Кто не спрятался… - Джек Кетчам

широко раскрыты, лицо мокрое и блестящее от дождя. Ее голос упал до мягкого страстного шепота.

— Та баба в будке, она наблюдает. Она видит нас.

— Давай тогда поедем домой.

— Ну нет.

— Прошу тебя, Кейси.

— Нет-нет.

Она притянула меня ближе, снова взяла мою руку — и медленно переместила себе под юбку. Я почувствовал, как прохлада ее бедра медленно превращается в гладкое влажное тепло, когда она сдвинула ее вверх. Потом остался только мягкий тонкий пучок лобковых волос под моей рукой — и гостеприимные недра ее тела.

— Давай же, Дэн. — Кейси легонько укусила меня за щеку. — Прямо здесь и сейчас — или никогда.

И вдруг дождь хлестанул не на шутку.

Вспышка света, а за ней — дождь и ветер, от которых задребезжала жалобно замыленная витрина магазина позади меня; вспышка, сопровождаемая отдаленным раскатом грома.

Кейси двигалась быстро, лихорадочно, содрогаясь всем телом. Я удерживал ее на весу, задыхаясь, торопя наслаждение, а она выгибалась, охватывая мою шею, стараясь прижаться ко мне еще плотней, еще плотней. Плеск воды, лихорадочная частота дыхания, ее запрокинутый к небу лик — там, на залитых дождем блестящих улицах моего родного города, я читал странное животное удовольствие в ее чертах, когда я, на глазах у застывшей каменным истуканом билетерши, погружался в нее все глубже, тиская голые бледные бедра — невольник, изголодавшийся, сумасброд. Я слышал ее смех — ужасный, устрашающе алчный, — задирая желтую футболку и чувствуя, как груди напрягаются под моими руками, как соски превращаются в два камешка оттенка фуксии. И все это длилось, длилось, не кончаясь, долго, очень долго — мое пылающее лицо, ее руки, ее плечи и это острое, растущее блаженство, растворение друг в друге, захлеб, задыхание, плеск.

И извержение — дрожащей страсти, небесной воды, электрического света.

Говорят, у бойца ноги сдают первыми.

Я медленно опустился на черный асфальт, вода стекала у меня по коленям. Опустился, нисколько не заботясь о том, что это — улица. Как у себя дома.

Я поднял глаза и увидел, как Кейси улыбнулась и соскользнула с машины — с ее губ клубами срывался пар. Она протянула мне руку. В ветвях растущего близ парковки дерева, в незапамятные времена расщепленного надвое молнией, завывал ветер.

— Теперь можно и к тебе поехать, — произнесла она.

Глава 7

Эту ночь мы провели вместе, в моей кровати. Утром ее не оказалось у меня под боком. Записки Кейси не оставила — оно и неудивительно, не в ее манере. Я бы ошарашился, случись иначе.

Несмотря на все синяки и саднящие царапины, я буквально чувствовал, как энергия бурлит во мне — заряженный, точно новехонькая батарейка.

Мне было смутно интересно, что она сказала своим родителям, если вообще что-нибудь сказала. Но я не беспокоился об этом всерьез. Я вообще ни о чем не беспокоился, честно говоря. Во всем Дэд-Ривер я еще ни разу не сталкивался ни с кем, хоть отдаленно напоминающим Кейси. Тогда я охотно готов был поверить, что второй такой не сыскать и во всем остальном мире.

Я никогда не надеялся встретить такую девушку, и в то же время — понимал, что именно такую и ждал всю свою жизнь. Словно компенсацию за все эти пустые годы. Какой-то древний придурок заявил, что после соития всякая тварь грустна, но встань он сейчас передо мной во всем своем допотопном величии — я бы просто поржал ему в глупую рожу. Я чувствовал себя отменно, на пике эйфории, и даже это было еще мягко сказано.

Сварив кофе, я уселся в постели читать утреннюю газету, время от времени отвлекаясь поваляться в приятной прострации, обоняя запах Кейси, задержавшийся на простынях и на мне самом. Немытый и небритый, я чувствовал себя чистым, аки младенец. На дворе стояла суббота, так что никаких неотложных дел на горизонте не маячило. До душа я добирался добрых пару часов, а когда вышел, весь мокрый, за полотенцем, она стояла, выжидая, у кровати.

— Вытирайся давай. Нам уже приходилось — помнишь?

Весь этот день мы провели в постели.

И субботу, и почти все воскресенье — тоже.

Я так и не удосужился спросить ее, что она сказала своим родителям. Меня это, повторюсь, особо не заботило. Очевидно, она знала способ как-то все устроить — и ничто не указывало впоследствии на то, что имел место какой-либо конфликт по поводу ее длительного отсутствия, по поводу долгих шатаний незнамо где.

Может, ее предки просто понимали, кто им достался, — как и я. Некто очень особенный. Человек, которому простые законы не писаны. К такому нет никакого толка приставать с расспросами.

Может, и стоило бы.

Но, как сказал Уирт Уильямс[3], лишь святые умеют видеть в своих поступках грехи. Ни я, ни предки Кейси святыми не были.

Я взял отгул в понедельник, сказался больным. Никогда не делал так раньше — ни разу, так что проблем не возникло. Дождь прошел вместе с выходными, дав дорогу жаркому ясному утру. Было первое июля, и мы решили снова поехать на тот пляж.

Стивен подобрал нас на роскошном голубом крайслере «Ле Барон». Они с Ким уже успели поживиться в магазине, так что в машине было полно пива и всех привычных деликатесов. Я был отчего-то рад, что меня оставили в стороне от этой конкретной части. Стив был в потрясающем настроении; я вслух задался вопросом, не из-за воровства ли это.

— Не-а. Нет, это, конечно, тоже весело. Но моя сестра дома, прикинь? Угадай с первого раза, кто ей роженьки наставил. Юная Бабс из Рэдклиффа, вот кто. А она-то! Морда лошадиная, двух слов связать не может, вместо титек — дули. Зато ныне свободна, как ветер в поле! Боже, родители от нее умом скоро тронутся. Уж третьи сутки как закатывает истерики — ну, как оно бывает, когда срывается женишок при деньгах, — и им все это дерьмо приходится лопать полной ложкой. Умора — вообще не представляешь, какая. Это ведь они ее подкинули под него, сечешь? Они просто без ума были от Роберта Каупи Джессапа, не говоря уж о «Джессап Лабораториз». За завтраком сестрица назвала их вивисекторами, прикиньте? Сто пудов это Роберт ее таким словам научил, ха. А прошлым вечером она их всего-то «сво-о-одниками» кликала. Я чертовски хорошо провожу время, говорю ж.

— Вижу, родственные чувства у тебя отменные.

— Да просто охрененные!

Я мечтал, чтобы нечто подобное в его семейке случалось каждое утро, ведь он, по крайней мере, не гнал, как петухом