Любовь Ксении Дмитриевны - Николай Никандров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да. Помните, я вам заранее говорила, что у меня из этого ничего не выйдет? Ну а теперь во мне произошел окончательный перелом. У меня созрел совсем другой план.
– Не секрет, какой?
– Конечно нет. Дело вот в чем. Я решила немедленно поступить на курсы машинописи. Уже ходила справляться. Уже взяла для заполнения анкету, хочу с Андреем посоветоваться, как лучше написать, скрыть, что я окончила гимназию или нет. Курсы в ведении Моспрофобра. Учение там поставлено замечательно, по американской системе. Через три месяца – всего через три месяца, вы подумайте, Гаша! – я получаю диплом на звание машинистки-переписчицы. А там поступаю на службу в какое-нибудь учреждение, становлюсь на самостоятельные ноги и заживу по-иному…
– Это вы очень хорошо придумали, Ксения Дмитриевна, очень хорошо! – одобрила Гаша. – Этак лучше, чем дать командовать над собой какому попало мужчине. Правда, учитесь-ка на машинке писать да поступайте на хорошую должность. Тогда и мужчины хвосты подожмут, языки подвяжут. То они вас приходят смотреть, понравитесь или нет, а то вы их будете выбирать, если станете на себя зарабатывать. Тогда будете их прямо по шеям гнать. А если выйдете замуж, то и в супружестве у вое будет совсем другая жизнь. Гляньте на наших шоферш, наверное уже видали: как какая шоферша сама зарабатывает, так и муж хорош с ней, дрожит, боится, чтобы не плюнула ему в рожу и не ушла от него. А как какая не в состоянии сама копейку заработать, так и муж издевается над ней, каждую минуту вроде мстит ей, что она живет на его счет. Разве это жизнь? И-эх, Ксения Дмитриевна! И мучаются же есть среди нас которые!
– На тех курсах, – как околдованная, твердила Ксения Дмитриевна все о своем, – на тех курсах срок обучения трех месячный, плата смотря с кого. С членов профсоюза по шесть рублей в месяц, с нечленов пятнадцать. Меня, как воспитательницу, работающую в вашей "детской комнате", зачислили в союз нарпита, так что я буду платить по шесть рублей.
– Это совсем недорого, – сказала Гаша.
– Недорого, но у меня и этих денег нет, – вздохнула Ксения Дмитриевна.
И они замолчали.
Гаша работала, Ксения Дмитриевна думала, высчитывала, умножала: трижды шесть равняется восемнадцати. Затратить все го восемнадцать рублей и стать совершенно другим человеком!
– Гаша,– смущенно нарушила наконец паузу Ксения Дмитриевна, – там у меня в чемодане завалялись кое-какие из моих прежних нарядов. Не купите ли вы их у меня? Я бы их совсем дешево вам отдала.
– У вас? – изумилась Гаша и отрицательно помотала головой. – Нет. У вас я не могу купить. Как же я у вас буду покупать? Да у меня совести на это не хватит.
– Все это пустяки, Гаша. При чем тут совесть? Напротив, вы спасете меня, если купите у меня мои тряпки.
– Лучше приберегите вещи для себя, – посоветовала Гаша.– Вещи всегда сгодятся. Вещи это не шутка. Продать вещи легко, а снова нажить?
И она много еще говорила похвального о вещах.
– Мне деньги нужны, – перебивала ее Ксения Дмитриевна. – Я должна поступить на курсы.
– Это два-то червонца? Такую сумму можете у кого-нибудь призанять.
– Занимать я ни в каком случае не буду, раз не из чего отдавать. Говорите окончательно: возьмете мои вещи или нет? Если не возьмете, я их татарину продам. Сама их надевать я все равно не буду, они будят во мне неприятные воспоминания, я без страдания не могу на них смотреть.
Гаша остановила машину, молчала, смотрела вниз, боролась.
– Ну вот вы какая, – сказала она наконец и подняла голову: – Давайте посмотрим, какие там вещи.
Ксения Дмитриевна вытащила из-под дивана свой большой кожаный чемодан, весь испятнанный волнующими вок зальными бумажными наклейками: "Харьков", "Москва", "Харьков", "Москва"…
В пять минут они сторговались. Неприятные для Ксении Дмитриевны вещи перешли к Гаше.
И Ксения Дмитриевна со следующего дня аккуратно на чала посещать вечерами курсы машинописи.
Три месяца занятий на курсах пролетели для нее как три дня.
Преподавали там превосходно, работать научилась она хорошо. Ей посчастливилось: при выдаче диплома на звание машинистки ее там же записали кандидаткой на должность в одно советское учреждение.
Возвращаясь в тот памятный для нее день домой, с дипломом в кармане, куда-то записанная кандидаткой, она пер вый раз в жизни по-настоящему почувствовала под ногами твердую почву.
И странное и сложное было для нее это ощущение.
Она и сама сознавала, что звание машинистки, которое она завоевала, было не из очень высоких званий. Но ей в этом событии дороже всего был самый факт сдвига ее жизни с мертвой точки.
За первым сдвигом, без сомнения, последует целый ряд дальнейших…
Вот с чего надо было ей начать свою жизнь, с изучения какой-нибудь профессии, а не с замужества с Геннадием Пав ловичем!
– Спасибо вам, Гаша, спасибо за все, – частенько говаривала она Гаше при всех удобных случаях. – Если бы не вы и не Андрей, если бы не ваше участие во мне, я не знаю, что со мной было бы.
– И вам спасибо, Ксения Дмитриевна, – отвечала Гаша. – Благодаря вам я от детей отдохнула и шитвом своим очень хорошо заработала.
– Многому я от вас научилась, Гаша, очень многому, – дрожал признательностью голос одной женщины.
– Полноте над нами смеяться, Ксения Дмитриевна, – звучал смущенностью и вместе гордой удовлетворенностью – другой. – Чему хорошему можно от нас научиться? Мы люди деревенские, недальновидные…
– А самое важное для меня – это то, Гаша, что я у вас от любви к подлецу излечилась! – прозвучал победно голос Ксении Дмитриевны. – За работой да за хлопотами я совсем позабыла о нем! И я только теперь сознаю, как это было хорошо, что мы разве ись с ним и что я уехала от него в Москву! Иначе наша ужасная любовная канитель тянулась бы до сегодня! Подумать страшно!
– Конечно, конечно, Ксения Дмитриевна, – старалась поддержать в ней высокое настроение Гаша. – С ним вы пропали бы.
Ксения Дмитриевна положила на стол работу, заулыбалась в пространство, зажмурила глаза, потянулась, затрепетала.
– Какое это блаженство: в один прекрасный день почувствовать себя свободной от всех цепей и от любовных в особенности!
В передней раздался звонок, робкий-робкий.
– Уже знаю кто, – заулыбалась Гаша, встала из-за машины, прошла отворять парадную дверь и через минуту просунула лицо обратно в комнату: – Криворучкин, шофер с первого этажа, "жених". Что сказать? Не пускать?
– Ну конечно, – пожала плечами Ксения Дмитриевна. – Я же объяснила вам, Гаша, что с этим теперь я не тороплюсь.
Гаша исчезла и вскоре возвратилась в комнату, необыкновенно веселая, подвижная, балующая, как мальчишка.
– Отправила, – с торжеством заявила она. – Страсть люблю мужчинам натягивать носы. Спрашивает: "Почему так?" Говорю: "Раздумали выходить замуж". А он мне: "Ей же хуже". А сам сделался красный как рак да такой злой, что я поскорее захлопнула перед ним дверь. Думаю: как треснет по лбу чем-нибудь железным!
Прошел час, другой, и в передней опять позвонили, по-прежнему осторожно-осторожно.
Обе женщины весело переглянулись.
– И звонить стали, черти, потихоньку, как нищие. То-то! Хвосты подобрали. Уже прослышали, что вы сдали экзамент на машинистку, в нескольких конторах кандидаткой и скоро будете получать хорошее жалованье. У-у, собаки! Я на вашем месте прямо не знаю, что теперь сделала бы с ними!
Она встала и пошла расправляться с визитером.
– Вам русским языком говорят, что не желают! – донесся из передней ее раздраженный голос. – Как так "удивительно?" Ничего удивительного тут нет. Столько время жили без мужа, проживут и еще. Спешки нету никакой.
– Кто такой? – спросила с улыбкой Ксения Дмитриевна, когда Гаша вернулась.
– Какой-то новый, незнакомый. Такой нахальный, прямо лезет! Я, говорит, только что принятый в коммуну, недавно пе ребрался, и вы, говорит, меня еще не знаете. И попрошу, говорит, объяснить мне: на каком основании вы не допускаете в дом неизвестного вам человека? Если бы, говорит, я был вами замечен в воровстве, тогда другое дело. А это, говорит, даже на удивление. А от самого – и духами, и помадами, и госспиртом!
Они на некоторое время замолчали и погрузились в работу.
Гаша строчила на машинке, Ксения Дмитриевна пришивала пуговицы, метала петли вручную.
– Мне теперь надо поторапливаться перебираться от вас, – печально вздохнула Ксения Дмитриевна.
– Что так? – удивилась Гаша.
– "Женихов" боюсь. Мстить будут.
X
"Дорогой Геня!
Давно не писала тебе. Но напрасно ты объясняешь' это моей "леностью", "праздностью", "интеллигентством" и другими пороками.
Причины моего молчания сложнее.
Прежде всего, ты представить себе не можешь, как незаметно обрастаешь в Москве множеством всевозможных "дел". В Москве даже людям, ничего не делающим, всегда некогда. И каждый москвич тебе скажет, – поговори-ка с москвича ми! – как трудно из Москвы собраться писать. Не пишут даже людям близким, родным. Ты же для меня сейчас такой далекий и такой чужой, каким не был никогда. Зачем же, для чего же я буду очень торопиться писать тебе?
