Приключения Желудя - Витаутас Петкявичюс

— Ну, а удача бывает у тебя когда-нибудь?

— Зачем это мне нужно? Удача и неудача всегда ходят вместе: только впусти одну, как другая без спроса влезет.

— Тебя не переспоришь. Выкладывай свою историю, и мы пойдём дальше.

— Сейчас. У вас сегодня ни левый, ни правый глаз не чесался? А нос? Тоже нет. Не икали? Переступая через порог, не запнулись? И вороньего карканья не слыхали?

— Горох, стреляй! — потеряв терпение, воскликнул Жёлудь.

— Ладно уж, ладно. Начинаю рассказывать. Вот на этой стене вы видите смеющегося Арбуза. Много лет назад этот благодушный гражданин был нашим старшиной. Он очень любил смеяться. Бывало, только покажешь ему палец, он тут же начинает хохотать, словно его щекочут. А не дай бог, если, бывало, проглотит смешинку!.. Три дня подряд обливается слезами от смеха.

Подражая своему начальству, этим нездоровым смехом заразились все помидоры и огурцы. Только мы, картофелины, единственные среди этих глупых смехачей, сдержанно улыбались. За воздержанность городские жители избрали меня помощником старосты.

В один весёлый день над городом пролетал ворон и ни разу не каркнул. Я немедленно обратила внимание Арбуза на этот знак беды, однако он не сделал соответствующих выводов и начал смеяться над моими словами. Он смеялся, смеялся и досмеялся до того, что у него лопнул живот.

Узнав об этом, стали смеяться все окрестные жители. Они с хохотом отправили на тот свет своего прекрасного начальника. Держась за животики, проводили его на кладбище, обливаясь слезами от смеха, зарыли в могилу и, умирая от хохота, поставили памятник. Но памятник этот получился кривобоким и очень смешным. Так что и после похорон жители никак не могли успокоиться. Словом, с того дня никто ничего не делал, не платил податей, а только смеялся, смеялся и смеялся. Над городом нависла страшная угроза голода и разрухи.

Доктора ломали головы, как им справиться с этой болезнью, но так ничего путного и не могли придумать. Для начала попробовали закрыть полотнищем памятник Арбузу. Потом поставили на каждом углу пушки, чтобы нагнать страху на жителей, и приказали всем замолчать, а непослушным в принудительном порядке зашивали рты. Но и это не помогало: жители продолжали смеяться про себя и по-прежнему болели смехоманией.

В это время проезжала по нашей губернии королева Кривдина государства Великая Мы. Подъехав к нашему городу — вот вы видите на картине её карету, она остановилась у ворот в ожидании, что кто-нибудь выйдет ей навстречу. Однако никто не появлялся. Вокруг царила смертельная тишина. Все граждане молча покатывались со смеху.

— Что за траур? Снять эту тряпку с памятника! — возмутилась королева.

Сорвали полотнище. На кривом пьедестале стоял глиняный Арбуз, точь-в-точь живой: полные слез глаза сощурились, на носу целуются две бородавки, а сам, схватившись руками за живот, так и трясётся весь, так и прыгает от неукротимого смеха. Внизу, у ног, надпись:

Смейтесь громко,Смейтесь часто,СмехВеликое лекарство!

Королева не выдержала, улыбнулась до ушей и прыснула. Услыхав это, все как захохочут, как затрясутся от смеха! Великая Мы решила, что подданные смеются над ней, ужасно разгневалась и пригрозила:

— Ну погодите, я вас ещё не так насмешу!

Через несколько дней она назначила старшиной нашего города Хрена. А тот на каждом углу развесил собственное изображение, изображения своей супруги Горчицы и заместителей Чеснока и Лука. Всё пропитали они своим запахом. И попробуйте, мои милые, не рыдать теперь! Глаза сами наливаются слезами. А если и найдётся такой смельчак, который осмелится улыбнуться, то Чеснок с Луком так протрут ему глаза, что он будет плакать, как на похоронах.

В результате этих преобразований все жители в мгновение ока перестали смеяться. Однако Хрену этого было мало. Он согнал всех жителей уезда и велел им высаживать вдоль дорог королевский цветок — кукушкины слёзки. Посадили. Как только цветы прижились, они тут же начали лить слезы. Все дороги раскисли, как от дождя, стали солёными. Высохли деревья, трава пожухла, а со временем всё побелело, покрылось солью. Помидоры и огурцы засолились от собственных слез. Вот к чему привело появление ворона!

— Ерунда! От такой болезни можно излечить в два счёта, — махнул рукой Жёлудь. — Прогоните Хрена со всей его свитой, выкопайте кукушкины слёзки — и конец!

— Что вы! Этого ни в коем случае нельзя делать! Тут же все снова начнут хохотать.

— И пускай смеются на здоровье.

— А кто будет работать, кто будет подати платить?

— А много ли они работают, проливая слезы? — возразил Горошек.

— Пока плачут, они ещё побаиваются Хрена, а когда смеются, хоть из пушек стреляй: никого не боятся. К тому же на солёного легче давить, чем на свежего.

— Ничего не понимаю! — возмутился Горох. — И смеяться плохо, и плакать нехорошо. Так что же делать, если мне смешно или что-нибудь болит?

— Прежде всего надо оглядеться, нравится ли твой плач или смех старосте, а тогда уже смеяться или плакать. Моя цель — воздержанность. Я двадцать лет не плачу и не смеюсь и уже две недели не вижу дурных снов.

— Ничего, ещё недельку пободрствуешь и протянешь ноги, тогда уж действительно никто тебе не перебежит дорогу, — утешил воздержанную Картофелину Жёлудь. — А мы с приятелем всё-таки поспим, пускай нам даже приснится ещё пара таких старых картофелин. Тут прохладно и комары не кусают.

Друзья отгородились от заскорузлой Картофелины соломой и стали укладываться, но суеверная старуха снова подняла их:

— Что же вы легли головами к двери? Это очень дурная примета. А вы подумали, что скажет Хрен?

— Слушай, Картофелина, это ружьё заряжено зубом чёрного кота, которого чёрный ворон притащил тёмной ночью. Берегись, потому что на этот раз я нажму курок безымянным пальцем!

Картофелина умолкла. Она склонилась над какой-то книгой, дабы выяснить, что означают все эти приметы. А приятели так сладко уснули, что и во сне улыбались друг другу.

РЕДИС-ОБОРОТЕНЬ

На другой день с самого утра друзей разбудил визгливый голос. По всему подземелью, размахивая кулаками, бегал краснощёкий Редис и на чём свет стоит ругал Картофелину:

— Суеверная дура! Шелуха картофельная! Почему ты разрешила этим грязным чужеземцам дрыхнуть в святая святых нашего города?! Это — кощунство!

Тут он увидел проснувшихся друзей, подбежал, согнулся в поклоне, улыбнулся, выпрямился, словно аршин проглотил, ещё раз поклонился и, протянув к ним руки, стал извиняться:

— Прошу прощения, произошло недоразумение! Знаете, блюстители порядка… Им бы только схватить, а кого — не смотрят. Такие — дай им волю! — и самого Хрена под арест посадят. Ещё раз прошу великодушно извинить нас. Будем знакомы: собрат по перу, корреспондент местной газеты "Смех Сквозь Слезы" Редис.

— Здравствуй, если не шутишь, — ответил Горох. — Только никто нас сюда не гнал: путешественники везде в первую очередь знакомятся с музеями.

— Да, музей у нас прекрасный, но вот заведующая Картофелина такая нудная, что не приведи господь.

— Почему? — возразил Бегунок. — Она очень интересно рассказывала. И ещё показала нам занятные картинки.

— Да, наша Картофелина хоть куда, но музей — не дай бог!

Жёлудь встал, потянулся, не обращая внимания на Редиса, а потом, взвешивая каждое слово, громко сказал приятелю:

— Он, наверное, пришёл арестовать нас, чтобы познакомить с превесёленьким будущим Веселинска.

Редис согнулся в три погибели и ударился лбом об пол.

— И да и нет, — ответил он. — Я получил приказ вывести вас из этого затхлого погреба, который первая противница котов нашего города Картофелина столь торжественно именует музеем.

— Вам не удастся заставить меня ни плакать, ни смеяться! — гордо отрезала Картофелина.

Поев и отдохнув, путешественники вышли осмотреть город. Вокруг всё белело, как зимой. Названий улиц не было видно, но Редис знал их наизусть.

— Это улица Рыданий, это Взахлёбный переулок, — объяснял он. — Это аллея Тихого ужаса, это большой Проспект грусти, а там Набережная слез…

При встрече с горожанами Редис чихал, морщился, тёр глаза, но слезы почему-то не бежали у него из глаз. Он не был помят, как другие, и отличался завидным румянцем. Такой круглый, такой красивый, словно только что снятая с ёлки новогодняя игрушка. Жёлудь не выдержал и спросил его:

— Послушай, приятель, ведь ты румяный и, стало быть, все тебя здесь очень любят — так что же ты не плачешь?

— В самом деле, почему ты не плачешь? — заинтересовался и Бегунок.

— Милый друг, — ответил ему Редис, — когда-то я плакал больше всех и выплакал все слезы. — И тут же, нагнувшись к Жёлудю, шепнул ему на ухо: — Как собрату по перу скажу: я плачу только тогда, когда мне не платят.