Багровый молот - Алекс Брандт

Кто-то, пожалуй, сочтет, что канцлером движет благородство, стремление к справедливости. Но так может рассуждать лишь человек, крайне наивный. В политике нет принципов. Нет благородства. Нет прочих вещей, о которых пишут оторванные от мира философы. В политике есть только цель и средства для ее достижения. Все остальное — не более чем красивые слова, которые прикрывают уродство человеческих душ, так же как ладно скроенная одежда прикрывает чирьи и дряблые животы. Каждый человек интересуется только своей судьбой. Его не волнует, что соседу отрубили голову, — куда больше он станет переживать, что порезал себе указательный палец. Его не беспокоит, что в двух шагах от его порога умирает от голода нищий, — куда важнее, чтобы кухарка вовремя достала из печи вишневый пирог. Подобное поведение не аморально. Оно естественно. Человек слаб. Может ли он накормить всех голодных и защитить всех обиженных? Нет, ему едва хватает сил, чтобы прокормить и защитить себя. И поэтому если человек вдруг ни с того ни с сего демонстрирует заботу о ближнем, значит, ему это выгодно, значит, у него имеется к этому свой интерес.

Сенатор улыбнулся. Ленивая, блеклая искра мелькнула в его глазах.

На судьбы казненных Хаану наплевать. В этом нет и не может быть никаких сомнений. Красноречивый пример: два месяц назад канцлер — один из членов Высокой Комиссии — отказался подписывать обвинительное заключение по делу Кристины Габель, дочери каноника церкви Святого Стефана. Дескать, признания обвиняемой противоречат имеющимся в деле материалам. Благородно? Ничуть. Месяцем ранее Георг Хаан преспокойно поставил свою подпись под точно таким же обвинением по делу Адельгейды Брунсвик и Хельги Герстекер. В чем же причина столь явной и бросающейся в глаза непоследовательности? Канцлер прозрел? Услышал ангельские голоса? Нет, многоуважаемые господа, тысячу раз нет. Все гораздо проще. Семейство Габель имеет влиятельную родню в Нюрнберге. Выступив против осуждения юной Кристины, Хаан всего лишь хотел заполучить новых союзников в борьбе за власть.

Власть. Вот та цель, ради которой Хаан рискует. Вот та цель, ради которой он толкует о законе и справедливости. Что ж, пускай. Но он, Вольфганг Шлейм, не станет играть в эти игры.

С самого утра Альфред Юниус разбирал бумаги, поступившие в канцелярию князя-епископа за последние дни. Стопка справа — документы не очень важные, рутина по большей части. Доклад об обрушении моста через Визент. Ведомость расходов по строительству нового форта неподалеку от Кронаха за подписью Карла Мюллершталя. Письма кастелянов, сообщения бургомистров, таможенные отчеты. Что еще? Известие о смерти господина Эттингена, судьи в Форхайме. Пожар на мельнице в Шлюссфельде: сгорело несколько мешков с ячменной мукой, никто не пострадал.

Отдельно — несколько конвертов, каждый из которых перехвачен шнуром с сургучной печатью: дипломатическая почта на имя князя-епископа. Эти конверты Альфред тоже откладывал вправо. Всю подобную корреспонденцию вначале просматривает господин Хаан, и лишь затем бумаги попадают в руки его сиятельства.

Что у нас здесь? Послание от эрцканцлера, Георга Фридриха фон Грайффенклау[23]. Пакет желтоватой бумаги с размашистой подписью главнокомандующего войсками Католической Лиги, графа фон Тилли[24]. Письмо из кемптенского аббатства, от преподобного Иоганна фон Вольфурта.

На каждый конверт следует сделать запись в реестре: отправитель; дата поступления в канцелярию; фамилия ответственного секретаря. Заполнив все полагающиеся строки, Альфред сложил письма в нижний ящик стола, провернул в замке ключ.

Итак, с правой стопкой покончено.

В левую стопку попадали документы иного рода: материалы судебных процессов, по которым требовалось утверждение смертного приговора. Дела убийц, фальшивомонетчиков, колдунов.

Наугад раскрыв одну из папок, Альфред перебрал лежащие внутри листки. Дело Вильгельмины Граубе, хозяйки постоялого двора с Доминиканерштрассе. Анонимное письмо, обвиняющее Вильгельмину в изготовлении ядов и колдовстве. Свидетельские показания девицы Клей и ночного сторожа Румперта. Обвинительный акт, составленный докторами из Высокой Комиссии:

«…Чтобы убивать, наносить вред людям и домашним животным, означенная Вильгельмина изготавливала порошки из внутренностей петухов, колдовских трав и мозга детей, умерших без крещения. Все указанные ингредиенты она складывала вместе и варила в черепе обезглавленного разбойника на огне из дубовых веток…»

К обвинительному заключению была подшита ведомость расходов на оплату услуг палача:

«…Устрашение путем предъявления пыточных инструментов — один гульден.

Дробление суставов большого пальца левой руки — пятьдесят крейцеров.

Подвешивание к потолку с прикреплением тяжелого груза к ногам, включая последующее вправление конечностей и мазь, необходимую для этого, — два гульдена сорок семь крейцеров.

Питание на день для палача и его помощников — полтора гульдена.

Веревки, рукавицы, крюки — шестнадцать крейцеров…»

Подобного рода бумаги приходили в канцелярию все чаще, но Альфред не мог к ним привыкнуть. Не мог отделаться от ощущения, что в папках, перевязанных алым шнуром, помещается чья-то исковерканная, вырванная с корнем жизнь. Чужая боль, чужое страдание…

Впрочем, почему чужое? Он хорошо знал Вильгельмину Граубе. Эта высокая, полная женщина была подругой его матери и часто приходила к ним в дом. Из всех кушаний она больше всего любила луковый суп, и кожа на ее ладонях была шершавой, точь-в-точь как луковая шелуха. Вильгельмина похоронила двоих мужей и несла на своих плечах все заботы по постоялому двору. «Рабочих лошадок вроде меня еще поискать», — смеясь, говорила она.

Перевернув последнюю страницу, Альфред прочел:

«Полностью признала вину по всем статьям обвинения. Снисхождения не заслуживает. Настоящим испрашиваем его сиятельство об утверждении смертного приговора».

Альфред отложил папку в сторону. Его руки тряслись.

Ворота Святого Георга, за полчаса до полудня. Именно это время назначил Ханс. И когда Хейер спросил его почему, объяснил: в это время много крестьян, которые везут в город овощи. Будет толчея у таможенной заставы, где проверяют грузы и платят ввозную пошлину, будет разноголосье, беспорядок и шум. И самое главное — до смены караула всего полчаса. Солдаты устали, им уже на все наплевать. Они считают минуты до тех пор, когда их вахта закончится. Воротят потные, загорелые шеи, оглядываются на башенные часы, на которых лениво отщелкивает бронзовая, размером с ружейный шомпол, минутная стрелка…