Пришествие Зверя. Том 3 - Хейли Гай

— Больше мы не сможем приходить сюда, — сказал Дракан, не обращая внимания на то, что инквизитор целится ему в голову из лазпистолета. — Полагаю, ты знала об этом, когда вызывала меня по открытому вокс-каналу. Теперь все узнают про Уголок. Очень жаль, я ведь искал его несколько лет. Он — частица истории, которую я делил только с тобой. Впрочем, неважно. Пора мне сделать шажок из тени. Я всегда думал, что из Церебриума выйдет неплохой личный кабинет. Чудесная комната. Заберу ее себе, если никто не возражает, разумеется.

Показалось, что лишь после этого лорд-защитник сосредоточился на гостье.

— Судя по твоим действиям и пистолету, я тебя чем-то расстроил, — произнес он.

— Что ты сделал с Веритусом?

Великий магистр изобразил непонимание, чем привел Виенанд в ярость. Ее палец дернулся на спусковом крючке, и она едва удержалась от того, чтобы немедленно выстрелить Вангоричу в лицо.

— О чем ты?

— Прекрати, Дракан! — рявкнула инквизитор и зашагала по кругу, выискивая ловушки и ассасинов. Она сожалела, что не обдумала ситуацию более спокойно и не захватила с собой истребительную команду, а бросилась в космопорт при крепости Инквизиции и помчалась во дворец на первом попавшемся транспортнике. Теперь Виенанд раскаивалась в своей поспешности. — Он умирает.

— Весьма печальная новость, — как будто искренне отозвался Вангорич. — Ластан немного чопорен, но в глубине души он неоспоримо хороший человек. Неудивительно, что вы так сблизились, хоть это и занятно: Веритус же пытался убить тебя. А сейчас уже ты угрожаешь убить меня за то, что я предположительно убил его. Честно говоря, противоречивость нашей жизни не перестает меня веселить.

— Не прикидывайся, Дракан!

Лорд-защитник покачал головой.

— Я не прикидываюсь, — почти огорченно проговорил он. — Таков настоящий я.

— Дай мне противоядие! — потребовала Виенанд и рискнула шагнуть к Вангоричу.

Тот с невинным видом сидел посреди безжизненного сада в окосневшем сердце Империума. Женщине вспомнился рукотворный парк в цитадели Инквизиции — бледная копия чащоб прошлого, но все же живой лес. Здесь, в Уголке Сигиллита, правила смерть.

— Боюсь, его не существует, — сказал ассасин. — Если Веритус уже потерял сознание, то неминуемо умрет. Прости.

— Значит, ты сознаешься.

— Похоже, что да. — Вангорич слегка пожал плечами.

— Зачем тебе это? Кризис миновал. С орками покончено. Надо переходить к восстановлению.

— И мы займемся им. Именно поэтому мне пришлось так поступить. Видишь ли, Веритус никогда бы не поддержал мой замысел. Я хотел воспользоваться ядом как страховкой, по той же схеме, что с Месрингом. Помнишь, ты тогда разрушила мои планы? Впрочем, на сей раз ты можешь согласиться, — задумчиво произнес Дракан.

Виенанд похолодела, у нее подогнулись ноги. Верховные лорды... Где сейчас другие члены Сенаторума?

— Что ты имеешь в виду, Вангорич?

— Официо Ассасинорум — средство от безрассудств империи. Я понимаю, на что оно способно, и то, насколько злоупотреблю властью, если использую мою организацию так, как это задумывал Владыка Людей. Вот почему я не принимал меры... до сих пор. Я надеялся, что смогу контролировать Веритуса, — конечно же, по-другому, чем Месринга, которого никогда не уважал. Мне просто нужен был весомый аргумент, чтобы убедить Ластана в нашей правоте.

— Ты — лорд-защитник. Зачем тебе послушный Веритус?

— Я не желал становиться лордом-защитником. Мне правда хотелось, чтобы пост занял Ластан. Я полагал, что он справится с работой гораздо лучше меня, разумеется, с условием, что я получу рычаг влияния на него. Потом Тейн вытолкнул меня на свет, и мне пришлось действовать.

— Ты собирался давать Веритусу противоядие, но в малых дозах.

— Да. Однако не стал, поскольку в этом уже нет нужды. Все зашло слишком далеко. — Дракан состроил извиняющуюся гримасу, как ребенок из схолы, пойманный за воровством сладостей. — Неужели ты думаешь, что грызущийся сброд в Сенаторуме сумеет улучшить положение, если прошлую тысячу лет ненасытные лорды только и делали, что давились богатствами Империума? Я не хотел, чтобы так вышло, Виенанд, но у меня не оставалось выбора.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ох, Вангорич, что же ты сотворил! — воскликнула она в отчаянии.

— Лишь то, что требовалось. Мне кажется, Тейн тоже понял истину. При определенных допущениях можно даже сказать, что он дал мне безмолвное согласие. Разве ты не видишь? Империум окаменел, как это бревно. — Дракан беззвучно похлопал по скамье. — Чтобы оно снова покрылось листвой, надо убрать старую древесину, иначе молодая не даст побеги. Пойми, у нас появился шанс ввести человечество в новую эру!

— Ты не Император. Ты не Сигиллит.

— Один из них сейчас ничего не может сделать, а другой умер так давно, что его таланты и мудрость наверняка многократно преувеличены рассказчиками. Тебе же известно, как время и легенды приукрашивают репутацию людей. Мы не способны дотянуться до планки прошлого, так как сами установили ее слишком высоко, а в действительности оно, пожалуй, было не лучше и не хуже нынешней эпохи.

— Я должна остановить тебя, — сказала инквизитор.

— Убьешь меня? И кто тогда окажется ассасином? — сострил Дракан с ноткой печали в голосе. — Лучше оставь такие занятия мне. Это ведь моя профессия как-никак. Виенанд, я стараюсь, в отличие от глупцов из Верховных Двенадцати. Я мечтаю достичь величия минувших веков, а они просто благоговеют перед ним. Вулкан, сын самого Императора, осудил Совет. Курланд прикончил Месринга. Тейн назначил меня лордом-защитником. Все логично. Чиновники должны умереть. Мне казалось, уж ты-то поймешь...

Когда гостья услышала, как Вангорич излагает свои кровожадные намерения, в ней пробудилось что-то неистовое. Нажав на спуск, Виенанд всадила лазерный разряд ему в лоб.

Дракан замерцал и сочувственно подмигнул ей. Инквизитор продолжала стрелять, посылая энергетические лучи в каждую часть тела великого магистра, но они безвредно проходили насквозь. Над деревянной скамьей заструился дым. Гостья огляделась в поисках контуров и проекторов гололит-модуля, однако ничего не заметила. Никогда еще Виенанд не видела такой превосходной, полностью убедительной иллюзии. Обычно гололит-изображения были прозрачными, как привидения.

— Жаль, — вздохнул фантом Вангорича. — Я предполагал, что ты отреагируешь именно так, но все же надеялся на иной исход. Нам правда нужно работать вместе. Вижу, теперь мне надо потрудиться, чтобы убедить тебя. Впрочем, ты все равно прозреешь.

Инквизитор поднесла вокс-бусину к губам.

— Слишком поздно, Виенанд, ты их уже не спасешь, — заявил Дракан. — Приказ отдан. Верховные лорды умрут сегодня. 

ГЛАВА 9

Обезглавливание 

Задолго до рассвета Абдулиас Анвар поднялся с кровати в своей темной келье. Хотя в Безмолвных Обителях имелись более пышные покои, магистр телепатов пренебрегал ими. Тяжелые потери Империума в войне со Зверем пробудили в нем смирение.

Все астропаты были слепыми, но лишь очень немногие — незрячими. Одни складывали картину окружающей обстановки из кусочков предвиденных событий, полагаясь на предчувствие. Более могучие телепаты смотрели на мир глазами других людей. Кто-то видел реальность как ландшафт, залитый ослепительным сиянием душ. На конец, некоторые псайкеры воспринимали отголоски прошлого, вплетавшиеся в физическую материю бытия. Таким астропатам выпала печальная судьба: перед ними постоянно разворачивались сцены волнующих происшествий, в том числе неописуемо ужасных.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Абдулиас Анвар, как и полагалось главе Адептус Астра Телепатыка, обладал исключительными пси-способностями. Любой человеческий ум, не имеющий надежной защиты, был для него открытой книгой. Мир Абдулиаса обрисовывали фантомные силуэты: восприятие астропата создавало из душ живых существ нечто вроде энергетической карты. Анвар так поразительно долго прожил на свете, что уже забыл, когда в последний раз видел чье-либо лицо. Телесная привлекательность не имела для него значения, в отличие от духовной красоты, отчетливо заметной в сверкающих аурах. Каждая личность представлялась телепату сетью жилок, пульсирующих мыслями. Души хороших людей казались ему белыми, менее благородных — красными. Синий цвет указывал на великую скорбь, тускло-желтый — на бремя долга, и так со всяким из миллиона тонов. Никто из мужчин и женщин, за исключением горстки редких персон, не светился единственным оттенком. Большинство переливались изящными, то и дело меняющимися смешениями красок.