Бега - Александр Прилепский

Лавровский и Малинин переглянулись. Похоже, скандал вокруг бегового общества продолжал разгораться.

— Поедемте на бега, господа, — предложил Феодосиев. — Там сейчас запись на воскресные призы идет. Всех на месте застанем.

Глава 13. КОМУ НА БЕГАХ ЖИТЬ ХОРОШО?

У "Славянского базара" стояли с десяток "лихачей" — выбирай любого. Лавровский купил у мальчишки номер "Современных известий". Сев в пролётку, развернул его. А вот и причина скандала — на третьей полосе.

Газету "Современные известия" вот уже лет пятнадцать издавал известный публицист Н.П. Гиляров-Платонов. Москвичи её уважали — это была единственная газета не стеснявшаяся пробирать власть имущих. Никита Петрович — человек состоятельный, со связями, и к тому же немного, как говориться "не от мира сего", никого не боялся. А так как денег он не считал, то собрались у него лучшие перья. Всеобщий интерес вызывали воскресные фельетоны "Берендея". Поговаривали, что под этим псевдонимом скрывается высокопоставленный чиновник полиции. Сам Николай Иванович Пастухов, до того как открыл собственную газету, работал здесь репортёром.

Но особый успех у читателей имел некий "Свой человек". Его обличительные фельетоны в стихах, подражание некрасовской поэме "Кому на Руси жить хорошо?", всегда вызывали много шума. В них доставалось буквально всем. То Городской Думе запретившей в целях экономии освещать городские улицы в календарные дни полнолуния, то железнодорожному начальству за антисанитарию на вокзалах, то взяточникам из полиции. Все себя узнавали. Но поделать ничего не могли — написано иносказательно, без имен.

На этот раз "отутюжили" Московское беговое общество. Фельетон так и назывался "Кому на бегах жить хорошо?". А начинался он так:

В каком году — рассчитывай,

В какой земле — угадывай,

Сошлись семь мужиков,

Семь здорово обманутых,

Надежинской губернии,

Уезда Рубль-Последнего,

Грош-Пятаковской волости,

Из смежных деревень:

Башиловка и Масловка,

Грузины с Живодеркою,

Ваганьково и Зыково,

С Петровска парка тож.

Сошлися и заспорили:

Кому живется весело

Вольготно на бегах?

Роман сказал наезднику,

Демьян сказал, что конюху,

Лука сказал "жучку",

Барышнику пузатому,

Сказали братья Губины

Иван и Митродор.

Старик Пахом потупился

И молвил в землю глядючи:

Их генералу главному

С усами тараканьими,

И Пров сказал: ему…

В усатом генерале, то и дело требовавшем: "Эй, Прошка! Рюмку водки мне!", без труда можно было узнать Александра Васильевича Колюбакина. Легко угадывались непоседливый, до суетливости Приезжев, осторожный Николай Сергеевич Пейч, прижимистый Александр Александрович Стахович и другие видные деятели бегового общества. А суть "поэмы" сводилась к тому, что нынешний тотализатор на московских бегах — сплошной обман и живут припеваючи, благодаря нему, только Колюбакин со своими ближайшими приспешниками. Мерзость, конечно, но к суду газету не привлечешь — фамилии не названы, город, в котором все происходит, тоже, да и бега не лошадиные, а тараканьи.

— В честности Александра Васильевича и Павла Павловича я не сомневаюсь, — сказал Феодосиев. — А вот за кассиров и счетовода не поручусь. Давно надо было арифмометры приобрести, тогда…

Закончить свою мысль он не успел. На Тверской, недалеко от генерал-губернаторского дома, их пролетка поравнялась с двухместным шарабаном, которым правил не кучер, а высокий полный мужчина в голубом жандармском мундире с серебряными аксельбантами. Феодосиев приветствовал его, приподняв цилиндр. Жандарм в ответ улыбнулся и помахал рукой.

— Александр Спиридонович Скандраков, — пояснил Николай Константинович. — Мы с ним давнишние приятели. Отчаянной храбрости человек. В Киеве, когда бомбистов арестовывали, у него патроны кончились, так он одного голыми руками скрутил, чуть шею не свернул… Кстати, наш брат — лошадник…

С Петербургского шоссе свернули на Беговую аллею, которая стараниями вице-президента была недавно шоссирована и обсажена тополями.

Остановились у главного подъезда беговой беседки. Через швейцарскую и приемную, где уже начинали собираться спортсмены, чтобы записать своих лошадей на призы, по полукруглой лестнице поднялись на второй этаж. Дверь справа, ведущая в членский зал, была закрыта. Зато из-за полу прикрытой двери слева доносились громкие голоса. На просторном балконе, огибающем беседку, собралась вся беговая администрация. Был тут и Иволгин.

— Уже читали? — спросил вошедших, красный как рак, Колюбакин. — За всю жизнь, и когда эскадроном командовал, и в полку, и здесь — чужой копейки не взял! Своих денег, сколько на общество извел — не считал. А теперь, оказывается, одному мне на бегах жить хорошо!

— К сожалению, многие люди склонны судить по себе. У воды, дескать, быть, да не напиться, — резко бросил, расхаживающий взад — вперед по балкону, Приезжев. — Заверяю вас, господа, приходно-расходные книги в полном порядке.

— А я прихожу к выводу, — вступил в разговор Пейч, — что напрасно мы отвергли предложение Лазаря Соломоновича. И деньги ведь не плохие предлагал.

— Какое такое предложение? — удивленно спросил Дмитрий Дмитриевич Сонцов.

Приезжев рассказал, что ещё зимой известный предприниматель и банкир Лазарь Соломонович Поляков обратился к администрации общества с предложением — взять тотализатор в аренду, "на откуп", как говорили раньше, сроком на пять лет. При этом общество лишалось бы права вмешиваться в дела тотализатора, которые он обещал вести на свои средства. Зато получало бы ежегодно по 50 тысяч рублей. Законам Российской империи, заверял Поляков, все это не противоречит.

Сонцов возмутился, и даже сорвался на крик:

— Почему я, как старший член общества, впервые об этом слышу? Кто дал вам право решать не советуясь? Тем более предложение, заслуживающее внимания…

Александр Александрович Стахович брезгливо поморщился:

— Откуп на бегах? Сразу вспоминаются, не доброй памяти, водочные откупы. Деньги нам, само собой, нужны, но эти будут плохо пахнуть…

Едва успокоили разошедшегося Сонцова.

Колюбакин вытер вспотевший лоб и обратился к Лавровскому и Малинину:

— Вот видите, какие дела… А вы ничего определенного так и не разузнали.

— Почему это не разузнали? — тут же ответил Алексей. — Кроме того о чем вам было доложено ещё вчера, мы установили, что злополучную записку Терентьеву подложили на конюшне. Кто именно, сказать пока не могу. Впрочем, в этом не наша вина — во вторник вечером меня на конюшню не пустили, хотя вы и обещали распорядиться.

— Ох, совсем забыл, — смутился Колюбакин. — Так езжайте, голубчик, туда прямо сейчас.

— Я с вами, — предложил Иволгин. — А то опять, чего доброго, не пустят. А я там свой человек.

Глава 14. "СВЯТОЙ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕК" И КУХАРКА

— Садитесь, Алексей Васильевич. С ветерком прокачу! — предложил Иволгин, подходя к кабриолету, в который был запряжен крупный вороной жеребец с белой отметиной на лбу и такими же "чулками".

— Красавец… Призовой? — залюбовавшись им, спросил Алексей.

— С брачком. К иноходи, шельмец, склонен. И никто его на правильный ход поставить не может. Впрочем, если бы не этот порок — мне его не видать, не по средствам. А так, Коля Коноплин почти даром уступил… Если не секрет, почему вы считаете, что компрометирующие бумаги подложили Терентьеву на конюшне?

— Да какие у нас с вами секреты, Аркадий Аркадьевич — одно дело делаем. Оказывается, Мишка сюртук и штиблеты с Масленицы не носит, на поддевку с сапогами перешел.

— Вот как, — удивленно приподнял брови Иволгин. — А я внимания не обратил… Но не допускаете ли вы, что Терентьев, действительно связан с этими… как их там… народовольцами?

— Не допускаю.

— Почему? Лондонская "Таймс" пишет, что среди анархистов в Европе много люмпенов.

— А мы с вами не в Европе живем! В России… Наших бурлаков, фабричных и золоторотцев в политику и калачом не заманишь… Довелось мне с ними пообщаться в юности.

Сказал и тут же, мысленно выматерил себя. Вот уж, на самом деле, язык мой — враг мой.

— Но каким же образом, вы рассчитываете выяснить, кто виноват? — продолжал расспрашивать Иволгин.

— Да я и сам ещё не знаю. Тут уж как карты лягут… Вы лучше поделитесь, что ещё интересного рассказывал Скандраков?

— Пришло письмо без подписи, в котором сообщалось о возможной связи Терентьева с цареубийцами. Произвели обыск…

— Письмо по почте пришло? Или принес кто?

Иволгин пожал плечами.

Призовая конюшня Колюбакина находилась на Башиловке. Некогда роскошное здание обветшало и давно нуждалось в ремонте. И это, и то, что половина денников пустовала, подтверждало слухи о пошатнувшемся финансовом положении Александра Васильевича.