Чеченская рапсодия - Юрий Иванов-Милюхин

— Вполне возможный ход, если учесть, что все представители менее цивилизованных наций весьма изворотливы.

— Выражаю удовлетворение твоей сообразительностью, — похмыкал в усы дядя.

— Теперь я понял тебя, прости меня за торопливость.

— И последнее. Ты имеешь право рассчитывать на меня в полной мере. Это означает, что я не только возьму на себя все расходы, связанные с поисками сокровищ, но и выделю помощников, чтобы в дороге ты ощущал себя в безопасности.

— Спасибо, дядя, с деньгами у меня всегда было туговато, а вот от помощников я бы отказался, — племянник упрямо качнул волнами каштановых волос. — Я привык рассчитывать только на свои силы, да и согласись, чем больше людей будут заниматься этим делом, тем меньше возможностей сохранить его в тайне.

— Я рад, что у тебя светлая голова. А теперь скажи мне, следует ли расценивать твои рассуждения как согласие взяться за это непростое дело?

— И как можно скорее, а еще лучше немедленно. Осталась лишь маленькая деталь.

— Какая же?

— Как выглядит цепь, принадлежавшая кардиналу, алмаз из короны короля Людовика Шестнадцатого и алмазное ожерелье работы итальянца Пазолини? Про остальное можно не упоминать, другие раритеты не столь значительны.

— Ты не прав, Буало, — не согласился импозантный господин. — Если изделию присвоили звание раритета, оно механически становится в один ряд с уникальными мировыми редкостями. — Извини, я неправильно выразился, — поправился собеседник. — Я хотел всего лишь попросить тебя, чтобы ты сориентировал меня прежде всего на предметы главные из перечисленных тобой, похищенных у корчмаря казаком с его невестой Софи. — Я тебя понял и постараюсь описать эти изделия. Кардинальская цепь состоит как бы из орденов, или, если попроще, из крупных брошей, какая, к примеру, сверкает на груди у нашей консьержки Франсуазы по случаю твоего приезда. Только украшена она не фальшивыми драгоценностями, а настоящими, по десятку карат в каждом камне. Весит она не меньше двух с половиной фунтов чистого золота, по всей ее длине идут надписи церковного содержания. Медальон отделан драгоценными камнями, он ажурный, с ликом святого в овальной рамочке, тоже золотой и тоже с надписями "Бог хранит Францию" на лицевой стороне и "Власть Господа беспредельна" — на тыльной. Алмаз из короны несчастного короля Людовика Шестнадцатого весом в пятьдесят шесть карат, он глубокого синеватого цвета, исходящего как бы изнутри его. Камень оправлен в сеть мелкой вязки из высокопробного серебра, величиной он с небольшое голубиное яйцо. Ожерелье Пазолини, к сожалению, никто из наших современников воочию не видел, но по рассказам прежних очевидцев можно догадаться, что изделие это красоты необыкновенной и пройти мимо него вряд ли бы кто сумел.

— Ну что же, в остальном я постараюсь разобраться сам, если удача повернется ко мне лицом и удастся отыскать сокровища в чужих краях.

— В твоем успехе, дорогой мой мальчик, я почти не сомневаюсь, желаю тебе только одного — удачи.

Под глазами у хозяина кабинета разбежались благодушные морщинки, с облегчением откинувшись на спинку дивана, он разгладил пальцами седые усы, затем, помолчав некоторое время, приготовился перевести разговор на другую тему, отодвинутую на второй план с самого начала диалога с молодым человеком.

— Один из вопросов мы решили, теперь можем заняться обсуждением твоей помолвки с прекрасной представительницей рода д'Эстель, мадемуазель Сильвией.

Буало, занятый своими мыслями, ответил не сразу:

— Нельзя ли перенести этот ни к чему не обязывающий обряд на более поздний срок?

— Нет проблем, — как-то очень уж легко согласился хозяин кабинета. — Тогда сегодня вечером мы устроим обычную встречу представителей высшего света нашего городка, а разговор о ваших с Сильвией отношениях отложим на будущее. Тем более что я ничего не говорил по этому поводу главе семьи д'Эстель, а напомнил ему лишь об очередном званом ужине.

— Отлично, дядя, с твоего и тетушкиного благословения завтра с утра я пускаюсь на поиски сокровищ. Я уверен в том, что они должны принадлежать Франции, — легко поднялся с дивана стройный молодой человек. — Пусть в этом благородном деле мне сопутствует везение.

— Не хотелось бы тебя огорчать, дорогой мой племянник, но моя супруга, а твоя тетушка как раз против твоей поездки, скажем прямо, в неизвестность. Она до сих пор не может забыть русских солдат, бешено скакавших на диких лошадях по улицам нашего городка.

— Я понимаю ее, дядя. Она всегда была впечатлительной, — с грустью развел руками Буало. — Но решение принято, утром вы меня здесь уже не застанете.

— Мы будем за тебя молиться.

Глава третья

Ровно через неделю после гибели казаков в схватке с абреками в станице Стодеревской произошел случай, снова основательно встряхнувший всех ее жителей. В воскресенье к лавке армянина подъехали два мирных чеченца, которые от не мирных отличались лишь тем, что старались не красить ни ногтей, ни усов с бородами, хотя оружия навешивали на себя не меньше. По внешнему виду приезжие походили на обыкновенных горцев, не имевших возможности купить новые бешметы и поменять обтерханные кушаки. Но по орлиному взгляду и гордой посадке голов можно было предположить, что родословная их выглядит куда весомее. Впрочем, чеченцы с правого берега Терека как на подбор имели вид непокорных воинов-джигитов.

Накупив продуктов, соли и серников, они подошли к казакам, потягивавшим на небольшой площади перед лавкой татарскую бузу и чихирь, и завели с ними ничего не значащий разговор. Свободные от службы станичники расселись на скамейках и обсуждали насущные проблемы, в основном сводившиеся к одному — когда русские власти доберутся до имама Шамиля и прищемят ему хвост. Из разговора выходило, что царю это не выгодно, иначе верховного муллу давно бы вздернули на первой раине, а собранное им войско включили бы в состав русской армии и послали бы на турка вместе с другими частями.

— Почему не выгодно? — не соглашался казак со шрамом через все лицо. — Если бы Шамиля словили, то на правом берегу Терека давно бы наступила тишь, гладь, да Божья благодать. Как у нас за спиной — от черкесской Пятигорской аж до самого адыгейского Армавира даже степная мышь пищит по приказу терского с кубанским атаманов.

— Ты не путай ишачий хрен со своим. Равнинные черкесы с кабардинцами — те же татарцы с черемисами, их придушили, они и лапки кверху, лишь бы кусок был посытнее, — пытался втолковать ему истину его товарищ, тоже основательно посеченный клинками. — А чеченцы с дагестанцами как бирюки, их прикармливают, а они все равно в горы смотрят. Выходит, когда они объединенные, то их видно и они менее опасны, а если лишить головы, то они гадюками расползутся по всему Кавказу. А кому интересно, чтобы из каждой сакли ему в спину стреляли. Потому и надо приручить их, как тех черкесов, чтобы к царским ногам подползали сами.