Приключения Желудя - Витаутас Петкявичюс

— Ещё час — и я не выдержу, — стонал Жёлудь. — И откуда у него столько упорства?

Вдруг конь Горошка остановился как вкопанный, и Бегунок, взмахнув руками, полетел вниз головой. Раздался плеск воды, и слабый голос друга позвал на помощь. Жёлудь выскочил из седла, подбежал к отвесной круче и немедля бросился вслед за товарищем в бурные воды речки. Вынырнув, он огляделся. Горох преспокойно лежал на воде и не тонул. Вода свободно удерживала и Жёлудя.

— Хотя я плаваю как топор, но в такой реке мог бы купаться и свинец! — отдувался Бегунок. Несколько капель воды попало ему в рот. — Ой, ой, ой, какая солёная! — стал отплёвываться новоявленный пловец.

— Солёная, — сморщившись, согласился Жёлудь. — Соль нас и выталкивает! Только я не могу понять, откуда она взялась тут? Моря нигде поблизости не видно. Странно!..

Поплавав и освежившись, друзья вышли на берег.

— Что будем делать дальше? — спросил Горох.

— Поедем вдоль берега вверх по течению и рано или поздно кого-нибудь найдём.

Взошло солнце. Чем дальше скакали путники, тем бурливее становилась речка. Исчезли прибрежные деревья, кусты и, наконец, трава. Только изредка там и сям горько плакали одинокие кукушкины слёзки.

Ещё немного — и друзья очутились в какой-то пустыне. Насколько хватал глаз, везде блестели под солнцем пласты белой соли. Белели высохшие деревья и кусты, поблёскивала крупицами соли трава, всё скрипело, хрустело от малейшего прикосновения. Ужас охватил приятелей. Они невольно остановились.

— Вернёмся!.. — попятился Горох."…нё-ом-ся…а…а!.." — на все лады откликнулось эхо.

— А кого ты найдёшь, вернувшись? Тут соль, там Тур-Боб, а за ним Шишак… Эх, семь бед — один ответ! — махнул рукой сын Дуба. — Думаешь, Фасольке легче было? Вперёд!

Они проехали ещё немного, и речка скрылась в большой пещере, черневшей у подножия горы. Вся гора была обнесена высоким частоколом. Друзья осмотрелись и погнали коней к белым, покрытым слоем соли воротам. В воротах им встретился горько плачущий солёный Огурец.

— Какое несчастье, в этом городе все меня ненавидят только за то, что я зелёный!..

По другую сторону ворот сидел маринованный помидор и ревел ещё громче:

— А я красный, у-гу-гу! Словно какой-нибудь бурак весь красный, у-гу-гу!

— А тебя в этом городе ненавидят, наверное, за то, что ты красный?

— Нет, я плачу от радости, что все меня очень любят!

— Чудаки какие-то… — пожал плечами Жёлудь.

По малейшему поводу, из-за каждой мелочи любой житель этого города тут же распускал нюни. Они так привыкли плакать, что и по ночам, если им что-нибудь снилось, обливали постель слезами. Поэтому во всех домах были устроены желоба; по ним слезы стекали в канавы, канавы сливались в ручьи, а ручьи текли в речку, которая по трубам отводилась за город и называлась Слезина. Плаксы давно бы уже захлебнулись в своих собственных слезах, если бы не эти устройства.

— Да это не город, а фабрика солёной воды! — возмутился Горох.

— А разве мы с тобой никогда не льём из глаз солёную воду? — подмигнул ему Жёлудь.

— В самом деле, как плохо, что человек не видит себя, когда плачет! — воскликнул покрасневший Горох. — Если бы каждому плаксе сунуть под нос зеркало, то, увидев себя во всей красе, он немедленно замолк бы от стыда. Мне кажется, что зеркало — самое лучшее лекарство для тех, у кого глаза на мокром месте.

— Для таких плакс я даже сочинил песенку, — сообщил Жёлудь приятелю и во весь голос затянул:

Сразу водаПоднимется в Ниле,Если захнычутВ нём крокодилы.А если в мореБез береговПлакать начнётСемейка китов,МореИз синегоСтанетЗелёным,Станет мореУжасно солёным.Не от селёдки,Как говорят,От плаксСолёнымиСтали моря!..

Приятели распелись и не заметили, как к ним подошли два затянутых в мундиры блюстителя порядка — Лук и Чеснок.

— На каком основании вы поёте в этом городе?

— Просто у нас хорошее настроение, — ответил Жёлудь.

— Этого мало. В нашем городе на каждую улыбку требуется особое разрешение. Слезайте с коней. Вы арестованы.

— За одну только песню? — удивился Горох.

— Даже за один куплет! — отрезал Чеснок.

Жёлудь повертел в руках заряженное ружьё, попробовал большим пальцем лезвие меча и лишь потом обратился к блюстителям порядка:

— И что вы нам сделаете, когда арестуете?

— Мы заставим вас выслушать самую печальную историю этого города.

— И всё? Мы охотно выслушаем её и без ареста.

— Нет, мы обязаны вас арестовать, ибо ещё ни один чужеземец не выслушал эту историю по-хорошему.

— Странно!.. — Друзья переглянулись, пожали плечами и слезли с коней.

Возле большого дома, очень похожего на опрокинутую бочку, висела огромная доска. На ней была надпись:

ГОСПОДИН ХРЕН,

СТАРШИНА ВЕСЕЛИНСКОГО УЕЗДА,

ШУТЕЙНОЙ ГУБЕРНИИ

КРИВДИНА ГОСУДАРСТВА

— Что же это за Веселинский уезд, — не мог надивиться Горошек, — если всё население утопает в слезах?

— Поживём — увидим, — ответил Жёлудь и, привязав коня, первым шагнул к дому.

ВОЗДЕРЖАННАЯ КАРТОФЕЛИНА

В сопровождении Чеснока и Лука друзья спустились по крутым каменным ступеням в какое-то затхлое подземелье и нерешительно остановились перед тяжёлой, большой, как ворота, железной дверью, на которой было написано:

Научно-исторический музей г. Веселинска

Блюстители порядка постучали в эту дверь, а когда она распахнулась, втолкнули друзей внутрь и снова заперли на все запоры.

В большом подвале мерцало несколько жировых плошек. На стенах можно было с трудом различить картины, фотографии и чертежи. За небольшим столиком сидело какое-то существо и разглядывало вошедших в лупу.

— В этой норе нам и ружья, пожалуй, не помогут, — осмотревшись, решил Жёлудь. — Эй, чего выпучила глаза? Или путешественников никогда не видела?

К ним приблизилась старая сморщенная Картофелина. От вечного полумрака у неё выросли редкие белые усы, глаза ввалились, глубокие морщины избороздили впалые щёки, однако держалась она степенно, хотя беспрестанно трясла головой.

— За что вас тут заточили? — сочувственно спросил Горошек.

— Вы невежа! Я свободная гражданка и живу здесь по собственному желанию.

— Очень приятно, — усмехнулся Жёлудь. — А нас почему-то силой пригнали. Словом, выкладывай эту самую грустную историю города, и мы не будем тебе мешать.

— Простите, а с какой ноги вы сегодня встали?

— Разве это имеет значение?

— Для науки всё имеет значение! От этого факта зависит ваше настроение на весь день.

— Этой ночью мы не слезали с седла.

— Жаль, — промямлила Картофелина. — А когда вы въехали в город, вам никто не перебежал дорогу?

— Мы не суеверны.

— Неважно, — отрезала Картофелина. — Эти приметы помогают каждому живому существу избежать несчастья.

Горох взглянул на Жёлудя, приложил палец ко лбу и повертел им.

— А сегодня не понедельник, не тринадцатое число? — продолжала выпытывать Картофелина.

— Нет, сегодня пятница и двадцать шестое.

— Прекрасно! Тогда попрошу вас плюнуть через левое плечо три раза. Вот так. И семь раз через правое. Всё. Да, чуть не забыла: ещё очертите по кругу.

Пожимая плечами, приятели выполнили всё, что им было велено.

— Теперь выверните карманы и скажите: хвала петуху!

— А почему не курице?

— Всё испортили. Придётся начать сначала. Петух — самый главный враг всех призраков.

Тут уж друзья не выдержали.

— Послушай, Картофелина, перестань издеваться над нами. Ты знаешь, чем плюётся эта штучка? — Жёлудь сунул ей под нос дуло ружья.

— В прошлом месяце мне приснилась крыса. Это было не к добру, — посетовала Картофелина.

— Теперь я понимаю, почему каждого чужестранца сюда затаскивают силой и запирают на девять запоров, — сказал Жёлудь и выпалил из ружья в потолок.

Картофелина присела, заткнув уши, а потом робко спросила:

— Каким пальцем вы нажали курок?

— Указательным. А это тоже имеет какое-либо значение?

— А как же? Если б вы нажали большим, то к радости, а безымянным — к несчастью…

— Горох, прицелься-ка в неё и нажми на курок большим пальцем: посмотрим, долго ли после этого она ещё будет радоваться!

— Несчастная, моё терпение вот-вот иссякнет! Не будь самоубийцей! — не выдержал и Горох. — Скажи, что ты тут делаешь и что тебе от нас нужно?

— Мне ничего не нужно. Я поселилась в этом подземелье для того, чтобы избежать подстерегающих меня несчастий. Вот уже двадцать лет, как мне никто больше не перебегает дорогу, я никого не встречаю с пустыми вёдрами, на меня не смотрит полный месяц… Двадцать лет, как я не разберусь, когда понедельник и когда тринадцатое число. И вот уже две недели, как я борюсь с дурными снами и не ложусь спать. Это будет последний удар по всяким неудачам!