Голубые шинели - Натали Бранде

Расправа над самовольцами закончилась только под утро — несколько дней потом они передвигались с большим трудом, но больше ни разу не рискнули отправиться в автономное плавание, а я, выдержав приличную паузу, стал подкидывать потом работенку и им, и надо честно заверить — у меня не было более надежных ребят, чем эти двое. И все же нельзя сказать, что у меня были настоящие друзья в казарме — все завидовали мне и побаивались меня. Нет — поделиться своими опасениям или посоветоваться, как быть — мне было не с кем. Даже с майором, который был все это время моим единственным настоящим другом, даже с ним я не мог перемолвиться словом, потому что полковник сказал вполне однозначно — никому, а особенно майору — ни слова.

Я был уже достаточно хорошо знаком с методами полковника и понимал, что он мог послать кого-то и проследить за мной, мог даже поставить у майора подслушивающее устройство — а почему бы и нет? Ведь если он отправляет меня на встречу с английским дипломатом — видимо тут кроется какая-то серьезная интрига, надо попробовать самому разобраться — с чем это может быть связано. То, что кроме нашего сексуального бизнеса у полковника были еще каналы заработка я знал наверняка — как то раз я был у него на даче и помогал там его жене по хозяйству — надо было починить забор, что-то там прибить. Что-то там вскопать — обычная лабуда.

Сначала я удивился, что полковник не вызвал к себе на дачу взвод новобранцев, которые все перепахали бы просто в секунду — но, побывав там, понял, что к чему — дача ломилась от роскоши. Да это была и не дача в нашем обычном понимании, это был огромный трехэтажный кирпичный коттедж, с резными окнами, с мраморными полами, с дверями красного дерева, хрустальными люстрами, коврами и прочими признаками роскошеств. Излишне говорить, что кухня была оборудована так, как я и представить себе не мог — видел такую технику только в дорогих цветных журналах. В гостиной стоял огромный телевизор, а жена полковника, между прочим, сама очень грамотно рулила на новеньком джипе «НИССАН-ПАТРОЛЬ» немыслимых размеров. Так что ж, предположим даже, что полковник имел что-то там от продажи наших задниц — этого бы никогда не хватило даже на полмашины, не говоря уже обо всем, что я там увидел. И конечно, такую роскошь показывать взводу солдат нельзя ни под каким видом — видимо, поэтому работами по хозяйству был озадачен именно я, как наиболее доверенный человек.

На чем еще мог зарабатывать полковник? Да на чем, как не на продаже армейского имущества. Кое-что говорил мне майор, сетуя, что побаивается серьезной проверки, ведь у нас в части мало чего осталось непроданного. Что ж — пожалуй, я на верном пути — полковник хочет что-то продать англичанину. Что бы это могло быть? Наверняка не мелочь какая-то — из-за мелочей затевать такую рискованную и дорогостоящую игру никто бы не стал. Значит… Вывод был для меня совсем не утешительным. Значит, я вляпался в дерьмо по самые уши — значит, я вынужден буду играть центровую роль в какой-то сделке, которая вполне может заинтересовать не только наши финансовые органы, но, возможно, и ФБР, не говоря уже об ИНТЕРПОЛЕ. А мне, в лучшем случае, будет светить дисбат, а, в худшем случае, я не переживу того дня, когда эта афера раскроется. Что делать? Отказаться?

Но я еще слишком хорошо помнил, как в самую первую нашу встречу полковник мне легонечко дал понять, что выбора у меня нет — отказ не принимается, он выбрал меня — и уже по одной той причине я должен всегда отвечать:

— Есть, товарищ полковник, будет сделано, товарищ полковник.

Я не страдал провалами в памяти, чтобы забыть, что стало с Сашкой.

Получалось, что выбора у меня нет. Ну — была не была, я решил ввязаться в эту рискованную игру, но, на всякий случай, все время быть готовым на самые решительные меры вплоть до… Я еще не знал вплоть до чего, но понимал, что, возможно, в результате всех этих игр мне просто придется спасать свою шкуру, а мое чутье, настоящее звериное предощущение опасности, которое сохранилось у меня, может быть, в нетронутом виде именно потому, что корнями я был очень близок к природе — я же простой деревенский парень — и жить, больше подчиняясь инстинктам, для меня вполне нормально, итак, на всякий случай я решил принять некоторые меры предосторожности, и, как впоследствии выяснилось, был прав.

Как ни странно, но наша с майором близость, ставшая для меня такой уже привычной, была, наверное, все же и для него, и для меня чем-то большим, чем просто грубый секс.

Во всяком случае в тот день, когда я должен был отправляться на задание товарища полковника, как ни старался я держать себя в руках, все же какая-то нервозность была заметна. Во всяком случае, майор сразу понял, что со мной что-то неладно.

Он отозвал меня в сторону.

— Тима, мальчик мой, я ведь тебя неплохо знаю — скажи мне, что случилось? У тебя неприятности?

— Нет, Вадик, нет, все в порядке, — я давно уже майора звал просто по имени. Долгое время, правда, никак не мог к этому привыкнуть, а потом он сам упросил меня.

Чувствовал я себя в этом момент отвратительно. Как ни странно — до этого времени я не задумывался, как много майор для меня значил — а ведь мы с ним были вместе уже более года, и за все это время я ни разу не соврал ему, ни разу от него ничего не скрыл — наша степень доверительности была максимальной. Да и он отвечал мне тем же — я о нем знал практически все — знал все его прошлое и настоящее, все его мысли. Все его заботы. Знал, что у него из близких людей действительно никого не осталось — несколько лет тому назад он похоронил мать.

Жена у него когда-то была, но и та сбежала почему-то с каким-то прапорщиком. В то время он служил в Чите, на границе с Китаем, условия были самые что ни на есть походные — деревянный дом с печкой, которую надо было топить с утра. Обстановка на границе была неспокойная — в то время китайцы отрабатывали своеобразную тактику — они выстраивались вдоль границы длинной многосотентысячной толпой и, потрясая книжечками МАО, выкрикивая что-то непонятное на своем языке, перли на нашу территорию. Стрелять в них запрещалось — поэтому солдаты и офицеры выстраивались также цепочкой вдоль границы, сцепляли руки в замок и пытались своими телами удержать накатывающуюся, как морской прибой, толпу. Короче, обстановочка не для слабонервных. Плюс к этому, молодая жена еще заразилась каким-то там лишаем от кошки, забежавшей случайно в дом погреться у печки. Ну и то ли не выдержала подруга лишений, то ли, действительно, вша под хвост попала, и она влюбилась в какого-то залетного красавчика — история об этом умалчивает — но факт остается фактом — сбежала с прапором ветреная подруга, написала только письмо — прости не ищи не зови не поминай — и была такова. Заочно развелась с ним и больше ни разу в жизни не замаячила у него на горизонте. После этого дам у моего майора было: раз — два — и обчелся. И все как-то неудачно он с ними попадал в разные неприятности, ну вот он и отчаялся. А потом так уж случилось, что перешел он на рельсы обычной мужской любви. Между нами говоря, я, конечно, понимал, в чем там было дело — у майора с потенцией были большие проблемы. Ну, будем так говорить, не стояло у него и все тут. Поэтому, конечно, получить удовольствие он мог только одним, вполне определенным путем, и научился сам от этого кончать. Но, в конце концов, кто может осудить его за это — ведь любой человек имеет право хоть на какие-то минимальные удовольствия в жизни. А у майора никаких иных удовольствий не было. Пил он в меру, если не сказать мало, особенно для военного. То есть, даже со мной, если он выпивал две — три рюмки водки, то это был предел. Никто о нем не заботился, да и ему заботиться было не о ком. Такой длительной связи, как со мной, у него тоже прежде не было — все перебивался от случая к случаю. Понятно, что он привязался ко мне, я был для него всем — и женой, и мужем, и сыном одновременно.