Безрассудная Джилл. Несокрушимый Арчи. Любовь со взломом - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

совершенно очевидно, что теперь он вполне здоров. Ты ведь теперь совершенно здоров, Ваши?

Наследник рода Макколлов оторвался от овсянки. Был он долговязым исхудалым отроком лет шестнадцати со светло-рыжими волосами, пшеничными ресницами и длинной шеей.

— Угу, — сказал он.

Миссис Макколл кивнула.

— Теперь ты, бесспорно, согласишься, Линдсей, что подрастающему мальчику необходима тщательно спланированная рациональная диета? У Ваши превосходный организм. Он обладает поразительной выносливостью, и я всецело отношу это на счет того, что всегда тщательно наблюдала за его питанием. Я содрогаюсь при мысли о подрастающих мальчиках, которым безответственные родители позволяют пожирать мясо, сласти, пирожки… — Она перебила себя: — В чем дело, Ваши?

Видимо, привычка содрогаться при мысли о пирожках была наследственной в семье Макколлов, так как при звуках этого слова тощую фигуру Вашингтона сотрясло что-то вроде внутренней чечётки, а его лицо исказилось, будто от боли. Он было протянул руку за ломтиком хлеба «Здоровье», но теперь молниеносно отдернул ее и замер, тяжело дыша.

— Я ничего, — сказал он хрипло.

— Пирожки, — продолжала миссис Макколл своим лекционным голосом. И вновь умолкла на полуслове. — В чем дело, Вашингтон? Ты действуешь мне на нервы.

— Да нет, я ничего.

Миссис Макколл потеряла нить аргументов. К тому же завтрак она завершила и была склонна уделить время легкому чтению. Еще один аспект диетического питания, живо ее трогавший, касался чтения во время еды. Она придерживалась мнения, что напряжение глаз, совпадая с напряжением пищеварительного тракта, непременно окажет губительное воздействие на последний. И за ее столом властвовало правило, воспрещавшее даже беглый взгляд на утреннюю газету до завершения трапезы. Она говорила, что начинать день с чтения газет значит выбить себя из колеи. И дальнейшие события показали, что иногда она бывала абсолютно права.

На протяжении завтрака «Нью-Йорк кроникл», аккуратно сложенная, покоилась возле ее тарелки. Теперь она развернула ее и, упомянув о намерении ознакомиться с отзывом о ее вчерашней лекции в «Клубе бабочек», устремила взгляд на первую страницу в чаянии, что редактор, блюдя интересы своих читателей, поместил этот отзыв именно там.

Мистер Макколл, прыгая вверх-вниз позади своих очков, внимательно следил за ее лицом, едва она погрузилась в чтение. В подобных случаях он поступал так всегда, ибо никто лучше его не знал, что его покой в наступившем дне во многом зависит от неизвестного репортера, которого он в жизни не видел. Если этот невидимый индивид выполнил свой долг в соответствии с важностью темы, настроение миссис Макколл в последующие двенадцать часов будет настолько ровным и солнечным, насколько это вообще возможно. Но иногда эти ребята писали свои заметки с недопустимой небрежностью, и был даже день, неизгладимо врезавшийся в память мистера Макколла, когда они вообще не посвятили лекции даже строчки.

На этот раз, с облегчением заметил он, все, казалось, было в ажуре. Заметка красовалась на первой странице — честь, редко вознаграждавшая усилия его супруги. К тому же, судя по времени, которое она потратила на чтение, заметка оказалась удовлетворительной длины.

— Неплохо, дорогая? — рискнул спросить он. — Терпимо?

— А? — Миссис Макколл задумчиво улыбнулась. — Да, превосходно. И они дали мою фотографию. Да-да, изложено совсем не так уж плохо.

— Чудесно! — сказал мистер Макколл.

Тут миссис Макколл пронзительно взвизгнула, и газета выпала из ее рук.

— Дорогая! — сказал мистер Макколл тревожно.

Его супруга подобрала газету и вновь вперила в нее пылающий взор. Яркая краска разлилась по ее властным чертам. Дыхание миссис Макколл столь же напоминало пыхтение, как и дыхание ее сына Вашингтона в предыдущую ночь.

— Вашингтон!

Взгляд, которому позавидовал бы самый отпетый василиск, уперся через стол в долговязого отрока, и тот мгновенно превратился в камень — если не считать рта, продолжавшего все более разеваться.

— Вашингтон! Это правда?

Ваши закрыл рот, затем вновь отпустил нижнюю челюсть на свободу, и та поползла вниз.

— Дорогая! — Голос мистера Макколла был полон тревоги. — В чем дело? — Его глаза перелезли через очки и остались там. — Что случилось? Что-нибудь не так?

— Не так! Прочти сам!

Мистер Макколл ничего не понимал. И не мог хотя бы предположить, в чем причина бури. Она вроде бы имела касательство к его сыну Вашингтону, но в распоряжении мистера Макколла имелся только этот конкретный факт, что делало загадку еще таинственнее. «При чем тут Вашингтон», — спрашивал себя мистер Макколл.

Он обратил взгляд на газету, и тайна тут же перестала быть тайной. В глаза ему ударили кричащие заголовки:

МАЛЬЧИК, ОПРАВДАВШИЙ НАДЕЖДЫ

НЕ МЕНЕЕ ТОННЫ

СЫН КОРЫ БЕЙТС МАККОЛЛ,

ЗНАМЕНИТОЙ ПРОПОВЕДНИЦЫ

РЕФОРМЫ ПИТАНИЯ,

ВЫИГРЫВАЕТ ЧЕМПИОНАТ ВЕСТ-САЙДА

ПО ПОЕДАНИЮ ПИРОЖКОВ

Далее следовал лирический фонтан. Репортер, видимо, был настолько потрясен важностью своего сообщения, что просто не мог ограничиться сухой прозой.

Пусть не сумеем я иль ты свои осуществить мечты. Мечтаем мы одним моментом стать знаменитым президентом, да только — экая досада! — не ценят люди нас как надо. И пусть! В бурленье наших дней пути есть к Славе поверней. Тому, кто вбил в надежды кол, примером — Вашингтон Макколл!

Да, Ваши! Не ахти высок и с виду — пудинга кусок. И не блистает он умом — в мозгах хоть покати шаром! Глаза пусты, нос — пятачком, а уши — в стороны торчком. И в заключенье комплимента: цена ему на вид — три цента. Но этот Вашингтон Макколл в Храм Славы с торжеством вошел!

Мать (née[13] мисс Кора Бейтс) меню для нас творит от дня ко дню. Читает лекции, друзья, что можно есть, чего нельзя. Телятина, бифштекс, лангет — всю эту мерзость под запрет! Беги от них и полюби лишь молоко и отруби. Но пирожки — ужасный яд! — ее особенно страшат. Напомним мы, как прошлым летом, читая лекцию об этом, она нас всех повергла в шок: «Страну погубит пирожок!!!» Но перед этим злом из зол не дрогнул Вашингтон Макколл.

Вчера судьба послала нам Чемпионат По Пирожкам. Те, кто боролся титул за, с натуги выпучив глаза, за две раздутые щеки уписывали пирожки. Взирал Вест-сайда высший свет, как славный чемпион О’Дэд, отстаивая титул свой, вступает с Иксом Блейка в бой. Но биться с ним не Икс пришел, а юный Вашингтон Макколл.

Мы б дали руку отрубить, лишь бы украсть, забрать, добыть Гомера дар (старик что надо — накропана им «Илиада»!). Да уж Гомер пером владел, куда скромнее наш удел. Не можем даже и мечтать, чтоб теме должное воздать. Пред трапезой подобной ведь одно возможно — онеметь. Как стали пирожки глотать соперники — не описать.