«Если», 2010 № 09 - Журнал «Если»

— Постой, Дитмар!

— Ну?

— Спросить хочу…

— Спрашивай. Только не начинай от Адама.

— Ты, когда воскрес, тоже ничего толком не понимал?

— Да, — кивнул фон Вернер. — Я уже докладывал: очнулся, ни черта не соображаю, весь в какой-то липкой дряни. Тарвел и воспользовался этим. Сначала накормил меня, обогрел, а потом заставил на себя работать. Я поначалу, как придурок, подчинялся, а потом вдруг вспомнил, что я не кто-нибудь, а чистокровный шваб барон Дитмар фон Вернер, гауптштурмфюрер отдельного горнострелкового батальона седьмой добровольческой дивизии СС «Принц Ойген». А как вспомнил, послал этого азиата к дьяволу. Он схватился было за свой топор, но мне достало и камня, чтобы проломить этому варвару тупую его…

— А с монахом было то же самое? — прервал Олег словоизлияния немца. — Я имею в виду, что Иоанн тоже начал соображать не раньше, чем вспомнил свою смерть. Верно?

— Молился без умолку. Пришлось взбодрить.

— И меня ты тоже бодрил, значит.

— Не без этого. Чтобы вспомнить, встряска нужна. Только не испугать, а разозлить. Теперь Йоган меня иначе как безбожником не кличет.

Олег вообразил, какие богохульства пришлось изрыгнуть немцу, дабы взбодрить средневекового монаха, — и улыбнулся.

— Смотри, Дитмар, что получается. Воспоминание о собственной смерти включает в наших организмах целую программу…

— Программу?

— Ах, да, о программировании и вычислительных машинах ты же ничего не знаешь. — Ага, сейчас мы твою баронско-швабскую спесь подсобьем. — Есть впечатление, что в наши организмы вшита некая последовательность команд, стартовый ключ к которой — воспоминание о гибели. После этого наступает ясность мышления, мобилизация физических сил и…

— И еще черт знает что, — угрюмо добавил немец.

— Это ты о чем?

— Скоро узнаешь, — заверил Дитмар фон Вернер. — Так мы заходим?

— Погоди. Еще одно наблюдение. О языках. Ты сказал — я понимаю все, что сказал ты, ты понимаешь все, что сказал я. Но это не совсем так… Иначе хазарское слово «хатуль» мы бы слышали как «кот», латинское «сигнус» — как лебедь.

— Верно, — согласился немец. — И к чему ты ведешь?

— Штука в том, что хатули — не коты, сигнусы — не лебеди, а сирены — не амфибии. Это нечто, чего в нашем мире никогда не было. И слово «программа» ты, несомненно, понял не в том смысле, который вложил в него я. Кто-то или что-то подбирает для нас подходящие названия незнакомых сущностей. С другой стороны, этот кто-то не слишком, похоже, разбирается в языковых тонкостях и переводит кое-какие идиомы дословно, впрочем, это еще предстоит как следует проверить. Кто-то или что-то следит за нами, Дитмар, а может быть, и управляет. И это мне не слишком нравится.

Мгновенная гримаса исказила спокойное лицо потомственного шваба, и Олег понял, что нащупал-таки болевую точку в несокрушимой броне истинного арийца.

— Насчет управляет, это мы еще посмотрим, — процедил сквозь зубы Дитмар фон Вернер. — Но ты молодец. Вместе мы сварим крепкую кашу, так ведь говорите вы, русские?.. Войдем же наконец.

Олег вложил руку в «замок», двери разошлись.

Находящееся посреди обширного круглого зала нечто более всего напоминало переплетение серых и сизых кишок, и оно пульсировало, сокращалось, вибрировало — жило какой-то сложной и непонятной жизнью… Жизнью ли? Он вгляделся: вся эта неаппетитная, скользкая на вид конструкция была навита на полупрозрачную колонну неизвестного материала и уходила ввысь, туда, где наверняка располагался рубиновый купол. И запах… Олег отчего-то ожидал запахов машинного масла, перегретой электроники, чего-то механического, знакомого. Ничего подобного. В помещении витал тонкий аромат… фиалок? Сирени? Чего-то определенно цветочного, и неуместный этот аромат вызывал сильнейший диссонанс с увиденным. Подумалось, что Кишечник — слово само выпрыгнуло, как чертик из табакерки — не иначе связан с доставившим их сюда Пищеводом. Значит, Пищевод — элемент жизнеобеспечения станции? Что же это может быть? Биотехнологии? Тогда ему в этом вовек не разобраться.

Он осторожно шагнул к конструкции и, не дойдя нескольких метров, уперся в невидимую стену. Защита? Воздух задрожал, запестрел красками и сложился в большой прямоугольник, усеянный геометрическими фигурами и пиктограммами. Олег покосился на немца — тот стоял в привычной своей позе, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Надзиратель, ешкин кот. Прям как в концлагере на плацу. Ладно, что мы имеем? Имеем, очевидно, голографический пульт управления. И лучше бы в него не лезть. Питекантроп перед атомным реактором. С другой стороны — умные небось люди конструировали, а может быть, и не люди вовсе, неужто защиту от дурака не предусмотрели? Ну-ка, что тут у нас? Система концентрических кругов. Непонятно. Четыре равнобедренных треугольника с общей вершиной. Тоже непонятно. Ромбододекаэдр, а внутри плавает что-то вроде рыбьего глаза. Непонятно, но здорово. Бутылка Клейна. Понятно, но к чему? Две спирали — левосторонняя и правосторонняя.

В задумчивости он водил рукой, касаясь непонятных символов, остававшихся совершенно безучастными к его прикосновениям. Кроме спиралей. Спирали ожили: мигнули, пришли во вращение…

Снова дрожание воздуха и мелькание цветов, на этот раз справа от Олега, на небольшом постаменте возникла человеческая, женская фигура. Дитмар схватился было за плазмоган — ага, тоже, значит, сюрприз, — но Олег вскинул руку в умиротворяющем жесте:

— Спокойно, Дитмар, это всего лишь изображение. Э-э… призрак.

Сейчас уже он чувствовал себя лидером.

Голографическая женщина была высока — на две головы выше эсэсовца, облачена в облегающий золотистый костюм. У нее были странные остроконечные уши, нелепо торчавшие из копны рыжих волос. А когда проекция повернулась к Олегу — обнаружились зеленые глаза с вертикальными, как у кошки, зрачками. Эльфиянка прямо какая-то. Раздалась короткая мелодичная фраза. И еще одна. Вот тебе и универсальная трансляция языков.

— Не понимаю, — сердито бросил он. — Говорите по-русски!

Секундная пауза, а затем:

— Вас приветствует искусственный интеллект четвертой климатической установки Таврического пояса именем Эндониэль. Для допуска к системам климат-контроля предъявите ваш ген-индекс.

Вот тебе и энергостанция. Одной загадкой меньше. Управление климатом. Только для кого? Между тем интеллект именем Эндониэль развернулся к Дитмару и повторил ту же фразу. Раздался звон, вспыхнул желтый огонек, и возникло изображение конусовидной трубки. Высветились и другие символы. Дитмар молча ткнул пальцем — один из символов изображал плазмоган — и направился к небольшой нише. Олег повернулся к требовательно мигающему желтому огоньку. Из шестигранной полой призмы выдвинулась трубка-конус — в точности как на голограмме — и замерла на уровне рта.

— Предъявите ген-индекс, — повторил приятный голос искусственного интеллекта.

Интересно, плюнуть туда надо или дунуть? А, что в лоб, что по лбу, тут, похоже, все на питекантропа и рассчитано. Набрал полную грудь фиалково-сиреневой смеси, воздухом эту дрянь называть не хотелось, и дунул в трубку. Желтый огонек погас, загорелся красный.

— К сожалению, ваши данные отсутствуют в базе допуска, — сообщила Эндониэль.

— Благодарю покорно, — пробормотал Олег, все это начало его забавлять. — Не слишком-то и хотелось.

У Дитмара успехи были более значительны. Плазмоган торчал в нише, закрепленный между двумя клеммами, словно насос на раме велосипеда, был он сейчас не серебристый, а прозрачный, и внутри пульсировала тонкая малиновая нить.

— Хорошо, — сообщил немец. — Давно не заряжал. Такая же станция была в Балаклаве, но говорящих двухметровых баб там не водилось. Ты понял, что это такое?

Олег кивнул.

— Хорошо, — повторил Дитмар. — Обсудим это позже. Малиновая нить погасла, плазмоган снова сделался серебристым.

— Возвращаемся, — скомандовал немец.

Призрачная женщина на постаменте проводила их неподвижным взглядом кошачьих глаз.

Они стояли на смотровой площадке, на стороне, обращенной к морю, и солнце заливало окна башни ослепительным светом. Иоанн, скинув плащ, остался в тунике, подпоясанной кожаным ремнем с бронзовой бляхой, украшенной простым геометрическим орнаментом. С «черными копачами» Олег немного знался — в смутные девяностые выживать приходилось всяко. Бляха была готская. На поясе в кожаных ножнах обнаружился и короткий меч, судя по форме рукояти — тоже готский. Хорошо же экипировали древних христиан в последний путь…

— Ответь, рус, — сказал монах, — в каком году от Рождества Господа нашего Иисуса принял ты кончину?

— В две тысячи девятом.

Иоанн огорченно покачал головой, потеребил бороду.