Книга про Иваново (город incognito) - Дмитрий Фалеев

– начале мая такая пора, когда зелень на деревьях как бы туманится. Лес еще прозрачный, земля полна влаги, ночи стиснуты заморозками, а зелень плывет, одевает веточки и ничего не боится, потому что наступает ее пора.

А наша пора прошла…

1

Слово «сафари» в другие языки попало из танзанийского суахили, на котором оно означает «путешествие».

Мое сафари долгое время проходило в пейзажах Камчатки и Таиланда, Алтая и Индии, Карелии и Ставрополья, Армении и Румынии, а родные края оставались за бортом. Казалось интереснее умчаться за тридевять земель – на свой страх и риск, за кудыкины горы, как в сказку, в мечту, а то, что под рукой, – разве это мечта? Алые паруса всегда на горизонте, никогда не приближаются. Прав ли я был?

И прав, и не прав.

…У реки было имя, у каждого дерева – кличка или прозвище. Как лесной разбойник, на обочине дороги притаилась коряга. Над Клязьмой с клекотом описал дугу ястреб. Или это коршун?

Смотри, узнавай имена родной земли, – так заговорила моя дорога. Родные края – это тоже «край».

Помню, как, приехав в индийский Ришикеш, однажды ночью поднял к небу глаза и увидел, что месяц плывет, словно лодочка. Он был повернут не вертикально, а горизонтально! Местные относились к этому положению месяца как к норме, а я замер, раскрыв рот, и не мог наглядеться. Его «необычайность» будила во мне азарт. Казалось, он красивее, чем тот, что висит у нас в Иванове. Мое воображение мигом отточило его, как лезвие, как саблю махараджи (можно было обрезаться!), и кровь быстрее бежала по жилам.

А куда она прибежала, исполнив полный оборот своего ни на минуту не прекращающегося движения, – да к сердцу, к дому, куда же еще!

«Ты здесь не лишний, – убеждал я себя. – Ты должен доказать это себе и другим».

Разве сосна чем-то хуже казуарины или кокосовой пальмы?

До ближайшей кокосовой пальмы билет стоит тридцать тысяч рублей, а сосны – вот они: заняли косогор, спустились с косогора…

Откроем карту.

Вергуза, Санеба, Осиновая Грива – эти имена нам пока ничего не говорят. Это пока лишь синие извилистые линии на новенькой, купленной в магазине «двухкилометровке», но недолго продлится их анонимность: накинул рюкзак – и вперед, знакомиться.

Молохта, говоришь?

У античных греков имя реки означало ее нимфу. Не в реках жили нимфы, а «быть нимфой» – «быть речкой».

– А русалок ты видел?

– Нет. Но я видел тролля. Вернее, слышал.

– Какого тролля?

2

Мой первый в жизни поход состоялся на майские. Мы были студентами и дернули на Ухтохму – сначала по бетонке, потом напрямки через незнакомый лес, ориентируясь по солнцу, которое равно согревало и нас, и лягушек, и бабочек.

Ночью же холод упал на землю. Ватники не могли согреть. Мы отдали их девчонкам, чтоб хотя бы им удалось выспаться, а сами в потемках пошли за дровами и всю ночь то грелись, то пританцовывали, чтобы согреться, то клевали носом возле маленького костра.

На излучине Ухтохмы клонилась ракита, и время от времени ее кто-то дергал за опущенную в воду ветку – чтпок-чтпок.

– Кто это?

– Тролль!

– Чего он там забыл? – Сгорбленный Вовка с зазябшей спиной и затекшими мускулами ютился на полене. Глаза одичали и смотрели устало.

– Он сидит на куске золота!..

– А ну-ка! – У Вовки раздались плечи. Он больше не горбился. – Шуганем этого тролля! А золото – в рюкзак…

Уже рассветало, и еще не зарево, не отдельные лучи, а какой-то выстуженный, тревожный, серый свет охватывал пространство, словно пробуя его.

Мы подкрались к раките.

– Вон он!

– Гляди!

Махнув бобровым хвостом, тролль ушел на глубину, захватив с собой и золото.

– Эх, – говорю.

– Раз уж поднялись – давай хоть дров наберем, – насупился Вовка и славно зевнул.

– Эх, – говорю.

И опять:

– Упустили!

Ни тролля, ни золота, а помню, как сейчас, эту тонкую ракиту и краткие речные всплески, которыми в гулком одиночестве первомайской ночи угощала нас Ухтохма.

3

Теза – следующая из наших нимф, хотя у нее и не славянское имя.

Еще одну нимфу – тоже с неславянским именем Наиля – я переносил в том походе на руках: сначала через брод, потом через ручей, а последнее препятствие было курам на смех – заболоченная канавка. Я сам не понял, как провалился по колено и нимфу свою макнул прямо задом.

– Я трусы намочила! – воскликнула нимфа совершенно справедливо.

Впереди маячили колокольни и стены Дуниловского монастыря, так что, возможно, эту преграду соорудили монахи, чтобы ни одна нимфа к ним не проникла.

Наиля тем временем переодевала джинсы. Сверкнули голым ноги… Нет, монахам нельзя на такое смотреть!

Когда мы шли под монастырскими стенами, я ожидал, что сверху нас обольют кипящей смолой или встретят пиками, но православное воинство отсиживалось в кельях, как пчелы в грозу забиваются к себе в соты.

И я тоже чувствовал – идет гроза, ходит ходуном, мутным ливнем бьет в глаза, вспухает горячим бельмом и бредом, когда я вижу, что она передо мной.

4

Путешествие в одиночку – другая музыка.

На Уводьское водохранилище, его западную сторону, я направился в разведку. Меня ожидали три знака вопроса: Волчиха, Черный Враг и Вшивая Заводь. Хотелось проверить – а такой ли Враг черный? насколько Заводь вшивая?

Приключения начались уже с момента отправления, когда водитель рейсового автобуса отказался везти пассажиров по маршруту, потому что пассажиров оказалось всего двое, а «дорогу там ты видел? Я нэ паеэду», – твердил он с напористым, кавказским акцентом, который прыгал по русским словам, растягивая их реброватыми «э-э».

– А мы как поедем?

У меня в союзниках оказалась бабушка с клетчатыми сумками, упакованными битком, так что даже молния на одной не сходилась.

– Ты вчера рейс отменил, сегодня отменяешь… Это безобразие! – Она приготовила лицо для паники.

Водитель испугался, стал трезвонить в такси – на такси выходило пятьсот рублей, а в его автобусе билет стоил пятьдесят (бабушка знала, за что воюет!).

Водитель помрачнел. Он тоже бы, наверно, хотел работать в такси, а не на таком невыгодном направлении. Всех можно понять, да и понять всех легко, сложно не лаяться.

Он нас подбросил до пригородной трассы, навязчиво подчеркивая, что там «на карьеры самосвалы-э ездят, попутка довэезет».

Стоило его машине развернуться, бабушка беспомощно и ядовито сказала:

– Какие карьеры – закрыли их давно… Да и не влезу я в самосвал, – вздохнула она.

Неожиданный автостоп длился минут пять, после чего мы с ветерком, на отличном внедорожнике со всеми удобствами, добрались