Время будущее - Максин МакАртур

Моя комната имела запущенный вид, как жилище, которое не любит хозяин. Я приходила сюда, только чтобы переночевать, и то не каждую ночь. У одной стены стояла койка, рядом квадратный регуляционный шкаф. Обстановка была очень простой, в ней отсутствовал голубой цвет, характерный для всех остальных интерьеров станции. Все в моей комнате было серым после переработки или кремовым, не поддающимся регуляции. Стеганое одеяло моей бабушки, небрежно свернутое у стены, являлось единственным ярким пятном, в котором великолепно сочетались веселые живые краски.

Термопростыня ниспадала с узкой кровати на пол, я сбросила ее с себя двое суток назад, когда в полночь ушла по делам. Когда я нагнулась и приподняла край простыни, то увидела лежавшую на полу фотографию. Я взяла ее в руки и тщательно вытерла. Со снимка на меня смотрели пять хорошо знакомых лиц. Это была настоящая фотография, единственная вещь, оставшаяся мне от прабабушки после ее смерти. Она, должно быть, знала, что бесполезно оставлять мне по завещанию землю или деньги. Внутри прозрачного пластикового футляра изображение постепенно выцветало и блекло, так что черты запечатленных на фото женщин теперь уже было трудно различить. Чем дольше я смотрела на снимок, тем больше размывалось изображение. Глазница становилась тенью от листьев, прядь волос – порывом ветра. Но затем свет и тень вновь принимали реальные очертания, и женщины снова выглядели так, как много лет назад в тот день, когда они снимались у раскидистого зеленого дерева, стоя среди пыльного двора. На заднем плане на фоне глухой стены виднелись тени играющих детей.

Я вновь вгляделась в высокую фигуру прабабушки. Чем-то обеспокоенная и настороженная, она как будто пыталась скрещенными на груди руками отразить невидимых врагов. Демору Хаазе, которая до конца своих дней оставалась упрямой и вспыльчивой, я любила с той страстью, с которой маленькие дети иногда любят своих пожилых родственников. Как утверждала моя бабушка, Демора поощряла все мои дурные привычки. Рядом с ней на снимке – невысокого роста женщина, глава окружного суда. Ее лицо выражает спокойствие и уверенность, но пальцы рук нервно сцеплены. Четвертой слева со слегка смущенным видом стоит Марлена Альварес: пухлая и коренастая, она одета в дешевое хлопчатобумажное платье, ее усталые глаза как будто смотрят сквозь камеру куда-то вдаль. За спину Альварес пытается спрятаться доктор Нерис Кауни, на ней длинное белое одеяние. Она – единственная из всех – улыбается, хотя трудно сказать, делает ли это просто потому, что стоит перед объективом фотокамеры или ее рассмешила чья-то шутка. Кауни сменила мою прабабушку на посту министра здравоохранения. В стороне от этой группы, несколько обособленно, как будто подчеркивая тем самым свое отличие от остальных женщин, стоит последняя из крупных землевладельцев этой области. Все другие бросили свои ранчо и ушли с насиженных мест или влились в ряды наркобаронов, лишь она одна пожертвовала свои земли городу и осталась, чтобы наблюдать за возрождением его экономики, находящейся в руках гильдий и коллективных хозяйств.

На картах город назывался Лос Лагос Хемелос, то есть озера-близнецы, по имени двух озер, которые располагались в долине и в период сезона дождей выходили из берегов, но в народе его называли Лас Мухерес. Интересное совпадение: самое близкое к Абеляру созвездие, видимое с Земли невооруженным глазом, – Близнецы.

Лица на фотографии очаровывают и притягивают меня. Я смотрю на черно-белое изображение и удивляюсь, где они брали силы, как эти обычные на вид женщины сумели сделать в своей жизни так много.

Я со вздохом откладываю в сторону снимок, падаю на кровать и пытаюсь разуться, упершись носком одного ботинка в пятку другого. Меня мучает смутное чувство, что я забыла сделать что-то важное.

Питание, вот что. Я обещала Элеонор, что буду есть регулярно, но со всей этой суетой вокруг корабля со спящим экипажем совсем забыла о своем обещании. Неудивительно, что меня подташнивает и голова немного кружится.

Так называемый космический рацион, рассчитанный на два дня, мы получаем раз в неделю. Обычно я съедаю его в первые же несколько дней, после чего, как предполагается, мы должны использовать другие ресурсы для поиска средств пропитания. Вздохнув, я встала и прошла в общую кухню, чтобы поискать припрятанные там продукты. Терпеть не могу готовить, но мне предстояло заняться именно этим нелюбимым делом или отправиться в кафе, расположенное на другой стороне уровня «Гамма».

Световой датчик с запозданием, но все же сработал, отреагировав на мои движения, и в тесном помещении зажегся свет. Я увидела большой, высотой по пояс, стол с металлическими выдвижными ящиками. Лейтенант Ли, одна из тех трех женщин, с которыми я жила в этом блоке, недаром жаловалась, что в кухне не хватает места для готовки. Она принесла сюда свои таинственные кулинарные принадлежности – мясорубки, миксеры, сковородки, – которые теперь стояли на полу возле стола. Мы постоянно спотыкались о них.

В контейнере, стоявшем на длинном столе, валялись клубни каких-то овощей. Я взяла один из них и глубоко задумалась, не зная, что делать дальше. Какие клавиши нажать на панели плиты? «Твердое», «Мягкое» или «Пюре»? Я выбрала «Мягкое» и добавила опцию «Специи», не заботясь о том, какие именно пряности будут использованы для приготовления блюда, потому что вкус и запах для меня всегда одни и те же. Плита мирно замурлыкала, и я решила, что могу ее оставить на некоторое время, чтобы вернуться в спальню и раздеться.

Боже, как я устала.

После посещения корабля сэрасов на меня всегда наваливается непреодолимая свинцовая усталость. Элеонор Джаго говорит, что они используют нечто похожее на нейромедиаторы. На одной из консультаций она объяснила мое состояние тем, что именно так реагирует организм на противоестественное вмешательство сэрасов в его функции во время сеансов общения.

Я сняла ботинки, а куртку бросила в ворох валявшейся на полу одежды. Я ношу форму теперь уже несуществующего Технического корпуса. Мердок говорит, что я делаю это из желания порисоваться, а Элеонор утверждает, что мною движет сентиментальность, но правда заключается в том, что прославленный темно-бордовый комбинезон с вместительными карманами и ремнем очень удобен. Я носила его в течение почти двадцати пяти лет и ни при каких обстоятельствах не хотела бы теперь менять его на жесткий костюм офицера Конфлота.

Брюки с легкостью соскользнули на пол. Я так и не набрала вес, который потеряла в период ведения первых переговоров с сэрасами в прошлом году. Запах их питательной слизи отбил бы аппетит каждому. Зеленоватый, вонючий, непрозрачный гель заполняет их корабль, липнет к любой поверхности и даже просачивается сквозь швы наших скафандров. Мерзкое зловоние пропитало мои волосы и въелось в кожу; с тех пор я больше не различаю запахов.