Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения - Андрей Ильич Фурсов

были иными – вполне серьёзными и долгосрочными, причём в активном режиме они начали реализовываться сразу же после смены руководства КПЧ на январском пленуме 1968 г., т. е. тогда, когда «серые кардиналы» привели к власти своё послушное орудие – нерешительного и непоследовательного Дубчека. Британские СМИ сразу же начали прогнозировать антисоветские выступления; западные немцы заговорили о возможности экономической помощи новому правительству; во Франции было принято решение широко отметить 50-летие образования Чехословакии в связи с развитием ситуации в ЧССР. Западные СМИ всячески нахваливали руководство ЧССР, призывая двигаться дальше по пути либерализации; активизировали свою деятельность западные спецслужбы, «разбудившие» «спящую агентуру», часть которой в свое время работала ещё на нацистов. Как явствует из выступлений 36. Бжезинского и М. Дебре (министр иностранных дел Франции), западные правящие круги с самого начала рассматривали чехословацкие события в качестве фактора не странового уровня, а уровня мировой социалистической системы в целом, как средство её максимального долгосрочного ослабления. В определённой степени Запад своих целей добился. Более того, из «чехословацкой истории» на Западе были сделаны выводы, учтённые в провоцировании польского кризиса 1980 г.

Чехословацкие события 1968 г. – один из элементов восточноевропейской многоходовки Запада, начатой в 1948–1950 гг. операцией Split («Расщепляющий фактор» – уничтожение советскими спецслужбами в результате провокации ЦРУ целого ряда руководителей восточноевропейских компартий), продолженной в 1956 г. в Венгрии и завершённой в 1980 г. польскими событиями. В этих событиях основная ставка была сделана на интеллигенцию, часть партчиновников и студенчество. Кроме того, учтя венгерский опыт, Запад пошёл по пути организации не вооружённого восстания, а мирной борьбы за власть с использованием партаппарата. Оказалось, что этого мало. Поэтому в Польше ставка была сделана на мобилизацию широких и активных слоёв населения, прежде всего рабочего класса, а средством мобилизации был выбран уже не «социализм с человеческим лицом», а религия (католицизм) и национализм, тем более, что и то и другое имеет в Польше большую или меньшую антирусскую направленность.

Как отметил в работе «Другая Европа. Кризис и конец коммунизма» Ж. Рупник, «пражская весна» исчерпала возможности социалистического ревизионизма критически настроенных интеллектуалов в борьбе против властей соцлагеря, и в западных спецслужбах был сделан вывод о необходимости максимального расширения социальной базы протеста. Собственно, в этом и заключался для Запада один из важнейших уроков «пражской весны» как технологии антисистемной, антисоциалистической борьбы. Если венгерские события были попыткой «революционного перелома», то чехословацкие – это переход к «эволюционному перелому», но не к массовому, а селективно-социальному. В Польше ставка будет сделана на массовый «перелом» – и пазл сложится, а главное – станет ясно, как нужно ломать СССР и КПСС, а именно на чехословацко-польский манер, комбинируя разрушительную деятельность в партаппарате (например, совмещение советских и партийных должностей) с массовым движением (демократия, гласность). Всё это будет позже, но уже и в 1968 г. сказались негативные последствия ввода войск ОВД в ЧССР – они во многом оказались такими, как планировали на Западе.

Только 10 компартий из 88 безоговорочно одобрили ввод войск. Руководство французской (В. Роше), итальянской (Л. Лонго) и испанской (С. Каррильо) компартий, предостерегавшие советское руководство от силового решения, по сути осудили его, а само оно стало сильным толчком в развитии еврокоммунизма, т. е. декоммунизации этих партий, особенно после того, как В. Роше сменит Ж. Марше, а Л. Лонго – Э. Берлингуэр. В западной пропаганде, как правой, так и левой, СССР станут изображать не в качестве советской альтернативы капитализму, а в качестве российского империализма, наследника самодержавия, не как нечто прогрессивное, а как оплот реакции, раздавившей прогрессивный социализм «пражской весны».

Вот чем в безвыходной (на середину августа 1968 г.) ситуации для руководства СССР, в которую оно само себя загнало, обернулся выбор ввода войск как наименьшего зла. На встрече с коллегами из ГДР в сентябре 1968 г. Ю.В. Андропов скажет: «У нас был выбор: ввод войск, который мог запятнать нашу репутацию, или невмешательство, что означало бы разрешить Чехословакии уйти со всеми последствиями этого шага для всей Восточной Европы». Примерно то же десятилетия спустя сказал американский исследователь С. Стюарт о вводе войск как в Чехословакию, так и в Венгрию: «В каждом из этих случаев Россия стояла перед лицом не только потери империи, но и перед лицом полного подрыва её стратегических позиций на военно-геополитической карте Европы».

Перед таким выбором СССР оказался в результате неадекватного понимания ситуации в ЧССР советским руководством, его медлительностью, неповоротливостью, а также нерешительностью Брежнева, упустившего в мае – июне (а ещё лучше в феврале) 1968 г. возможность решить вопрос политическим способом. Ещё одна упущенная советским руководством возможность – асимметричный упреждающий ответ Западу на его же площадке, ведь бить противника нужно по-сталински – на его территории. Как известно, в мае 1968 г. в Париже начались события, именуемые «парижской весной» и «студенческой революцией». Недовольство студентов существующей системой образования было активно использовано американскими спецслужбами и направлено против де Голля, которого США из-за его политики по отношению к НАТО, к доллару и по ряду других вопросов решили отправить в политическое небытие.

События в Париже приняли настолько острый характер, что де Голль счёл за лучшее перебраться на натовскую базу, а НАТО было готово ввести войска в Париж для поддержания порядка. Советское руководство в этой ситуации бездействовало. А ведь, имея влияние на французскую компартию и профсоюзы, можно было активизацией их действий – в дополнение к студенческим – спровоцировать ввод натовского, пусть ограниченного, контингента, а после в течение многих десятилетий клеймить «грязный натовский сапог, раздавивший «нежную парижскую весну»».

То, что советское руководство этого не сделало, объясняется не только его претензиями к де Голлю, но главным образом другим. После смерти Сталина и Берия советское руководство постепенно утрачивало стратегическую инициативу. Стремясь к мирному существованию с Западом, номенклатура постепенно перешла от стратегии к тактике, от создания противнику определённых обстоятельств к реагированию на создаваемые им самим обстоятельства. Вынужденный ввод войск в ЧССР и упущенный шанс спровоцировать столкновения натовцев с парижанами – из этой серии, как и детант на рубеже 1960-1970-х годов, на который «купилось» брежневское руководство.

Первыми в соцлагере выводы по поводу чехословацких событий сделало польское руководство в лице В. Гомулки, причём весьма неожиданные. Исходя из того, что среди лидеров «прогрессистов» в Праге было много евреев, польское руководство решило (март 1968 г.) выдворить из страны (в основном в Израиль) около 15 тыс. евреев, особенно из среды так называемой творческой интеллигенции. В 1970 г. «товарищи по руководству» отправили Гомулку в отставку, его место занял Э. Терек, который нахватал у Запада кредитов, причём не на развитие производства, а на покупку у того же Запада предметов потребления,