Звезды-свидетели - Анна Данилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Услышав ее последние слова, он устыдился того, что при одном упоминании слова «ужин» ему захотелось есть.
Нина осталась в кухне, Герман же, развернув кресло к двери, устроился таким образом, чтобы Нина случайно не увидела его переписку с Рубиным, и открыл ноутбук.
Один вид посыпавшихся на экран сообщений Рубина, едва Герман открыл skype, его взбодрил. Заинтриговал.
«Нина Яковлевна Вощинина, 1985 г.р., не замужем, проживала одна по адресу: ул. Трубная…»
«Профессиональный психолог. Работала в школе психологом».
«Высылаю тебе ее фотографию».
На фотографии — совершенно другое лицо.
«Лева, почему — работала? А где она сейчас трудится?» — запросил Герман.
Лева оказался онлайн.
«Да нигде она не может работать! Она покончила с собою в прошлом году, в июне. Выбросилась из окна. Или же ей кто-то помог».
«Лева?!»
Герман почувствовал, как на макушке у него произошло какое-то движение, а все тело покрылось мурашками. Даже зубы застучали от страха.
«Получается, что у меня в доме находится девушка с чужим паспортом?! Фотография, как я понимаю, не ее. У нее совсем другая внешность! Лева!»
«Гера, я могу организовать приезд тракторов, снегоочистительных машин, и мы вызволим тебя из плена. И подружку твою случайную посадим в каталажку».
«Нет, пока что ничего не надо. К тому же снег идет. Когда перестанет…»
«Она могла быть родственницей самоубийцы или просто украла паспорт этой Нины».
«Я сразу понял, что она — не Нина! Понимаешь, у всех Нин, которых я знал, не такой характер, не такая личность. Нина — это кротость, мягкость, понимаешь? А она — авантюристка, но очень красивая, какая-то странная, и у нее есть пистолет. Лева, пожалуйста, никому ни слова! Я не хочу, чтобы кто-то узнал, как я лоханулся».
«Не переживай. Ты договор прочитал?»
«Нет еще».
«Читай и начинай работать. Смотри, чтобы мы не упустили эту возможность! Коровин долго ждать не будет».
«Хорошо. Пока, до связи».
В гостиную вошла Нина.
— Работаешь? — скучным голосом спросила она.
— Работаю.
— Я ужин приготовила. Макароны с сыром. Любишь?
Герман вдруг почувствовал, как его заколотило. Как же это, подумал он, мало того, что она так откровенно призналась ему в совершенных ею убийствах, так теперь еще и оказалось, что она обманула его, назвавшись Ниной Вощининой! Какой во всем этом смысл?! К тому же настоящая Нина Вощинина умерла! В июне…
Задавать ей вопросы сейчас, когда она ни о чем не подозревает, бессмысленно. И просто опасно. Ведь он ясно сказал ей, что она должна отдать ему пистолет и яд. Сказал, но не довел дело до конца, ничего не взял. Не отобрал. Поговорили, на том и разошлись.
Нет, в таких условиях он просто не сможет работать. И это просто чудо какое-то, что ему за сутки удалось придумать целых две мелодии!
— Герман! Ты слышишь меня?
— Макароны с сыром. Да, слышу.
И когда же спросить у нее о пистолете? Может, просто войти в ее комнату и забрать его, от греха подальше?
— Мне нужно рассказать тебе кое-что, — сказала Нина уже за столом. Она аккуратно разложила приборы, салфетки, придвинула Герману тарелку, полную макарон.
— Еще одна история убийства?
— Ты не понимаешь. Убийство — это способ очистить общество от зла. А если бы я, к примеру, не была такой, какая я есть, а более слабой, и позволила бы этим двум негодяям надругаться надо мной? Сначала бы меня изнасиловал Андрей, а потом, что уж там, и муж. Или ты думаешь, что насилие со стороны мужа не считается таковым?
— Я вообще ничего по этому поводу не думаю, — ответил Герман, с трудом удержавшись от признания, что он все знает. Знает, что ее зовут не Нина, что она показала ему зачем-то паспорт убитой Нины Вощининой.
— И напрасно. Ну выслушай меня, пожалуйста! Ведь случаются разные истории, и девушки в них, как правило, оказываются жертвами. И к насилию все относятся по-разному. Я знаю много случаев, когда… Вернее, не так. Не много, но я просто знаю случаи, когда женщину изнасиловали, и она, переболев пару дней, постепенно приходит в себя, понимаешь? Помучается, но — переживет как-то и постепенно все забудет. Кто-то расскажет об этом мужу, а кто-то — нет. Все зависит от характера женщины. Так вот. А есть и такие, кто не выдерживает этого, накладывает на себя руки. Это, как правило, женщины с тонкой, ранимой душой.
— Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Затем, что мне важно знать твое отношение к этому. Вот я рассказала тебе о муже и его приятеле и чувствую, до тебя не дошло, насколько унизительно это было для женщины! То есть для меня. Я же не вещь, чтобы мною можно было расплатиться! Ты только вдумайся, что там произошло…
— Нина, ты утомила меня, если честно, этими разговорами. Я понимаю, тебе надо выговориться, ты хочешь получить от меня поддержку и понимание, если не отпущение грехов. Но я — обычный человек и считаю, что убийство — это тяжкий, смертельный грех, и только Господь может отнять у человека жизнь.
— А если один человек отнял жизнь у другого, то почему бы не наказать этого человека? Почему нельзя ему отомстить? И почему убийца должен спокойно жить на свете и пользоваться теми благами, которые нажила, как получается, для него его жертва?
— Да потому, что отмщение — тоже убийство, такой же грех, и, значит, люди так и будут продолжать убивать друг друга.
— Хорошо, а доведение до самоубийства?
— Это очень трудно доказать.
— Но если бы я, повторяю, оказалась женщиной с более тонкой и ранимой душой и не вынесла бы изнасилования, выбросилась бы из окна, и мой насильник, то есть муж, продолжал бы спокойно жить, заводить любовниц, покупать и продавать компьютеры, всячески наслаждаться жизнью в то время, как я гнила бы в земле, — это разве было бы правильно?
— Нина!!! — крикнул Герман и тотчас вспомнил, что девушку зовут не Нина. И что вообще с ней надо быть поаккуратнее. Особенно пока они заперты вдвоем в этом доме и неизвестно, когда выберутся отсюда.
— Что — Нина? Неаппетитную я картинку нарисовала? — усмехнулась она.
— У меня очень хорошо развито воображение.
— И ты представил меня… в земле?
— Прошу тебя, избавь меня от этих ужасов… и подробностей. И вообще, мне надо работать! Мне же прислали контракт, а я до сих пор его не прочитал.
Жизнь продолжается, сказал он сам себе и поднялся из-за стола, даже не выпив чаю.
— Спасибо за ужин.
— На здоровье, — ответила она обиженно.
Только впервые оказавшись в этом маленьком доме (как ему представлялось, предназначенном для одного человека), Герман вскоре после совершения сделки пожалел о том, что у него нет собственного кабинета. Не говоря уже о студии. Он занимался своими делами, сочинял, спал, слушал музыку и отдыхал в гостиной. И, пока он был один, все это, в общем-то, особого значения не имело. А теперь его комната оказалась в полном распоряжении совершенно посторонней девушки.
Постарайся не обращать на нее внимания, старик, так сказал бы Рубин, если бы Герман спросил его, что ему делать дальше, как работать. Он и в самом деле часто представлял себе, как обращается к Леве с каким-нибудь вопросом, и без труда находил ответ, словно Рубин был где-то поблизости, чуть ли не сидел в его голове. Почему именно Рубин? Да потому, что они были совершенно разными, поэтому отлично ладили и в какой-то мере даже любили друг друга — по-человечески.
Герман открыл ноутбук и принялся изучать контракт. Как он и предполагал, контракт был сделан под него, то есть под композитора, в котором были заинтересованы люди, собиравшиеся вложить в этот проект деньги. На режиссера фильма продюсеры и банкиры возлагали большие надежды. На самом деле хорошая, узнаваемая в будущем музыка обогатит и сценарий, и режиссуру. Только с такими мыслями можно приниматься за работу.
Он отправил Рубину письмо, в котором сообщил, что готов подписать контракт, вернее, что он доверяет Леве сделать это за него, как они проделывали это уже неоднократно. Сразу же пришло сообщение:
«Как ты? Как настроение?»
«Нормально. Поужинали. Сейчас сяду за рояль».
«Старик, будь осторожен».
Затем последовало несколько строк, пересыпанных матерком, мол, и как это его, Германа, угораздило вляпаться в подобную историю?!
Герман отправил ему смайлик — плачущую рожицу. Рубин ответил, послав картинку — фужер с коктейлем, мол, выпей и успокойся.
Хорошо тебе, подумал Герман. Как тут спать, например, ляжешь под одной крышей с убийцей! И сразу же вспомнил о соседях Рубина.
«Как соседка твоя, старушку-мать еще не убила?»
Рубин долго молчал. Потом от него пришло:
«Уже сутки ничего не слышно».
Герману стало как-то нехорошо. Он вспомнил их разговор, когда Герман спросил Льва — почему же он до сих пор не вычислил эту квартиру, «не поговорил с этой бабой, не вызвал милицию, наконец? Или записал бы весь этот шум и оскорбления на диктофон». На что Рубин искренне ответил: «Когда-нибудь я это непременно сделаю, да, сделаю. И я бы сделал, да только чувствую, что окунусь в такую человеческую вонь, в такую помойку! Я имею в виду отношения между этими бабами. А мне сейчас нельзя погружаться в негатив». Что-то в этом роде Лева тогда сказал.