«Если», 1998 № 07 - Журнал «Если»

Повернувшись, Фрэнк вышел из рубки управления. Когда дверь за ним захлопнулась, он с досадой хватил кулаком по переборке.

— Кретин! — громко выругался он.

Когда, пройдя коротким коридором, Фрэнк заглянул в пассажирский отсек, он увидел, что Хофман уже сидит, пристегнувшись к одному из трех противоперегрузочных кресел.

— Леа в аппаратной, — сообщил Том, прежде чем Фрэнк успел задать ему вопрос. — Я думаю, она…

— Оставайся в кресле, я ее позову. Василий хочет выдернуть нас отсюда как можно скорее. — Он попятился назад и, выйдя в коридор, повернул к последнему из больших помещений хронолета, расположенному в дальнем от пассажирского отсека конце коридора.

— Леа! — позвал он. — Василий…

— Я знаю, слышала… — Леа уже сняла костюм Эммы Пенне и натянула облегающий эластичный комбинезон. От ее внешнего вида Фрэнка слегка покоробило — Леа еще не избавилась от нанокожи, и ее тело сорокалетней, склонной к полноте женщины выглядело не особенно привлекательно. Фрэнк, однако, прекрасно ее понимал; будь у него хоть одна свободная минутка, он бы тоже переоделся. Костюмы двадцатого века были на редкость неудобными; кроме того, тело в них почти не дышало, и они очень быстро становились липкими от пота.

Леа стояла перед панелью в центре аппаратной; ее пальцы проворно сновали по клавишам компьютера. Фрэнк заметил, что она вошла в справочно-библиотечную подсистему.

— Дай мне еще минуту, — попросила она. — Я хочу посмотреть, нельзя ли выяснить, в чем дело, по материалам, которые мы записали на борту дирижабля.

— У нас нет этой минуты, — ответил Фрэнк. — Василий собирается стартовать в экстренном режиме.

— Лучше помолчи и дай мне твой портсигар. — Леа уже подсоединила свою пудреницу к компу. Теперь, не глядя на Фрэнка, она протянула к нему руку ладонью вверх. — Скорей же!

— У нас нет времени! — повторил Фрэнк, но все же достал из кармана свой портсигар и протянул ей. Леа схватила его, вытряхнула на пол невыкуренные сигареты и подсоединила идущий от компа кабель к незаметному разъему на донышке нижней крышки портсигара. Потом нажала несколько клавиш и бросила нетерпеливый взгляд на настенный экран. Библиотечная подсистема начала загружать в свои банки данных всю информацию, которую записали размещенные на «Гинденбурге» миниатюрные «наблюдатели».

— Отлично, просто отлично… — удовлетворенно пробормотала она, некоторое время спустя. — Похоже, мы ничего не пропустили. А теперь поглядим, что происходило в отсеке № 4 незадолго до взрыва.

— Теперь это уже не важно, — перебил ее Фрэнк. — Мы должны лежать пристегнутые в противоперегрузочных креслах!

С этими словами он схватил ее за запястье и оттащил прочь от панели, однако прежде чем он развернул ее к выходу, Леа успела схватить оба записывающих устройства.

Фрэнк и Леа ворвались в пассажирское отделение за считанные секунды до того, как диафрагма люка плотно замкнулась. Едва они успели разместиться в креслах, хронолет начал подниматься. Бросив взгляд на информационное табло, Фрэнк увидел, что Мец отключил маскировочный режим и гравитационный экран, чтобы дать негатрону полную мощность. Сжав зубы, он про себя обругал пилота последними словами. Похоже, их ожидал по-настоящему тяжелый старт…

Потом хронолет рванулся вверх, в ночную мглу, и перегрузка вдавила их в сиденья. На настенном экране появилось изображение оставшейся внизу земли. Ненадолго показались огни джерсийского побережья и Нью-Йорка, потом они исчезли, скрытые высокими, плотными облаками. В следующее мгновение «Оберон» пронзил облачный слой и устремился в космос.

Слишком быстро… Фрэнк изо всех сил вцепился в поручни своего кресла, стараясь справиться с перегрузкой, которая все сильнее сдавливала грудь. Так нельзя, подумалось ему. Они не должны были поступать подобным образом. Окружающее двоилось и расплывалось в его глазах, но боковым зрением он все еще различал профиль Леа в соседнем про-тивоперегрузочном кресле. Судя по выражению ее лица, она была рассержена так же сильно, как и он сам. И, черт побери, она была совершенно права! Они улетели, так и не разобравшись, что же все-таки произошло там, внизу.

Фрэнк попытался поднять руку, но она была словно налита свинцом и не повиновалась. Потом он вспомнил, что так и не надел переговорное устройство и не может поговорить с Мецем.

На настенном экране появился земной горизонт. Он представлял собой темный полукруг, по краю которого шла тонкая светящаяся полоска светло-голубого цвета. Над нею вставали яркие звезды, и в тот же момент Фрэнк почувствовал, что его тело начинает подниматься над подушками сидений.

Невесомость! Они достигли второй космической скорости, и Мец уменьшил тягу негатрона. Но ведь они должны остановиться, должны лечь на низкую орбиту! Им необходимо время, чтобы разобраться в том, что же произошло на борту «Гинденбурга» перед тем, как…

И тут включились тоннельные генераторы «Оберона».

Бортовой ИИ — искусственный интеллект — хронолета рассчитал и обнаружил количественную аномалию в гравитационном поле Земли. Особое вещество, помещенное в гондолах под днищем корабля, увеличило субатомные зазоры до такой степени, чтобы в образовавшуюся воронку мог пройти хронолет. Одновременно оно окружило устье воронки энергетическими полями, которые сделали тоннель стабильным во временном отношении. В считанные мгновения ограниченный участок пространства-времени свернулся, превратившись в нечто, отдаленно напоминающее четырехмерную катушку улитки — замкнутый времяподобный цикл. И хронолет, с неодолимой силой притягиваемый тоннелем, который он только что создал, ринулся в самый центр воронки.

Переход должен был пройти так же гладко, как отлет «Гинденбурга» из Франкфурта несколько дней назад. И поначалу казалось, что именно так все и будет.

Но в следующий момент что-то случилось. Словно огромная десница разгневанного Бога обрушилась на хронолет и отшвырнула его… неизвестно куда.

16 января 1998 года. Пятница, 10:26.

Самолет оказался пятнадцатилетним «Гольфстримом-II» — реликтом той давно забытой эпохи, когда правительство еще могло позволить себе приобретать гражданские самолеты, произведенные в Соединенных Штатах. Внутри он, правда, выглядел не на пятнадцать, а только на десять лет, что обещало ощущения несколько более приятные, чем те, что довелось испытать Мерфи, когда он в последний раз летал на «Боинге-727». Тем не менее сиденья «Гольфстрима» были протерты чуть ли не до дыр, а надголовные шкафчики пестрели отпечатками грязных рук. Кроме того, когда самолет отрывался от взлетной полосы в аэропорту Далласа, он попал в какой-то воздушный поток, отчего фюзеляж отчетливо крякнул. Услышав этот пугающий звук, женщина, сидевшая через проход от Мерфи, принялась читать какое-то заклинание низким напряженным голосом.