Сердце Проклятого - Ян Валетов

За девятые сутки шторма четверо пассажиров и один матрос-финикиец умерли от заворота кишок. На десятые — два огромных вала утопили восьмерых, а еще двое умерли от переломов, полученных четырьмя днями раньше. Паники не было. Люди были так обессилены, что не могли даже паниковать. Многие считали смерть избавлением от страданий, и Иегуда был готов принять их точку зрения.

Такое испытание было бы мучительным даже в годы молодости, а сейчас, когда он уже перешагнул за шестьдесят, просто убивало его. Он почти привык к холоду, хотя в насквозь мокрой одежде на пронизывающем ветру было не просто холодно, а холодно невероятно! Но вот привыкнуть к неизвестной силе, которая выкручивала его внутренности, как хозяйка выстиранное белье, было невозможно. Тысячи кошек жили во чреве Иегуды, каждая из них терзала его когтями, вырывая куски из кишок, эти раны разъедала желчь, разлившаяся в желудке, и огонь пожирал старика изнутри. Он давно не мог есть, только пил из бочки с пресной водой, стоящей у мачты, но даже вода, что была набрана из источника у Хороших Пристаней, все больше и больше отдавала йодом и солью.

Внешне лучше всех держалась римская стража. Иегуда не мог не восхищаться выдержкой этих железных воинов, но морская вода, как известно, разъедает даже железо. В конце концов, качка сломала и их, превратив суровых и исполнительных солдат в блюющих и воющих животных, но их пленники, а их было четверо, лишились сил ранее. Да и куда было бежать? Бросится головой в кипящее море? Этот выход более устраивал римлян, чем тех, кого они везли в столицу под конвоем.

Из этих четверых Иегуду интересовал лишь один человек. Невысокий, с большими залысинами, узкоротый, с близко посаженными умными глазами и седой клиновидной бородкой, придававшей и без того вытянутому лицу выражение грустного удивления.

Человек этот был много моложе Иегуды, но очень сильно постарел за то время, что они не виделись. А виделись они в Эфесе чуть более восьми лет назад, в ту ночь, когда город едва не вспыхнул в пламени бунта. Его звали Шаул га-Тарси, и римская стража везла пленника в Рим, на суд Цезаря Нерона.

Время и дороги не пощадили Шаула, солнце и ветра иссушили его кожу, он изрядно облысел: волосы сохранились лишь на висках и затылке, и они были седы. Седыми были и мохнатые брови, которые бы подошли к более крупному лицу. И только глаза оставались прежними — блестящими, умными, живыми.

Иегуда не был уверен, что Шаул узнал его.

Встреча в Эфесе была быстротечной. Стояла ночь, в свете луны и факелов лица выглядят совсем иначе. Тогда Иегуда находился за спиной Мириам и мало участвовал в беседе, назвался греком и был моложе на восемь лет, а восемь лет, когда тебе за пятьдесят, отличаются от восьми лет, когда тебе за сорок.

Иегуда увидел Шаула в Ликийских Мирах.

Сотник по имени Юлий сговаривался о проезде со шкипером александрийского корабля, плывущего в Италию. Шаул и еще трое арестованных молча ожидали центуриона на пристани. Рядом с ними стояли добродушные стражники — когда путешествие без происшествий и попыток бегства длится не первый месяц, отношения между стражей и пленниками становятся почти товарищескими.

Иегуда уже стоял на корме судна, носящего имя «Эос», хоть на утреннюю зарю этот пузатый труженик походил, как легконогий скакун на тяжеловоза. Но кормчий содержал корабль в порядке, не жалея плетки, которую пускал в ход каждый раз, как кто-либо из команды проявлял нерадивость. Зерновоз шел из Александрии в Италию и остановился в Ликийских Мирах, чтобы пополнить запасы продовольствия и воды. Пассажиров на судне было полно, почти три сотни, и Иегуда был одним из них. Шкипер не хотел брать на борт арестованных и стражу, но центурион был суров, убедителен и, наверное, щедр, во всяком случае, после нескольких минут препирательств шкипер защебетал щеглом, а еще через пять — сотник, его люди и четверо узников уже заняли спешно освобожденное командой место неподалеку от мачты. Место было хорошим, недалеко от бочек с пресной водой, в тени паруса.

После того, как «Эос» отошла от берега, Иегуда намеренно столкнулся с Шаулом неподалеку от отхожих мест (желающие опорожниться пассажиры располагались на специальном помосте и справляли нужду прямо за борт), встретился с ним глазами, но во взгляде того не мелькнула тень узнавания: улыбнувшись, Шаул прошел мимо, едва не задев Иегуду плечом.

Иегуда снова поразился малому росту Шаула, но если в Эфесе шалуах чудесным образом выглядел рослым за счет осанки и значимости, то теперь он стал обычным невысоким человеком, неторопливым в движениях, с завораживающим голосом. Несколько дней плавания Иегуда тайком наблюдал за ним, благо сделать это на корабле было проще простого, и сам не мог объяснить свой внезапный интерес к га-Тарси, и лишь когда с борта судна стали видны берега Крита понял: Шаул изменился.

В Эфесе Шаул был жесток и не ведал сомнений, он был вождем, предводителем, который мог одним движением бровей ЗАСТАВИТЬ людей следовать за собой. Шаул на борту «Эос» не выглядел непогрешимым вождем, но теперь люди готовы были идти за ним по доброй воле, повинуясь не властным жестам, а силе духа и убежденности, сквозившей в его голосе и взгляде.

Иегуда видел, как слушают его речи солдаты, центурион, пассажиры, которые по случаю оказывались рядом, и ловил себя на том, что сам внимает бархатному тембру шаулова голоса с необычайным почтением. Проповедник завораживал слушателей, как ловец змей — кобр. Так когда-то заманивал в свои сети новых обращенных Ловец человеков — жестом, взглядом, словом, участием, огнем своей веры. Это был Дар. Иегуде и в голову не могло прийти, что таким талантом может владеть кто-нибудь, кроме покойного Иешуа.

Юлий не запрещал Шаулу проповедовать — такого приказа у него не было, да и речи шалуаха не вызывали никаких опасений. Никаких призывов к неповиновению, ничего такого, что могло бы быть истолковано ложно — ну, рассказывает арестованный истории про какого-то человека, распятого в Ершалаиме еще при Цезаре Тиберии. Интересно так рассказывает, заслушаться можно…

И пусть себе говорит!

В притчах Шаула Иешуа был жив, являлся своим талмидам, направлял их, давал им советы. Он учил не борьбе, учил жизни. Подобное Иегуда слышал на собраниях минеев десятки раз, но рассказ Шаула звучал иначе, он был наполнен десятками мелких достоверных деталей — словно шалуах был очевидцем событий и лично беседовал с га-Ноцри. Но Шаул никогда не видел Иешуа и не говорил с ним, да и в жизни происходило все совсем не так, как в рассказах Шаула, но от этого они не становились ни менее увлекательными, ни менее достоверными.