Вот какой Хармс! Взгляд современников - Владимир Глоцер

Б. С. Ну, как он реагировал, — боюсь, что вам не могу ответить на этот вопрос. Вот напечатали «Жил на свете старичок»[96] — и стали ругать, письма стали ругательные приходить. Ну, потом, его поддерживали, — у него сторонники были, и в его отсутствие, — та же Эстер, и я, и Шварц Евгений Львович, допустим.

В. Г. Он как-то объяснял причины своей мрачности? Говорил о своем состоянии когда-нибудь?

Б. С. Говорил просто, что голова болит, и дурное настроение. Но мы вот старались его как-то занять, отвлечь, и он отходил... В гости затащить его в это время хорошо было. Или просто даже, я помню, по Неве зимой мы гуляли в солнечные дни. В Дом писателей ходили, на концерты какие-то.

В. Г. Читал ли он свое?

Б. С. Он читал изумительно свои стихи, так ритмически четко, — казалось бы без выражения, но с большим скрытым юмором, — невозможно было не улыбаться. Очень хорошо читал, очень хорошо. Он читал, например, «Врун»: «Ну! Ну! Ну! Брось! Брось! Брось!..»[97] Если вы слышали это даже второй или третий раз, вы не могли не смеяться все равно.

В. Г. А рассказы?

Б. С. Читал, да. Читал прелестно. Я был первым слушателем его рассказа, где сторож действует, если помните, а появляется молодой человек в желтых перчатках. Это было написано при мне просто. Потом молодой человек щелкает пальцами и исчезает[98]. Так вот этот рассказ он написал в «Чиже», — в пустой редакции под вечер, я делал макет, а он сидел в уголке и писал. Очень серьезно, перечеркивая. Вот. Тут он мне его прочитал. С очень серьезным видом, с чрезвычайно серьезным видом, который вызвал у меня самое восторженное впечатление.

В. Г. Как он реагировал на похвалу вообще?

Б. С. На похвалу? С некоторой застенчивостью, я бы сказал. Конечно, ему было приятно, что он сделал то, что вызывает у слушателя радость или удовольствие, но так, несколько застенчиво улыбался.

Сидел в жилетке (у нас было жарко там, в «Чиже»), я клеил макет, а на диване — Даниил Иванович или еще кто-то. Он любил бывать у нас, Даниил Иванович.

Я ведь ходил тогда с бородой, вы знаете. А тогда борода была редкостью. Молодой человек с бородой был тогда редким явлением. Даниил Иванович одобрял мое новшество, потому что ему были не чужды всякие отношения с цилиндром, в частности.

В. Г. Он вымучивал подписи к картинкам, которые вы иллюстрировали, или делал их относительно легко?

Б. С. Нет, очень быстро делал. Так садился, задумывался, — это он делал великолепно, в общем. Такие были экспромты. Так иногда он не заканчивал: «Это у меня не получилось, — я завтра принесу», — бывало такое. Это всех восхищало, как он делал. Потому что я помню, вот Лёва Юдин принес свои силуэтики[99]. И тут же было решено взять их для спинки номера. Это я говорю о самом последнем номере, который даже не вышел. Он у меня есть. Это 41-й год. И решено было дать их на спинку журнала. Тут же присутствовал Даниил Иванович, которому я предложил сделать под эти рисунки стихи. Он сделал что-то в одну минуту это. «Девять картин нарисовано тут, — мы рассмотрели их в девять минут. Если б их было немного побольше, мы б и смотрели на них бы подольше»[100]. Присел — и написал. Буквально.

В. Г. А последняя встреча, помните?

Б. С. В пивной, по-моему, последняя встреча. Его томили какие-то предчувствия. Я был рад, что могу его отвлечь как-то. Наверное, у него были предчувствия, что скоро всё это кончится.

Примечания

1

Судя по всему, Хармсу тогда было лет шестнадцать — семнадцать.

2

Стихотворение «Иван Иваныч Самовар» было напечатано в 1-м же номере «Ежа» за 1928 год, а «Иван Топорышкин» — во 2-м номере того же года.

3

Стихотворение «Медная...» (1922), опубликовано в журнале «Русская литература», 1992, № 3 (А. А. Александров. «О первых литературных опытах Даниила Хармса»). Однако публикатор печатал стихи по списку художника Б. Ф. Семенова, отсюда — некоторые неточности в первой публикации и перепечатках ее.

Альбом Э. Мельниковой — типичный девичий альбом, с пожеланиями владелице от подруг и друзей, так что стихи Хармса составляют в нем в известном роде исключение. Альбом был любезно показан мне, и я мог сверить стихи.

4

Если выступление состоялось в 1926 году, то Хармс и его друзья еще не называли себя обэриутами, — это прозвание взято из будущего.

5

Виктор Семенович Ивантер (1904—2000), впоследствии журналист, редактор.

6

Игорь Владимирович Бахтерев (1908—1996), поэт, драматург и художник. Входил в ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства). Был репрессирован в 1931 году.

7

Александр Иванович Введенский (1904—1941), поэт, драматург, детский писатель. Ближайший друг Даниила Хармса. Входил в ОБЭРИУ. Был репрессирован в начале 30-х и в 1941 году. Погиб на этапе 19 декабря 1941 года.

8

Виктор Ивантер вспоминал так: «Они [обэриуты] читали свои стихи и были встречены с возмущением. Это я помню. Разразился скандал» (запись 2.V.1996).

9

Лев Васильевич Успенский (1900—1978), писатель, прозаик, больше всего известны его книги для детей по лингвистике.

10

Автор имеет в виду Детский отдел Госиздата.

11

Николай Алексеевич Заболоцкий (1903—1958), поэт, переводчик, детский писатель. Входил в ОБЭРИУ. Был репрессирован в 1938 году.

12

Владимир Васильевич Лебедев (1891—1967), художник книги, живописец, плакатист, художественный редактор. Маршак рассказывал мне, что условием своего прихода в Госиздат он ставил одновременное приглашение в Детский отдел и В. В. Лебедева.

13

Елена Васильевна Сафонова (1902—1980), театральный художник и книжный график. Была репрессирована и отбывала ссылку, как и С. Гершов, в Курске.

14

Борис Михайлович Эрбштейн (1901—1964), театральный художник, живописец, график. Был дважды репрессирован: в 1932 и 1941 годах. Покончил жизнь самоубийством.

15

Евгений Александрович Кацман (1890—1976), живописец, график. Активный деятель Ассоциации художников революционной России (АХРР).