Заря счастье кует - И. Ермаков

– Михаил!

– Виктор!

Сияли зубы. Немилостиво колотили, шибали друг друга по дюжим плечам, по хребтинам, по ребрам: «Значит, вместе!!» – «Выходит, что так!» – «Это же здорово!» – «Да еще как!» – «А мне сон...» – «В руку сон».

Встретились два вчерашних студента, два однокурсника из одного института – из Поволжского лесотехнического. Пять лет древесину там «грызли». Кислогорько и терпко подчас приходилось, но зубы-то молодые!

Позднее прислали Красилову и заместителя.

Теперь уж в два голоса:

– Иван!

– Парни!

Опять немилосердные колотушки, объятия, вольная борьба – мох из-под ног. Брусника – в кровь... Валится на молодые головушки спелая шишка.

До этого Иван Григорьевич Таланцев работал старшим инженером по сплаву в облысевшем одном леспромхозе, но звала инженера, манила, дразнила коренная большая тайга. И вот, сбылось. То не чудо ль, не диво!! Они вместе – три друга студенческих лет! Казалось, что кто-то по-отечески мудрый, кто-то явно впередсмотрящий сводит их, молодых дипломированных специалистов, к одной точке на карте и местности, к одному непочатому, трудному делу.

А оно так и было. Кандидатуры парней обсуждались в обкоме КПСС. Разыскивал же и подбирал их смелый, рисковый старик председатель совета «Облмежколхозстроя» Павел Артемьевич Осинцев.

– Кандидат в лешие, – посмеиваясь, представлял он очередного сокурсника. «Наши колхозные лешие», – станет называть парней он впоследствии. Друзья, как это в лешачиной породе положено, поначалу не брились, не стриглись, было негде и некогда, досаждала мошка. Красилов щетинился рыжеватой остью, Грудцын был откровенно белес, а у Таланцева, судя по поросли, намечалась чернявая борода.

Кружили между деревьями, планировали поселок. На свежеспиленном пне, на влажном срезе его, чертили однажды план. Пень и химический карандаш... «Здесь быть конторе» – квадрат. «Здесь станут магазин и столовая» – пара квадратов. Общежития, школа, гараж, мастерские, жилые дома. Так пень стал «населенным пунктом». Не по наитию чертили квадратики, не с птичьего вольного лета приценивались, а вдоль- поперек истоптали вначале тайгу. Колесом и зигзагами, прямиком и крест в крест. Оголяли от мхов коренные пески, брали пробы на грунт. Всесторонне раскритикуют высотку или гривку – всесторонне обсудят и преимущества их. Случалось, что и заспорят. Но уж если решили «колышек бить», то и быть посему.

Колышек заостряли один на троих. Забивал его тот, кто при жеребьевке вытягивал длинную спичку. Чаще всех везло почему-то Таланцеву. Иван возился с ним долго, вбивал его вкусно – леденец иссосать можно, пока он последний удар обухом топора нанесет.

– Заместитель по быту, – подмигивал Грудцын Красилову. – Ему и кол в руки...

– Кол хозяина знает, – отзывался Красилов.

Шутили-пошучивали, а сами, по правде сказать, свирепо Ивану завидовали. Не такое уж будничное это занятие – в коренной, вековечной тайге белый колышек бить.

Поселок планировалось застроить восьмиквартирными жилыми домами. Считалось – оптимальнейший вариант. Но крестьянских сынов вариант этот малость смущал. В чем-то он им казался ущербным. С одной стороны, вроде бы дельно и хорошо. Компактность. Сокращаются бытовые коммуникации. А с другой!.. Ну, скажите... лучку и укропу живого откуда в окрошку, в лапшу сощипнуть! Редиски, морковки по грядочке где рассадить! Мечталось сокурсникам, чтоб имелся у каждой рабочей семьи небольшой огород. Чтоб росла-поспевала в нем сотка-другая картошки, капусты гряда. Чтоб под окнами в садиках, без обезлички, посажено было по две, по три рябинки, бороздка цветов. Чтоб в сарайчике, возле дровяника, мог вольготно орать петух и хрюкать живой поросенок... Привяжи-ка все это к «восьмиквартирному»!

Сели «лешие» на валежину – корчу-корягу-каргу разожгли, возле корчи-коряги-карги дымокур, вынули логарифмические линейки, блокноты, карандаши.

– Кажется… Кажется, в смету укладываемся, – сказал после часа работы один. – И материалы, и деньги...

– Кровли больше уйдет. И это... досок на туалеты, – остерег объективно второй.

– Кирпич и стекло – те же самые, – сомкнул логарифмическую линейку третий. – Вроде бы до гвоздя обсчитали!..

– Рискнем, парни!

– А что! Пенсии, поди, хе-хе-хе – не лишат.

– Дальше тайги не сошлют...

Разговор шел о жилых двухквартирных домах. Контора и общежитие уже подводились под крышу.

Спали «лешие» не по-людски. Падали на пол головы совали под стол. Шли дожди, а контора, как сказано было выше, еще не покрыта. С потолка каплет в уши и в нос. Уснешь, а поутречку воду из интеллекта вытряхиваешь, на одной ножке подпрыгиваешь.

В командировки выезжали и возвращались на осторожном «подкидыше». Так назывался рабочий поезд, подкидывающий железнодорожных строителей и случившихся вдоль пути пассажиров. Залезешь в вагон из-под извести, алебастра или цемента, расстилаешь плащишко...

Полотно новой строящейся дороги весьма и весьма неустойчиво. Случается, просекают его, промывают, подтачивают непредвиденные, новоявленные скопления и стоки воды. И тогда, если далек пеший путь, да еще с тобой груз, сутками приходится загорать у промоины. Впрочем, как загорать! Плюешь в ладони, берешь лопату, пилу, другой ли какой инструмент – надо же выручать «подкидыша».

Народ в молодой леспромхоз шел пока «всякий- разный». Случались молодчики и «не от мира сего». Не было еще бани, не было клуба, а народную дружину пришлось спешно сформировать. Ходили товарищи «лешие» рядовыми дружинниками. А иногда, по глубоким ночам, чей-то зов, чей-то плач, чей-то стон. Поднимались и шли все трое. Мускул в мускул, плечо в плечо, скула в скулу. Три спортсмена, три офицера запаса, три побратавшиеся воли. Шли не шутки шутить – выбивали из рук хулиганов ножи и железо, вязали преступников. Поговорка «закон – тайга, прокурор – медведь» в Малиновском не имела успеха.

Белые колышки по прежнему оттесняли тайгу.

Расчищалась площадка под двухквартирные. «Пенсии, поди, не лишат».

Не в расчете ли на эти молодые – именно молодые! – спецкачества и свел их в тайгу кто-то мудрый, явно впередсмотрящий! Ставка – на неприкосновенный запас их энергии. Ставка – на их приязнь к риску и решимость – уметь рисковать. Наконец – дружба!

«Риск в тайге, – рассуждал Павел Артемьевич, – риск в тайге – брат родной. Огонь и оружие. Молодость тоже – огонь и оружие. Молодой пусть там, где и зарвется, пусть ошибется – есть время поправиться. До инфаркта и гипертонии ему далеко, до пенсии и того протяженнее – нет той автобиографической «мудрой» оглядки, той страховки-перестраховки и осторожности, когда прошлый опыт похож на наручники. Ведь иной старый кадр размахнулся, а... удару-то и не последовало. Пшиком все изошло. Вспомнил бывшие травмы, синяки и болячки – выговора с занесением, ревизии. Как его «с наждачком», как «с песочком» да как с него «стружку снимали», как «стоял на ковре»... Вспомнит об этом бывалый иной ветеран и, словно мишка-медведь, схлопотавший когда-то дуплетом картечи, рефлекторно почнет себе старые раны зализывать. Тут лизнет – саднит, там лизнет – жжет, тут ноет, там – боль... «Тсс-шшш-ш!! – смиряет он в пшике замах. – Дыш-шши равномерно до пенсии».

Так рассуждал в тишине кабинета Павел Артемьевич – белозубый и бравый старик, сам с синяками и шишками вдоль биографии, поперек послужного списка, но... Но не разучившийся экспериментировать и рисковать.

Вот тогда-то и заприглядывался он к Грудцыну и Красилову. Вот тогда-то и пометил в настольном календаре: «Ярковский леспромхоз. Инженер Таланцев. Друзья-однокурсники».

Слушая по радио комсомольскую песню со словами: «Дайте трудное дело дайте дело большое...» и позднее сводя однокурсников в одну точку на карте и местности, отвечал Павел Артемьевич неизвестно себе или песне:

– Пожалуйста! Берите! Впрягайтесь. В случае чего – плечо мое с вами. Поддержу. Подопру. Посоветуемся...

Так возник этот сплав возрастной умудренности, прозорливости, опыта, сплав отеческого наставничества, доброжелательства – с сыновним задором, с цепкой хваткой молодого ума, с горячими родниками непочатой энергии, с молодым ожиданием своего большого и трудного дела. Не на такой ли взаимокровный, взаимодуховный деятельный союз и нацеливает нас партия в деле сотрудничества молодых и старых кадров!

Когда парни изложили Павлу Артемьевичу свой проект и задел по двухквартирной застройке поселка, обрисовали затем житейские блага, отсюда идущие, тот хитренько прищурился и изрек:

– Так-с... Значит, лук, картошечка и укроп! А порубочные площади вы осмотрели!

– Не все. Не успели еще, – замешкались «лешие».

– Зато к хозяйке в кастрюлю успели... Молодцы! С заглядом жить начинаете. Стало быть, говорите, петух, поросенок, рябинки и сотка картошки!.. Угу...