Сердце Проклятого - Ян Валетов

Со звоном лопнуло оконное стекло.

Арин как раз опускала жалюзи на фасадном окне и от этого щелкающего звука прыгнула в сторону, словно испуганная кошка. Пуля, влетевшая в гостиную, просвистела буквально в миллиметрах от ее виска, расколола фарфоровую вазу на столе, пробила столешницу и разбила плитки пола.

— Снайпер! — крикнул профессор. — Прочь от окон! Сверху стреляли!

Арин, прижавшись к стене, продолжала опускать жалюзи, но их перекосило, ручка провернулась, скрипнул механизм…

Еще одна пуля ударила в проем и с визгом срикошетировала от пола.

Рувим, пригнувшись, бросился к выбитому окну, и в тот же момент от нового выстрела из штурмового ружья вылетела калитка, сорвалась с петель и рухнула на камни дорожки. Сад наполнился топотом. Боевики прорвались к дому.

— Назад! Рувим! — крикнула Криницкая, но профессор уже выбил прикладом автомата остатки стекла и несколько раз ударил по погнутой металлической ламели внизу противовандальной занавеси. Из-за густых жасминовых кустов выскочил смуглый араб в полосатой футболке, напоминавшей тельняшку. В руках у «морячка» был видавший виды АК-76 и судя по тому, как справно он его держал, парень был не новичком. За доли секунды профессор сообразил, что этот шустрый парень сейчас опаснее снайпера и развернуть ствол в сторону «морячка» уже не успеть. «Морячок» это тоже понял, глаза его сверкнули торжеством, он осклабился — и в этот миг лоб его лопнул, словно от удара кувалды, часть кости просто испарилась, лицо разорвало в клочья и он рухнул наземь ничком.

Рувим рванул свободной рукой застрявшую планку жалюзи и тяжелая металлическая занавесь наконец-то поехала вниз, а Кац выпрыгнул из проема, успев дать короткую очередь по шевелящимся кустам и, если судить по крикам, попал.

По дому — по окнам, стенам, дверям — ударили из десятка стволов. И если пистолетные пули только корежили металл занавесей, то очереди из АК прошивали противовандальный щит насквозь.

— Они нас выкурят! — крикнула Марина.

Два фасадных окна уже напоминали дуршлаг.

— Арон! Раненого вниз!

На этот раз Флейшер без спора подхватил Шагровского под мышки и потащил вниз в подвал-бомбоубежище. Криницкая прыгнула вперед кошкой, мгновенно захлопнула тяжелую дверь и замкнула врезной замок двумя оборотами ключа.

— Прости, — сказала она вполголоса. — Так надо…

А потом повернулась к Рувиму.

— Какие будут соображения?

Она мало напоминала воительницу: ростом не вышла, а бюстом слишком превзошла. Стрелять из лука у нее бы не получилось, но времена изменились, и с автоматом она справлялась отлично.

— Я думаю, что Арон будет недоволен, — предположил Кац.

— Плевать! Главное — будет живой! Ты не о моем браке думай! Думай, как нам отсюда выбраться, пока они не взорвали под домом атомную бомбу!

Стрельба за окнами вспыхнула с новой силой. Жалюзи на фасаде ходили ходуном, стрелки начали дырявить и остальные занавеси. Через десятки пулевых отверстий в полумрак гостиной врывались солнечные лучи, врывались и резали сизый дым, наполнявший комнату.

— Через пять минут нас можно будет расстрелять, не входя в дом! — сказала Арин, задыхаясь от противной гари с металлическим привкусом. — Занавеси просто распадутся!

— Значит, — резюмировал Кац, — нас не должно быть в доме через четыре минуты. Соображения, барышни, простые и примитивные, как у примата. Надо съеб…вать! В гараже наш джип. Он большой и тяжелый. Можно таранить их машины, в случае чего. Так что, дамы, прорвемся! Ворота у вас тоже противовандальные?

— Да.

— То есть — если не откроем, не выдавим?

Марина кивнула.

— Что ж, значит наши шансы уменьшаются, но незначительно…

— Здесь у нас шансов нет, — возразила Арин.

— Будем пробовать… Дамы, на улице снайпер. Он, правда, какой-то странный, своих стреляет, но я бы на его гуманность не рассчитывал.

Кац тряхнул мокрым от душа хвостом. Лицо у него было покрыто ссадинами, синяками, но почему-то веселое. Даже не веселое — отчаянное. Казалось, профессор сбросил добрый десяток лет.

— Слушай мою команду. Сейчас ползком к гаражной двери, потом — я за руль, вы на заднее сидение и на пол. Голову не поднимать. Лежать тихо. Если меня застрелят, тогда Арин сядет за руль…

— Почему она? — возмутилась Криницкая.

— Потому, что кто-то все-таки должен выжить, а я знаю, как ты водишь машину! На счет три — Марина пошла! Раз! Два! Три!

Криницкая не поползла, но удивительно ловко присела и на полусогнутых пронеслась по гостиной, буквально лавируя между лучами света. Секунда — и она исчезла за дверью, ведущей в гараж.

— Арин! — скомандовал Кац. — Пошла!

Девушка почти в точности повторила маневр хозяйки дома.

Профессор развернулся к изрешеченным фасадным жалюзи, поднял свой автомат и дал очередь с начала в одно, потом во второе окно, и лишь потом рванул к гаражной двери.

Озверевшие от неудачной атаки и ответной стрельбы террористы ответили на профессорский выпад шквальным огнем. Свинцовый вихрь пронесся по комнате, в которой уже никого не было, разнося в щепу изуродованную мебель, разрывая в клочья книги, дробя пластик и стекло.

В гараже было относительно тихо. Протиснувшись в дверь, Кац повернул в замке ключ зажигания. Двигатель ожил, зажглась приборная доска, полыхнули ксеноновым огнем фары.

— Где кнопка открывания? — спросил Кац, поморщившись. От прыжка на сидение снова разболелась простреленная задница.

— Вот!

На ладони Криницкой лежал небольшой брелок с кнопками.

Профессор с возмущением посмотрел на Марину, сидящую на переднем пассажирском месте.

— Я кому сказал — лечь между сидениями!

— Я всегда стреляла не хуже тебя, — заявила Криницкая безапелляционно. — Ты крути баранку! Я возьму на себя правую сторону, Арин — левую!

Кац оглянулся. На заднем сидении с пистолетом в руках сидела Арин и на ее лице можно было легко прочесть, что на пол она не ляжет.

— Жми! Чего ты ждешь?

Рувим тиснул кнопку на пульте.

Массивные, шестиметровой ширины ворота поехали вверх. Под потолком загудело, защелкало.

— Пристегнитесь! — приказал профессор. — Взлетаем!

Он перевел селектор автомата на реверс и до упора вдавил педаль газа в пол.

Для Якуба Зайд был непререкаемым авторитетом. Ну, почти непререкаемым! В детстве он был готов заглядывать отцу в рот — его уважение, восхищение и любовь были безграничны. Отец — следопыт, сержант, герой войны! Как можно было его ослушаться? Как можно было сомневаться в том, что он говорил!