Проект 2012 - Дэн Юлин

Или у тебя, дружок паранойя, подсказал кто-то третий.

Пытаясь поймать ускользающую мысль, Костров отвернулся. Кто привёл его на пустырь? Почему их не сожрали обрубки? И кто сказал прошлой ночью (вот о чём он подумал утром): «поживём – увидим»?

Мишель…

Перед глазами замелькали вспышки выстрелов, крики, возня… изображение замедлилось: перекошенное отчаяньем отцово лицо, мамин крик и расползающееся по ночнушке вишнёвое пятно; снова ускорилось – вопли, стоны, вызывающий мурашки звук уволакиваемых в темноту тел…

Дмитрий дёрнулся. С трудом ворочая сухим языком – странные приступы преследовали вторую неделю – через силу сглотнул. Попробовал успокоиться – и не смог, на лбу и спине выступили капельки пота, а мысль о причастности друга занозой засела в мозгу.

Не контролируя свои действия, Диман отвернулся, и снова, уже специально, с силой ударил держаком по кузову.

Тр-рах!

Из-за спины раздался крик Аспирина:

– Ты чего?! Совсем уже?!

Затем – чувствительный толчок в спину:

– Ну?

Костёр будто дожидался. Выпустил из рук держак? и с выдохом, резко обернулся. На миг перед глазами поплыло. Не обращая внимания на выглядывающего из-за грузовика водителя, сгрёб напарника в охапку.

– Зайцы, говоришь? – На щеке друга чернела полоска мазута, на подбородке светло-зелёный завиток нитки от рукавицы, пыльные волосы, когда Аспирин попытался вырваться, взметнулись русыми брызгами. – А?

– Ты ч-чего? – задушенно прохрипел напарник.

Диман продолжал трясти.

– Тебя спрашиваю? Что в субботу сказал? Помнишь?

– Отпусти! – закричал вдруг Спирин, неожиданно легко вырываясь из захвата. – Пошёл ты, псих долбаный!

Дмитрий занёс руку для удара и остановился, сник. Это же Мишка. Друг. Перед глазами снова всё закрутилось, и грузовик оказался сбоку. В нос ударил запах нагретой солнцем щебёнки и машинной смазки. Надвинулись бледные тени.

– Вот ведь… – Костёр сел ровнее. – Хреновенько что-то… – Громко закашлялся, подавившись слюной. – Никак… после ночи не отойду.

Михаил опустился рядом. На лице тревога, а в серых глазах – то же странное выражение. Сзади подбежал водитель, под ногами противно хрустела щебёнка, испуганно посмотрел на Кострова, закрутил, как филин, башкой:

– Э-э… вы чего? А? Чего это с ним? – Протянул к Димкиному плечу руку, но на полпути передумал и боязливо отдёрнул.

– Он не заразный! – услышал Дмитрий сердитый Мишкин возглас и грустно улыбнулся. Не заразный? Мысль интересная.

– Да я ничё… ну… давай тогда… это… поднимем? – попытался оправдать испуг водитель. – А? Застудит чего… на земле-то.

– Не надо. – вяло запротестовал Костёр. – Сейчас отойду.

– Угу. – Мишка покачал головой, совсем как мужик с перстнем. – Нет уж, давай вставай. – Коснулся плеча. – И вали домой.

Домой? И ты туда же. Не хочу я домой, страшно мне там…

И тихо застонал, раздавленный камнепадом воспоминаний.

Мама…

На полу. Одеяло запуталось в ногах, ночная рубашка едва прикрывает худую бледноту бёдер. Ему даже кажется, он видит… нет, успевает отвести глаза и пятится к выходу. Спотыкается о порог, скрюченные пальцы хватаются за косяк, но всё равно с грохотом падает. Нет… перед этим громко вскрикивает, почти как мать. Она тоже кричала, звала на помощь, чувствовала, ей становится хуже и начинается приступ, но не могла докричаться.

Он просто не шёл.

Потому что последнее время она кричала слишком часто, и слишком часто звала на помощь. А он, напротив, очень редко разговаривал по телефону. Особенно с Надькой из восьмого «Б». С той самой Надькой «Большие сиськи», запросто снимавшей трусы за плитку шоколада. А у него такая плитка имелась – месяц лежала со дня рожденья.

Перед глазами встали стеснённые коротким топиком груди. Бугорки сосков, бесстыже выпячивающиеся сквозь ткань футболки, и откровенный взгляд.

От накатившего желания перехватило дыхание.

– Уснул? – Выдернул из грёз хрипловатый голос девушки на другом конце провода.

– Ага…

Уснуть – мысль хорошая. Особенно вместе.

Не королева, верно… Но и он пока не король, так, шпана малолетняя. И как невинность терять – сугубо личное дело. А потерять он просто обязан, хотя бы для уважения (авторитет, как-никак). Да и не для дела, просто для удовольствия, – тоже неплохо.

– Сынок! Сынок, ты здесь?

Проснулась. Проснулась, чёрт побери, вечно не вовремя, подождать не может.

– Ну что, придёшь? – Сиплым от нетерпения голосом произнёс он в трубку. – Не пожалеешь.

Из трубки послышался грубый смех, больше похожий на мужской, и Димка, в который раз поймал себя на мысли, что в глубине души надеется (как же, жди) на отказ. Потому что не надо ему такого «счастья», по крайней мере, с Надькой. Может, и не надо… у кого не стоит, а для четырнадцатилетнего раздолбая самое то.

– Есть кто-нибудь? Кострик…

«Кострик». Так звала только мама. Мама, укачивающая по вечерам и рассказывающая сказки. Что же он, сволочь, делает?

– Куда приходить-то?

Диман не расслышал:

– А-а?

– Не, ну ты чё? – В голосе послышались капризные нотки. – Или испугался?

Испугался? Он?

– Куда, куда… – Захотелось сказать грубость. – В подвал, конечно. Комнату нашу знаешь? С Аспирином строили.

– В пятиэтажке? Рядом с ЖЭУ?

Из комнаты родителей послышался непонятный звук. Будто упало что-то мягкое, но в то же время тяжёлое. Короткий мамин вскрик.

– Да, да. Вечером… в семь. – Димка бросил трубку и выбежал из комнаты.

И увидел…

Свою мать, почти голую, беспомощную, с закатившимися глазами и мокро сверкающими на свету светло-розовыми белками глаз, с тёмным пятном свалявшихся на голове длинных волос, заметил на подбородке кровь.

Сморщившись от ударившего духа лекарств и давно непроветриваемого помещения, сперва побледнел, затем покраснел, чувствуя себя, будто застукал мать за каким-то преступлением. Испытывая жгучий стыд за свою подлость, мамину беспомощность и необходимость каждый день унижаться, попятился из комнаты, споткнулся и… увидел над собой широкую фигуру отца.

Костров-старший метнулся в комнату и засуетился возле жены. Через секунду послышался громкий крик:

– Скорую вызывай! Скорее! Слышишь?!

– Слышишь? – Михаил потряс за плечо. – Ты как?

– Нормально. – Костёр осторожно мотнул головой, какой-то миг ему казалось, что голова лопнет от боли. Нет… отпустило. – Один не пойду. Вместе.

– Пойдём, – улыбнулся Спирин одними губами. – Я тебя не брошу.

– Смешно…

– Мог и спасибо сказать, – проворчал Михаил, помогая подняться. – Всегда рад помочь, особенно если можно раньше смыться.

– Ясное дело…

– Шутники, блин, – подал голос водила. – Туды её в качель.

– Да ладно, расслабься.

– Мне проблемы не нужны. Мягкий и так весь мозг выел. Всю неделю сварного прошу…

– Не бери в голову, мы всё равно не сварщики.

– … а как дали, ему сразу плохо… не понял? – До шоферюги запоздало дошло, сказанное Спириным. – Не сварные?

– Конечно, нет. Слесари мы.

– А варите хорошо. – Мужчина неожиданно улыбнулся, пугая неровным рядком стёртых жёлтых зубов. – Только кто теперь кузов доделает?

– Мягкий ещё пришлёт, или мы завтра.

– Да, жди. – Водила осторожно почесал замасленной рукой лысеющий загривок. – Ладно, пойду к начальству, чуть-чуть осталось.

– Ты особо не бухти, – предупредил Михаил. – Мы сейчас сами подойдём.

Согласно кивнув и недовольно бормоча что-то под нос, мужчина не спеша двинулся в сторону ворот.

Костёр повернулся к Мишке, встретившись с насторожённым взглядом друга, дождался, пока водитель отойдёт подальше, и тихо спросил:

– Может, в больницу сходить? Больничный оформить… отлежаться.

– Сходи, конечно. – Парень облокотился на стоявшее возле стены колесо, коснувшись рукой почти до корда стёртого протектора, почувствовал под пальцами мягкую теплоту резины. – Деньги только жалко.

– Зарплату? – Димка сел на корточки и тоже привалился спиной к покрышке.

– Угу. Больничный не оплатят.

– И анализы сдавать, – передёрнул плечами Дмитрий, удивляясь, когда стал таким чувствительным. – Кровь из пальца… ненавижу.

Михаил представил и согласно кивнул:

– Хреново, напарник… Жуть.

И засмеялся.

Костёр в упор посмотрел на друга, дождался, когда товарищ успокоиться и посмотрит в ответ, решился и тихо спросил:

– Что значит «поживём-увидим»?

Заметил, как сжались у Михаила губы.

– Ничего.

– Ясно…

– Чего тебе ясно?

– Да ничего! Гонишь ты всё.

– Да? Ты о чём?

– Отвали… – Диман вдруг почувствовал себя вымотанным до предела. – Тебе виднее. – У Мишки кровь прилила к лицу.

– Ты меня достал! – сорвался он, не замечая, как от крика Костёр нахмурился ещё больше. И было от чего: чтобы сдержанный (выдержанный, как говорил отец) Аспирин вышел из себя, нужно сильно постараться. Это Димке можно кричать, прыгать или размахивать руками (частенько попадая кому-нибудь в лицо). Ему, но не Мишке.