авторов — судьба? А от судьбы не жди пощады.

Но Шура не размышляла, что такое судьба, просто верила, что «молодым — везде дорога». Правильно, так и было, но если тебе больше восемнадцати лет. А если минуло едва семнадцать? И ты не стал или не смог учиться дальше? Тогда дорога завершается возле окна отдела кадров любого предприятия, потому что — «хватит нам уж семнадцатилетних, одна морока с вами: день укороченный, а плати сполна». Об эту фразу Шура стукнулась как лбом о столб на первом же заводе, когда пришла устраиваться на работу. То же самое Шуре сказали на другом заводе, потому что всевозможные инструкции, ограничения и правила относительно молодых рабочих так запугали взрослых солидных дядей, что молодых они не подпускали на версту к заводским воротам. Зато в компаниях те же самые солидные дяди удивлялись: «И что это у нас за молодежь такая пошла ленивая да распущенная? Одни гулянки да баловство на уме». И бодро запевали песню о заводской проходной, которая вывела их в люди…

«Да… молодым везде у нас дорога… — с горечью размышляла Шура, мотаясь по предприятиям. В редакцию городской газеты, где обещали ей работу, приняли другого человека, в типографии нет вакансий, а на заводах требовались квалифицированные работники. — А как стать квалифицированным, если не хотят научить? Я бы с удовольствием работала и в редакции, и на заводе, пошла бы в экспедицию с геологами, копалась бы в машинах, резала по дереву… Разве я против? Научите! Но — семнадцать лет… А вы знаете, дяди-тети, цыпленок тоже хочет жить, ему тоже нужно место под солнцем, ему есть хочется. А я — не цыпленок. У меня есть голова, руки, ноги, аттестат без троек и характеристика без сучка и задоринки. Мы — спутники, школа — ракета-носитель. Вывела нас на орбиту, отвалилась в сторону, и мы вот летим, кружимся по орбите, а как правильно лететь — не научили нас, не заложили в нас такую программу…»

И не знала Шура, что будущим поколениям семнадцатилетних, их детям, будет намного труднее найти свое место в жизни. Она тогда многого еще не знала, даже не представляла, какие изменения произойдут в стране Советов, желая лишь одного — встать скорее на ноги, начать жить самостоятельно, потому что помощь от родителей-пенсионеров будет минимальной.

Уставшая, упавшая духом Шура без всякой надежды зашла в отдел культуры, и тут ей повезло. Заведующий отделом Геннадий Павлович Фомин хорошо знал Павлу Федоровну, наслышан был и о Шуре, которая входила в общественную молодежную редакцию городской газеты, потому, не колеблясь, принял Шуру на должность библиотекаря с оговоркой: «Учти, Шура, будешь работать полный день, никаких тебе скидок на возраст…» Девушка согласно кивнула.

Так закончилось Шуркино детство.

Детство закончилось, а связь со школой не прекратилась.

Однажды Шура зашла в школу: тянуло ее туда, и само здание видела постоянно, потому что работала в библиотеке, расположенной рядом с третьей школой. Едва зашла в вестибюль, как сразу же попала в объятия Тамары Ивановны, которая преподавала в их классе историю. Впрочем, у нее в свое время учился и Виктор, старший брат Шуры. И даже назвал свою дочь ее именем.

— Ой, Шурочка! Как ты? Где ты?

Шура поведала о своих мытарствах в поисках работы, но сейчас, дескать, все хорошо — работает в библиотеке.

— Ой, Шурочка, раз ты рядышком работаешь, возьми мой класс, ведь ты же была отрядной вожатой, и у тебя это неплохо получалось. Знаешь, так много времени отнимает школьная воспитательная работа, а тут еще классное руководство…

— Нет-нет! — замахала девушка руками.

— Ой, Шура, да ведь это ваши ребята, сталинские, ты их знаешь, все у тебя получится. Шурочка, пропаду ведь я! — с таким отчаянием воскликнула Тамара Ивановна, что Шура согласилась.

Ребята встретили ее восторженно: знали, что Шура побывала в «Орленке», слышали о лыжных походах с предыдущим ее пионерским отрядом. Однако Шура сразу поняла, что ей предстоит борьба за ребячьи души с ухараями со своей улицы: служит в армии Герка Вальц, признанный лидер уличной шпаны, зато на улице объявился Котька Колесов.

Судьба помотала по стране Котьку с труппой артистов-лилипутов. Наверное, он был рад, что вырвался в большой мир с улицы Лесопильщиков, однако выяснилось, что малый рост парнишки — не причуда природы, а последствия безрадостного беспутного детства: мать Котьки работала уборщицей в техникуме, женщина была забитая, полуграмотная и пьющая. Старший брат Котьки как-то сразу вымахал в здоровенного красивого парня, уехал куда-то из Тавды, а Котька был хилым и малорослым, улица решила, что он таким и останется, и даже жалела его. Однако Котька соображал вполне по-взрослому, решив использовать свой изъян в росте, потому, когда в Тавду на гастроли приехал театр лилипутов, Колесов-младший прибился к лилипутам и уехал с ними. Но лет через пять вернулся обратно: парень отъелся на хороших харчах, и природа, хоть и с опозданием, взяла свое. Котька не вырос, как брат, однако «метр с шапкой» все же имел. Но даже этот рост оказался гигантским для артиста труппы, и парень вынужден был покинуть театр, поскольку, ничего не умея, не мог остаться и в группе обслуги, к тому же рабочие насмехались над ним из-за малого роста и неудачной артистической карьеры.

Вот и оказался Котька Колесов опять на улице Лесопильщиков, не имевший ни образования, ни специальности, зато полный апломба. Но мужиков россказни Котьки, как он «драл» актрис, не интересовали, потому и переключился Колесов на пацанов, и вскоре стал их кумиром: побывал во многих городах страны и даже за границей да к тому же так живописно рассказывал о своих постельных делах…

А мальчишки между тем решили узнать, играет ли «очко» у их вожатой. Конечно, Шурка Дружникова не такая легендарная личность, как Вальц или Колесов, а все-таки, говорят, она играет на гитаре и смелая. А у сталинской ребятни лозунг один: «Задумано — сделано!»

Шура возвращалась одна поздно вечером домой из кино. Подружки-одноклассницы разъехались — в техникумы, в институты, кто-то просто поехал счастья искать. Впрочем, Шура от этого не страдала: тяга к одиночеству с возрастом так и не исчезла, наедине с собой она предавалась мечтам. А уж сейчас-то под впечатлением фильма о любви она вообще никого не хотела видеть. Кроме, конечно…

Но про того, кого ей хотелось бы видеть, она не могла думать спокойно: при воспоминании о нем лицо занималось настоящим пламенем.

Антон Букаров после школы поступил в военном училище, и однажды подружки передали Шуре его просьбу написать, и дали адрес. Шура удивилась, однако написала коротенькое письмо. Антон ответил. Они обменивались письмами полгода, и вдруг Антон замолчал.