Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

День был солнечный. Мы не могли — я уже сказал — увидеть людей, но зато увидели острые вспышки над лодками. Словно разбрызгивала искры электросварка, только беззву-

32.

чно.

— Олег, это же бой, — выдохнула Танюшка. — Они убивают друг друга!

Я не ответил, только ощутил, как меня натянуло — словно трос натягивают на ба-рабане.

Красив был этот речной плёс, и зелёный, словно с картинки, остров, и мамонты, и жёлтый песок пляжа правее нас, и небо над Ергенью, и лес позади нас.

И посреди этой красоты сверкали над лодками клинки. И, если приглядеться, мож-но было видеть, как падают в воду тёмные пятнышки…

Мы с Танюшкой окаменели. Я прижал её ладонь у себя на плече своей рукой и даже не думал, могут нас заметить с воды или нет… и что будет, если заметят.

Кажется, это продолжалось не очень долго. На воде осталось четыре лодки — ка-жется, те, кого преследовали, сумели потопить две вражеские, но и сами пошли на дно. Уцелевшие развернулись и начали уходить обратно за остров.

— Ты всё ещё хочешь переправиться? — хрипловато сказала Танюшка.

— Тань, надо, — ответил я, и Танюшка убрала руку с моего плеча. Вздохнула и неожидан-но сказала:

— Надо… Пошли, спустимся на берег и будем искать плавник.

* * *

Если честно, я боялся спускаться на берег. В основном — из-за мамонтов, а ещё — из-за того, что не знал, не засекут ли нас там. Но, пока мы искали спуск, мамонты куда-то ушли, а лодки выскользнули из-за острова и растворились где-то в речной дали.

Тропинка не находилась, и мы, махнув на всё рукой, съехали по песчаному обрыву — там, где он вроде бы не выглядел особо крутым. Съехали удачно, даже оствшись на но-гах.

На пляже на нас навалилось чувство незащищённости. Горизонт отодвинулся, ре-ка казалась необъятной, а я вдруг с испугом сообразил, что обратно наверх — по крайней мере, здесь — мы вылезти не сможем.

— Вон там плавник, — Танюшка указала на кучу примерно в трёхстах метрах от нас. Там действительно лежала целая полоса обкатанных, выбеленных песком, водой, ветром и солнцем деревяшек — наверное, напротив берега было какое-нибудь течение. Я пошёл пе-рвым, размышляя, как и чем скреплять всё это барахло. Ясно же было, что решать эти вопросы мне.

На этот раз я увидел то, что увидел, раньше Тани. И это, пожалуй, было хорошо.

За первым обглоданным белым стволом лежал человек.

Мокрый песок вокруг него почернел от крови…

…Танюшка повела себя спокойно и выдержанно. Она, правда, поднесла к губам ла-донь, а глаза расширились. Но вопрос, который она задала, был деловитым и быстрым:

— Он жив?

— Не знаю… — замялся я. — Это парень с одной из тех лодок, наверное…

Мальчишка был чуть постарше меня. Он лежал ничком, неловко вывернув левую ру-ку; правая пряталась под туловищем. Хотя лицо и было повёрнуто в нашу сторону, мы его не видели — светло-русые мокрые волосы, очень длинные, скрывали его полностью. Из одежды на мальчишке были явно самодельные, с грубым швом, кожаные штаны — и то ли напульсники, то ли небольшие брассарды на обеих руках, тоже из толстой кожи, с металлическими заклёпками.

— Он ранен, Олег, — Танюшка чуть присела. — Ему надо помочь!

— Да, конечно, — я решительно шагнул вперёд. У меня был охотничий опыт, а крови я во-обще никогда не боялся; в походах нам приходилось иметь дело с травмами и ранами сво-их же товарищей. Танюшка присела рядом со мной, но по другую сторону тела.

— Он дышит, — сказала она. Побледнела — это я заметил. Кажется, и я — тоже; одно де-ло — распоротая стеклом пятка или порез ладони, а другое — ранение, от которого кровь

33.

пропитала песок. — Олег, как же он доплыл?!

— Помоги перевернуть, — вместо ответа сказал я и подсунул руки под грудь и живот ма-льчишки. По мне прошла дрожь — правая рука попала в липкое и горячее.

— А-а-а… — однотонно и почти музыкально простонал мальчишка. Сцепив зубы, я подал тяжёлое тело на Танюшку, а она осторожно уложила его спиной на песок. И, охнув, от-вернулась. А я не успел, да и нельзя было, коль уж взялись помогать.

Мальчишке распороли живот — рана была широкой и кровоточила из-под ладони, которой он наплотно зажимал живот.

— Вот ведь… — я с усилием проглотил кислый комок. Странно — в свои четырнадцать лет я умел потрошить и свежевать добычу…

Но распоротый пацан — это совсем другое дело.

— Тань… — успел сказать я и, отвернувшись, рухнул на четвереньки, после чего не по-хо-зяйски распорядился съеденным утром. Потом стоило немалого труда заставить себя повернуться. — Тань, мы ничего не можем сделать. Он, кажется, в печень ранен… — я от-плюнулся блевотиной.

— Я вижу, — Танюшка взяла обеими руками свободную ладонь мальчишки, потом убрала с его лица волосы. И я увидел, что его глаза — серые с золотистыми точками — открыты. Зрачки мальчишки были расширены, губы побелели. Шевельнулись… зубы ало поблёскива-ли от крови. — Мальчик, — это прозвучало глупо, — ты живой?

— Он может не понимать русского, — не скажу, что мне было жаль незнакомого парниш-ку, но что-то такое давило в груди. Неприятное и непонятное.

— Наши… — белые губы зашевелились снова, — русские… рус… ские… — он, словно слепой, пошарил свободной рукой, наткнулся на коленку Тани и сжал её. — Я… ум… мираю…

Он вытянулся на песке. Вздрогнул длинно. Глаза странно остыли, рука упала с Та-нюшкиной ноги на песок — бесшумно. Вторая рука тоже сползла, открыв рану — но та уже не кровоточила.

Я подумал ещё раз, как он мог плыть с такой дырой.

Танюшка заплакала навзрыд.

Виктор Цой

Белый снег,

Серый лёд,

На растрескавшийся земле…

Покрывалом лоскутным на ней —

Город в дорожной петле…

А над городом плывут облака,

Закрывая солнечный свет.

А над городом жёлтый дым…

Городу две тысячи лет,

прожитых под светом Звезды

по имени Солнце…

И две тысячи лет —

Война!

Война без особых причин.

Война — дело молодых,

Лекарство против морщин.

Красная-красная кровь

Через час — уже просто земля,

Через два — на ней цветы и трава,

Через три она снова жива

и согрета лучами Звезды

по имени Солнце…

И мы знаем,

Что так было всегда,

34.

Что судьбою больше любим,

Кто живёт по законам другим

И кому умирать молодым…

Он не помнит слова "да" и слова "нет",

Он не помнит ни чинов, ни имён,

Он способен дотянуться до звёзд,

Не считая, что это сон,

и упасть, опалённым Звездой

по имени Солнце…

* * *

Мы с Танюшкой похоронили неизвестного русского мальчишку тут же, под бере-гом. Оттащили его туда… Сперва я потащил за ноги, но Танюшка вдруг закричала, про-должая плакать, что я фашист и зверь, что она меня ненавидит и, не переставая всхли-пывать, перехватила тело под мышки и помогла дотащить так, чтобы не моталась го-лова. Я нашёл плоский камень и выцарапал на нём одним из метательных ножей:

Неизвестный мальчик, русский,

примерно 15 лет

Погиб

— Таня, какое сегодня число?! — окликнул я девчонку, что-то искавшую дальше по берегу. Она отмахнулась. Я сосредоточился, припоминая… и вдруг с испугом понял, что не пом-ню этого, сбился!!! Двадцать шестое?! Двадцать седьмое?! Двадцать пятое?!. Кажет-ся, двадцать шестое… Я выцарапал дальше:

26 июня 1988 года

Танюшка принесла охапку какой-то травы. Сказала, глядя в другую сторону — на реку.

— Вот… это чтобы песок не на лицо…

…Я обрушил часть берега и положил сверху камень. Какие-то обрывки мыслей и слов крутились каруселью в мозгу, как осенние листья, вскинутые ветром. Песок был сы-рой, но сох на глазах, становясь неотличимым от общего фона берега.

Вот и всё.

— Олег, извини, — попросила Танюшка, — я гадости тебе кричала…

— Ничего, — коротко отозвался я.

— Обними меня, пожалуйста, — жалобно сказала она, — мне страшно.

Я положил левую руку ей на плечи. Не обнял, а именно положил, без каких-то мыс-лей. Да и Танюшка, похоже, ни о чём не думала, кроме того, чтобы найти хоть какую-то защиту от страха.

— Мы умрём здесь, Олег, — её плечи вздрогнули под моей рукой.

— Нет, — со всей возможностью твёрдостью ответил я. — Нет, Тань. Пошли строить плот. Мы умрём, если будем сидеть, сложив руки.

— Да, конечно, — Танюшка встряхнулась — и физически, и морально, — пошли.

* * *

Ни я, ни Танюшка никогда в жизни не строили плотов, хотя в теории знали, как это делается, да ещё и не одним способом. Дело осложнялось тем, что у нас не было инстру-ментов или хотя бы верёвок, и мы вынуждены были поступать, как поступали, наверное, самые-самые первобытные люди — сплетать ветви отдельных стволов и надеяться, что эти крепления не развалятся посреди реки. Меня это особо беспокоило. Я работал и пре-