Замок Нейшванштейн (сборник) - Елена Федорова

– Что вы потребуете в обмен на этот ключ? – спросила дама, чуть подавшись вперед.

– Ду-шу, – прошептал юноша, прикоснувшись губами к ее губам.

Дама отпрянула, ощутив его холодное дыхание.

– Или часть души, – проговорил он вновь пытаясь коснуться ее губ.

Дама зажмурилась и замотала головой. В ее мозгу застучала молоточками одна единственная фраза: – «Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов»[3].А память вернула в Сицилию, заставив вспомнить последний прощальный вечер. Когда Алькамо говорил, а она молча слушала, думая о том, что горький ликер «Амаро Сичилиано Аверна», настоенный на ста травах, стал еще горше от его слов, обрекающих их на вечную разлуку. В тот вечер она поклялась себе больше никогда не возвращаться на Сицилию, зная, что будет безумно скучать, но, не желая нарушать обещаний.

– Скажи лишь слово, и мы с тобой вечно будем вместе, – послышался голос Алькамо.

– Слово, слово, скажи лишь слово, – зашептали безликие маски в карнавальных костюмах, закружившиеся по залу.

– Нее-е-ет, – застонала дама, вырываясь из крепких объятий. – Не-еет. Я не смею вторгаться в чужую жизнь. Я не имею на это никакого права.

– Имеешь, – проговорил юноша, протягивая ей янтарный ключ. – Скажи мне «да» и…

– Нет! – решительно проговорила она. – Нет. Я не желаю становиться безликой маской в вашем карнавале страстей, порока и лжи…

– У-у-у-у, – завыл ураганный ветер, разрушивший стены стеклянного замка…

Ветер выхватил из рук юноши янтарный ключ и, швырнув об пол, разбил его. Юноша, попав в эпицентр урагана, превратился в черный вихрь и умчался в бесконечность темного небесного пространства.

Порыв холодного, сырого ветра оттолкнул даму в сторону, сорвав с нее пышные одежды.

Она вскрикнула и прижала руки к груди, пытаясь скрыть наготу. Но с удивлением обнаружила, что ее тело укутано тончайшим белоснежным покрывалом. А руки похожи на крылья, крылья ангела.

Дама улыбнулась, испытав несказанное облегчение. Она попыталась взлететь, но черный призрак в маске смерти помешал ей.

– Прочь, – прошептала дама. – Подите прочь. Я не боюсь вас…

– Николь, вы слушаете меня? – тронув ее за плечо, спросила Лина.

– Да, да, – поспешно ответила Николь. – Вы так чудесно рассказываете о Венеции, о Сицилии, что мне захотелось увидеть все своими глазами.

– О Сицилии? – удивленно переспросила Лина и, повернувшись к Фредерику, спросила:

– Ты тоже слышал мой рассказ о Сицилии?

– Нет, милая. Но не стоит сердиться на нашу гостью, потому что она не простая девушка, а сценарист, поэтому частенько слышит не то, что говорят, а то, что рисует ей воображение, – обняв жену за плечи, проговорил Фредерик Ллойд.

– А-а-а, – улыбнулась Лина. – Тогда мне все ясно.

– А мне, нет, – вздохнула Николь, потерев виски. – Наверное, я…

Стук в дверь прервал ее речь.

– Кто бы это мог быть? – воскликнула Лина, удивленно вскинув брови. – Столь поздний час, не время для визитов. К тому же мы никого не ждем.

Стук повторился. За дверью послышался громкий голос.

– Простите, я ищу фройлен Николь Эрхарт.

– Ах, Николь, это за вами! – воскликнула Лина и побежала открывать дверь.

На пороге стоял рыжебородый кучер Марк и добродушно улыбался.

– Добрый вечер! Насилу отыскал вас в этакой глуши, – смахивая снег, проговорил Марк. – Мои лошадки давно не бегали в эту сторону…

– Лошадки? – проговорила Лина и, выглянув за дверь, закричала:

– Фреди, здесь и правда чудесные вороные кони, ты непременно должен их увидеть.

Фредерик подбежал к двери и восторженно проговорил:

– Да здесь еще и расписные санки! Где вы взяли такую роскошь, господин кучер?

– О-о-о, это тайна, не подлежащая разглашению, господин Ллойд, – улыбнулся Марк и, подмигнув Николь, спросил:

– Вы готовы отправиться в обратный путь, фройлен?

– Да, – ответила Николь.

Марк усадил ее в санки, укутал в меховую шубу, нахлобучил на голову соболью шапку и звонко щелкнул кнутом. Кони рванулись с места галопом. Санки легко заскользили по ровному снегу. Засвистел ветер, заискрились снежинки, Марк запел свою песню.

– Какое счастье, что я еду домой! – прошептала Николь и погрузилась в сладкую дремоту.

– Замок Нейшванштейн! – крикнул Марк, глянув на Николь через плечо.

– Что? – испуганно вскрикнула она, открывая глаза.

– Замок Нейшванштейн, – повторил Марк.

– Но… дядя Генрих сказал, что вы отвезете меня домой, – растерянно проговорила Николь.

– А это и есть ваш дом, – добродушно улыбнулся Марк, помогая Николь выбраться из саней.

– Мой дом? – усмехнулась Николь. – Нет, милый господин Марк, мой дом в Мюнхене, а здесь… – Николь огляделась. – Здесь замок короля Людвига Баварского.

– Вы должны благодарить судьбу, фройлен, что можете жить здесь, ходить по тем же комнатам, по которым хаживал композитор Вагнер, и творить свои произведения, вдохновляясь атмосферой прошлого, – снимая с ее плеч меховую шубу, проговорил Марк.

– Наверное, вы правы, – грустно улыбнулась Николь.

– Позвольте я дам вам один совет, – прошептал Марк, приблизившись к Николь вплотную. – Не спешите завершать свое произведение. Не ставьте точку в конце повествования. Пусть оно пестрит многоточиями. Только так вы получите шанс…

– Кого я вижу, фройлен Николь! – воскликнул Гюстав, распахивая двери замка.

– Запомните все, что я сказал вам, – прошептал Марк, вскочил на козлы и умчался прочь.

– Добрый вечер, Гюстав, – проговорила Николь, пристально глядя в его бесцветные глаза. – Проводите меня к господину Палмеру.

– Но… боюсь, фройлен, что я не смогу выполнить вашу просьбу, – склонив голову, проговорил Гюстав. – Господин Палмер просил его не тревожить.

– Это не просьба, Гюстав, а приказ, – решительно проговорила Николь. – Вам придется проводить меня к Питеру Палмеру, иначе я вообще не переступлю этот порог.

– Воля ваша, фройлен, – сладко улыбнулся Гюстав. – Если вам не жалко бедного слугу, которого накажут за неповиновение, то…

– Не жалко, – прервала его Николь. – Ведите меня к Питеру.

Гюстав повернулся и быстро пошел вперед. Николь последовала за ним.

– Я не знаю, кто вы: Питер Палмер, Генрих Молт или еще кто-то, – громко сказала она, распахнув двери каминного зала, – но мне не нравится все, что здесь происходит. Вы ведете нечестную игру. Скажите прямо, что вам от меня нужно? Я выполню любое ваше желание…

– Будьте осмотрительнее в словах, фройлен Эрхарт, – предупредил ее старик Палмер, медленно поднимаясь со своего кресла, похожего на трон. – Слова имеют большую силу. Им свойственно оживать и даже становиться сетью, в которую попадают глупые люди, не думающие о значении произносимых ими слов. Советую вам успокоиться, а завтра…

– Я не собираюсь ждать до завтра, – повысила голос Николь. – Вы мне все объясните сегодня. Се-год-ня!

– Что ж, если вы так решительно настроены, я не стану откладывать наш разговор, – улыбнулся Питер Палмер, приглашая Николь сесть в кресло у камина.

– Итак, что вам угодно знать? – спросил он, взяв в руки золотую чайную чашку.

– Кто вы? – спросила Николь, пристально глядя на трясущиеся старческие руки.

– Я – Питер Палмер, – ответил он.

– Зачем вы притворяетесь стариком? – спросила Николь.

– Я вовсе не притворяюсь, – грустно ответил он. – Я – самый настоящий старик. Мне девяносто девять лет.

– Я вам не верю, – сказала Николь.

– Почему? – искренне удивился Питер Палмер.

– Я видела, как вы снимали с себя грим, – проговорила Николь, глянув на него исподлобья.

– Грим? – рассмеялся Питер. – Вы считаете, что мое лицо – это всего лишь маска? – Николь кивнула. – Тогда сорвите скорее эту уродливую маску, милая Николь. Сделайте меня вновь молодым и красивым. Пристыдите великого мистификатора Питера Палмера. Ну, что же вы медлите, смелее, смелее, фройлен Николь!

Николь поднялась, медленно приблизилась к Питеру и протянула руку к его изрытому морщинами лицу. Он схватил ее руку и принялся целовать. Николь вскрикнув, отпрянула в сторону. Ей показалось, что она дотронулась до противной, скользкой лягушки.

– Простите, мне нужно уйти, – проговорила она, едва сдерживая приступ тошноты, который вызвала у нее старческая трясущаяся фигура и липкое прикосновение холодных, влажных губ.

– Какой ужас. Промедли я еще минуту, и неизвестно чем бы закончилась наша встреча, – думала Николь, поспешно удаляясь от каминного зала, где остался Питер Палмер, в глазах которого горел огонь вожделения.

Закрывшись в своей комнате, Николь долго-долго стояла под душем, стараясь успокоиться. Но хандра и уныние никак не хотели отступать. Мысли Николь путались, выстраиваясь в замысловатые цепочки, пока, наконец, в её сознании не прозвучало:

– Умей надеяться. Надежда и вера помогут тебе.