Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она протянула руки перед собой, точно фокусник, собирающийся сотворить заклинание. На долю секунды Элеонора увидела руки матери вместо своих – у той тоже были такие же сильные ловкие пальцы, такие же овальные ногти. Элеонора крепко зажмурилась и отбросила эту мысль, прежде чем вспомнить, как железный каркас кровати прижимается к спине. Ей нечего бояться.
Элеонора сотворит себе сказку. Она может создать что-то драгоценное и чудесное из ничего – что-то совсем небольшое для начала. И когда она сумеет создавать красоту и надежду одним только словом, жизнь её окрасится яркими блистательными красками и больше никогда ей не придётся думать о том, кем она была прежде и что оставила за спиной.
В библиотеке воцарилась тишина – не молчание спящего города, перемежающееся далёким эхом мюзик-холлов и грохотом каретных колёс по брусчатке. Нет, то была самая настоящая тишина, в которой, казалось, ждало нечто.
Элеонора откашлялась и закрыла глаза.
– Я желаю, – начала она, и голос её казался слишком тихим в этом молчании. – Желаю пару туфелек цвета лунного сияния.
Что-то изменилось. Миг абсолютной тишины опустился на плечи Элеоноры, точно саван. В воздухе парили пылинки. В горле она чувствовала собственное застывшее дыхание. А потом её охватило странное ощущение – покалывание, притяжение.
Девушка открыла глаза и посмотрела вниз. Туфелек не было.
Элеонора вздохнула. Все её надежды угасли.
На следующее утро девушка проснулась с таким чувством, словно вообще не спала. Шею свело, и всё тело болело. Кусочек тёмно-синего неба был едва виден сквозь щель в выцветших красных занавесках.
Элеонора застонала. Почему же всё так болело? Она не могла вспомнить, как оказалась в постели. Споткнулась на лестнице для слуг? Ступеньки были крутыми и неровными – легко оступиться. А может, она сидела, разбирая свои разорванные вещи, пока не свалилась от усталости и не уснула. Правый бок болел сильнее. Возможно, на него она и приземлилась. Элеонора села, морщась, потянулась и протёрла глаза. Если б только…
Девушка замерла. На полу что-то блестело.
Элеонора свесилась с кровати, и рот у неё приоткрылся, а дыхание перехватило. Танцевальные туфельки из блестящего серебристого атласа, отделанные голубым шёлком – таким бледным, что тот казался ледяным, – аккуратно устроились на грубом деревянном полу её каморки.
Элеонора не могла отвести глаз. Нет, она, наверное, всё ещё спит! Конечно же, этого просто не могло быть. Загадать желание в залитой лунным светом библиотеке – одно, но ведь её комнатушка с голыми половицами и пятнами плесени была слишком обыденной для настоящего волшебства.
Девушка протянула дрожащую руку. Её пальцы пройдут сквозь эти туфельки или приклеятся к ним, и тогда она точно поймёт, что это сон. Что туфелек на самом деле нет. Конечно же, она просто спала, спала…
Пальцы натолкнулись на мягкий атлас.
Элеонора прижала ладонь ко рту. Внутри зарождался счастливый смех.
Желания были реальны.
Руки у неё дрожали. Широкая улыбка осветила лицо. Всё, что обещала черноглазая женщина, было правдой. Это не сон – Элеонора в самом деле сможет получить всё, чего пожелает! Сможет покинуть особняк Гранборо…
Перед ней рождалось будущее. Она сможет стать леди, как когда-то надеялась. У неё будут собственные слуги и перина, и она сможет наедаться до отвала, пока не станет толстой и счастливой. Она будет стоять на балконе Джульетты, совершит тур по дворцам Версаля, будет пробираться по руинам Помпей. И на пути другие будут говорить ей: «Вот сюда, мисс Хартли» – и умолять о великой чести понести её сумки. Элеонора превратит свою жизнь в великолепный сияющий драгоценный камень, и все, кто увидит его, будут завидовать…
Но если желания были реальны, реальна была и цена.
Душа Элеоноры больше ей не принадлежала.
Она уже загадала одно желание. Теперь было слишком поздно. Элеонора уже изменилась – но как? Что она сделала с собой? Бессознательно Элеонора поднесла руку к лицу, посмотрела на ладонь. Дыхание участилось. Выглядела она всё так же и чувствовала себя так же… Или нет. Ей казалось, что кто-то срезал ей макушку и все тайны вселенной были вложены прямо в её череп.
Что же она натворила?
Элеонора заставила себя успокоиться. Конечно же она не чувствовала себя по-прежнему, ведь всё стало по-другому. Лею выгнали. Мистер Пембрук уже кружил вокруг Элеоноры. А сама она обнаружила, что волшебство было реальным и она стала единственной, кто знал об этом. Но кем она станет, когда ошеломление пройдёт? Останется ли она собой или станет более резкой и жестокой? А может, Элеонора сможет наконец видеть мир ясно, будучи единственным человеком, который мог видеть его сокрытое сердце?
Прошлой ночью черноглазая женщина сказала, что не заберёт её душу, пока Элеонора не загадает своё последнее желание. Может быть, ещё не поздно. У неё ведь осталось шесть желаний… Нет, пять. Она не должна использовать последнее желание: её душа принадлежала ей, только ей! Разве что сейчас Элеонора оказалась на шаг ближе к тому, чтобы потерять её.
Девушка вцепилась в туфельки. Несмотря на то что она совершила, она не сумела сдержать своего счастья. Туфельки были такими гладкими и мягкими под её огрубевшими пальцами, что от самого прикосновения к ним она заулыбалась.
Теперь у Элеоноры был выход – не только для неё самой, но и для Ифе тоже. Только через эту дверь нужно было проходить очень осторожно. Она должна осторожно планировать свои желания, как генерал, перемещающий войска по полю битвы. Одно неверное движение – и будет кровь. Но после всего, после всех этих лет, выход был! Всё, о чём она мечтала, было у неё в руках! Всё, что ей оставалось, – это протянуть руку.
Элеонора прижала туфли к груди. Вся она буквально светилась светом своей тайны.
Девушка спустилась по лестнице для слуг на кухню, полная светлых мыслей. Новые туфельки она завернула в разорванную нижнюю юбку и запихнула в старый чемодан, который спрятала за комодом. Никто не отберёт их!
Она разгребла золу, зажгла кухонную плиту и рассеянно ударила ладонью по крепкой железной дверце. Руку засаднило – три маленькие царапины открылись и начали кровоточить. Элеонора почти не заметила. Трудно было заставить себя волноваться о чём-то настолько обыденном, ведь это мог быть последний раз, когда ей приходится разжигать огонь здесь.
Она выпрямилась, оглядела кухню. Это ведь мог быть последний раз, когда она поскальзывалась на каменных полах, сидела на шатких деревянных стульях, смотрела в узкое окно высоко в стене, расположенное на уровне земли. Больше не
