«Если», 2010 № 09 - Журнал «Если»

Толстое дерево только листьями было похоже на платан. Ствол больше напоминал винную бутыль или бочонок. Посреди ствола зияло дупло. Если можно назвать дуплом жадно разверстую розовую пасть с тягучими белесыми слюнями. Плотоядное растение? В Крыму? Я сошел с ума…

Он закричал, вернее — завопил, громко и бессмысленно, и с неба отозвался звенящий печальный голос, и он понял: кричит птица с человеческим лицом, и не просто кричит — оплакивает… или зовет на помощь?

Ш-ш-ш! Огненная полоса перечеркнула землю между ним и древесным чудовищем, смертельное натяжение исчезло, а «трос», вернее его обрубок, вдруг сделался горячим и вялым. И он трясущимися руками выдернул ногу из «браслета», а потом в поле зрения возник человек в зеленой камуфляжной одежде, и разглядеть его получилось, только когда он вплотную приблизился к дереву и вскинул руку с чем-то длинным и блестящим.

Ш-ш-ш! Еще одна молния, на этот раз прямо в розовую слюнявую пасть. «Дерево» содрогнулось, зашелестело. Нет, шелестело не само «дерево», а многочисленные корнещупальца; разбросанные по сторонам, они спешили, шурша в палой хвое, к стволу, чтобы втянуться в него, не оставив и следа.

— Так, — произнес незнакомец. — Вставай, не время рассиживаться.

Голос человека, привыкшего командовать. Да и одет по-военному: галифе, гимнастерка туго перетянута черным ремнем. Стоит уверенно, широко расставив ноги. На ногах то ли борцовки, то ли альпинистские ботинки.

Незнакомец глядел серо-льдистым взглядом, пристальным и цепким. Неприятный взгляд из-под белесых, выгоревших бровей. И волосы белесые. И рыжая борода. Конечно, офицер, вон у него в петлицах и знаки какие-то…

— Еврей? — неожиданно поинтересовался он.

— А… По отцу. А какого?..

— Для полной занозы в задницу мне недоставало еще и еврея, — заметил офицер, засовывая за пояс серебристую «трубу», плюющую молниями.

В голове возник вихрь: бластер, скорчер, плазмоган, разрядник…

— За мной, — распорядился офицер.

— А это? — Олег указал на «дерево».

— Живоглот еще не скоро очухается, — пояснил военный и, не говоря больше ничего, заскользил вниз по склону.

Двигался он с грацией крупной кошки.

Вид на алуштинскую долину распахнулся внезапно, когда после непонятно какого по счету изгиба «тропы» они оказались на ровном участке. Незнакомец обернулся, скомандовал:

— Привал, — и опустился на гладкий валун.

Алушты не было. Внизу расстилались буйные джунгли, из которых редкими клыками торчали развалины каких-то сооружений. А в районе набережной, где полагалось находиться курортной поликлинике, высились две колоссальные башни, увенчанные гранеными рубиновыми шарами, сверкавшими свеженалитой кровью.

— Энергостанция, — проследив взгляд Олега, счел нужным пояснить незнакомец. — Работает, все под током. Большая редкость. Садись, — он небрежно указал на соседний валун. — Рассказывай, как ты умер.

— Что? — не понял он.

— Рассказывай, как ты умер, — повторил офицер.

— Я умер?

— Если бы существовала шкала для определения глупости, ты бы вышел за ее пределы, — сказал офицер.

Быстро как-то сказал для такой сложной фразы, словно ругательство произнес. И добавил:

— Я, Дитмар фон Вернер, гауптштурмфюрер СС, отдельный горнострелковый батальон, убит седьмого мая тысяча девятьсот сорок четвертого года во время наступления русских на Севастополь.

Дошло: в правой петлице гимнастерки две рунические «С». В левой — три звезды, две полоски. Точнее, всплыло из памяти. Все, связанное с фашистской Германией, фанатично собирал друг детства Володя, он же и просвещал насчет кто какой кортик носит и какие нашивки да шевроны… Гауптштурмфюрер. СС. Очень даже замечательно.

— Мы тебя уже сутки здесь ждем, — добавил немец. — Говори.

— Меня? — переспросил Олег.

— Тебя, еврей, тебя, — откликнулся эсэсовец. — Ну, так как ты умер?

— Не помню, — буркнул Олег.

Кстати, что вообще помню, подумал он. Пьянки коллегиальные на обсерватории помню. И работу помню. Расчеты и наблюдения, наблюдения и расчеты, и перетряхивание западных научных сайтов, и тоска — кому она здесь нужна, астрономия, надо было ехать в Штаты, когда приглашали… Помню. Своеобычные субботние посиделки с Татьяной в какой-нибудь из многочисленных кафешек и столь же своеобычные финалы этих посиделок. Горы. Походы тире медитации… Вот когда каракурт укусил — помню, такое разве забудешь…

— А говорили, что евреи умные. — Фон Вернер сплюнул между ботинок. — Хочешь сказать, что все это, — он мотнул белобрысой головой, — тебе знакомо?

— Не все, — проговорил Олег. — Но кое-что узнаю…

Гауптштурмфюрер пожал плечами.

— Кое-что и я узнаю, — сказал он. — Запомнишь, пожалуй, когда поползаешь по здешним скалам на брюхе. Ох, и прижали нас русские. Головы не поднять… Я вот поднял, а русский снайпер ее сбрил… Помню, блеснуло на противоположном склоне, а эха выстрела уже не услышал. Очнулся весь в какой-то липкой дряни. Ни черта не соображаю… Ладно, идти пора, пока хатули не нагрянули.

— Кто?

— Коты. Раза в два крупнее африканского льва.

Он невольно вздрогнул, но едва заметное движение не укрылось от пристального взгляда немца.

— Не дрейфь, еврей, — усмехнулся тот, поднимаясь. — Пушка со мной. Отобьемся, если что.

Он зашагал к едва заметному прогалу в стене растительности. Не оглядываясь.

— Моя фамилия Сахновский, — сказал Олег ему в спину. — Сахновский Олег Яковлевич. По профессии — астроном. Работаю… Работал на Симеизской обсерватории.

Фон Вернер покосился на него поверх камуфляжного плеча.

— А на кладбище как оказался?

— Что?

— На кладбище, говорю, — повторил гауптштурмфюрер. — Не знаю, в чем дело, но живоглоты обычно предпочитают места упокоения…

Фрагменты образов, слова, никак с ними вроде не связанные, кусочки раздробленной мозаики, рассыпанные по уголкам памяти, сложились в четкую до беспощадности картинку. Резкие боли в спине… Режущая боль в животе… Тошнота… Рвота… Опухоль растет как на дрожжах… Нечем прижечь ранку — ни спичек, ни зажигалки… Впервые острое сожаление, что бросил курить… До ближайшего жилья километров пять… Ну а алуштинское кладбище так и называется — «Пятый километр». Вот откуда неприятное это воспоминание…

— Вспомнил, — заключил эсэсовец. — По глазам вижу. Ну?

— Двадцать пятого мая две тысячи девятого года меня укусил каракурт, — сказал Олег. — И, видимо, до медпункта добраться я не успел…

— Каракурт — это скверно, — отозвался фон Вернер. — Рядового Вирхова тоже кусал каракурт. Бедняге пришлось помаяться. У меня был приказ отправлять с передовой только тяжелораненых. Но Вирхов выжил. Ему оказали своевременную помощь…

Олег слушал, но не треп восставшего из небытия эсэсовца, а себя. Он умер — это ясное, четкое и холодное знание. Он помнит каждую деталь — как непослушными пальцами набирает на мобильнике телефон службы спасения, кричит в трубку, голос срывается от боли… последние судороги и конвульсии. А потом — сразу, без перехода — расплавленный свинец в затылке и призрачно-серое небо над головой. Умер и воскрес. В мире, где на берегу Черного моря обитают птицы с человеческими лицами, деревья охотятся на людей, рыщут в поисках добычи гигантские кошки, а эсэсовский офицер, вооруженный чудо-оружием будущего, ведет русского астронома с половинкой еврейской крови к странному зданию, именуемому энергостанцией.

Долгий переливчатый свист прервал поток размышлений. Олег впился взглядом в льдистые глаза немца. Свист повторился. Вернее, раздался с другой стороны. В ответ.

— Хатули, — процедил немец. — Черт, почуяли… Теперь надо бегом, еврей…

— Если ты еще раз назовешь меня евреем, я не сдвинусь с места!

— Неужели? — насмешливо улыбнулся эсэсовец.

— Да, немец! Зови меня Олегом.

Гауптштурмфюрер снова усмехнулся — на сей раз одобрительно, и протянул ладонь для рукопожатия:

— Дитмар. А сейчас, Олег, как говорят у вас… русских, ноги в руки!

И они взяли ноги в руки. Дитмар скользил, как тень. Перепрыгивал с валуна на валун, уворачивался от нависающих над тропой веток. Олег старался соответствовать. С каждым шагом, с каждым прыжком двигаться становилось все легче. Мышцы ног наливались силой. Кстати, и тяжесть в голове улетучилась, и мысли улеглись. Как будто воспоминание о собственной кончине запустило в нем какой-то механизм. Механизм восстановления. Или перезагрузки. Это надо обдумать, но потом.

Олег ткнулся в спину остановившегося вдруг Дитмара. Плазмоган гауптштурмфюрер держал стволом вверх.

— В чем дело?

— Тс-с… Замри!

Замер, стараясь унять дыхание. Прислушался. Кроме шороха ветра в листве — никаких звуков. Или…