Беспредел и тирания. Историко-политические очерки о преступлении и наказании - Андрей Франц

Подводя итоги реформам Сервия Туллия, мы видим, что отныне и на долгие годы вперед основой основ римского государства становится земледелец, крестьянин, с мечом в руках отвоевывавший для себя все новые и новые земли, а затем – уже плугом – закреплявший их за растущей державой. «Как государственное устройство, так и вся римская военная и завоевательная политика, пишет в этой связи Моммзен, – были основаны на оседлости; так как в государстве имел значение только оседлый житель, то и война имела целью увеличить число таких оседлых членов общины.

Покоренная община или была вынуждена совершенно слиться с римским земледельческим населением, или – если дело не доходило до такой крайности – не облагалась ни военной контрибуцией, ни постоянной данью, а уступала часть (обыкновенно треть) своих полей, на которых потом обычно возникали жилища римских земледельцев. Были многие народы, умевшие так же побеждать и завоевывать, как римляне; но ни один из них не умел подобно римскому закрепить вновь приобретенную землю в поте своего лица и вторично завоевывать плугом то, что было завоевано копьем»56.

Фактически, ключевым элементом самоподдерживающейся римской экспансии был механизм раздачи государственных земель. Земледелец в составе римского войска эти земли отвоевывает. Затем государство их делит и раздает членам общины, тем самым увеличивая количество новых земледельцев, готовых встать в строй римских легионов и добыть для себя новые земли. Именно вокруг раздачи земель и происходила главная политическая борьба эпохи Республики.

Итак, земледелец, вторично завоевывающий плугом то, что было завоевано копьем. Вот – основа и фундамент расширяющейся римской державы. Именно уничтожение этого ключевого элемента стало началом конца Республики. Но кто же уничтожил римского пахаря, отняв у него землю и превратив его в неимущий и безземельный пролетариат? Кто уничтожил этот когда-то мощнейший фундамент Римского государства? На чьих руках, выражаясь фигурально, кровь Римской республики?

Для того, кто внимательно прочитал предыдущую главу, очевидно, что уничтожение римского крестьянства как станового хребта римской государственности – могло быть делом рук только лишь республиканской олигархии, на уровне основных инстинктов стремящейся к присвоению ключевых ресурсов общества.

Для римского общества ключевым ресурсом была земля. Именно борьба за землю между римским крестьянством – с одной стороны, и римской земельно-финансовой олигархией – с другой стороны и составляла главное содержание истории Римской Республики. Несколько огрубляя, можно сказать, что аграрная история римской Республики – и была в то же время политической историей этого периода. А победа римской олигархии, окончательное присвоение ею государственных земельных фондов, ознаменовало собой начало конца Республики, ее погружение в нескончаемую череду гражданских конфликтов и войн, завершившихся установлением монархической формы правления.

Посмотрим, как это было.

3. Лучшие люди Рима, или битва за землю начинается!

Олигархический класс формировался в Риме трояким образом. Во-первых, в него вошли «старые граждане» – патриции, в руках которых были закреплены важнейшие государственные функции: формирование Сената, формирование городского магистрата, кооптация членов жреческих коллегий, утверждение решений Народного Собрания. Во-вторых, денежные капиталисты, ростовщики, извлекающие из римского крестьянства земельную ренту. Наконец, за счет формирования системы откупов57 очень быстро возник слой богатых откупщиков, берущих «на аутсорсинг» исполнение важнейших фискальных и организационно-снабженческих функций Римского государства. Все эти три отряда лучших людей достаточно быстро сливаются в один господствующий политический класс. В римскую знать.

И первым крупным шагом республиканской знати по присвоению ключевого ресурса Республики стало постепенное замещение системы раздачи государственных земель так называемыми оккупациями. Что такое оккупации?

Если государственные раздачи земель производились путем государственного распределения завоеванных пахотных угодий между рядовыми гражданами путем отдачи земельных угодий в собственность или долгосрочную аренду, то оккупации земель имели совсем другую основу. Это был самовольный захват государственных земель на «временной основе» – до тех пор, пока эти земли не поступят в систему государственных раздач. Иначе говоря, владельцем земли становился тот, кто первый успевал на ней «осесть». А «временное пользование» очень быстро превратилось в постоянное и бессрочное. И «оккупированные» земли до системы государственных раздач просто перестали доходить.

Вот что пишет об этом Теодор Моммзен.

«До тех пор постоянно производилась раздача земель, в особенности в случае завоевания новой территории; при этом наделялись землей все самые бедные граждане и оседлые жители… Хотя правительство и не осмелилось совершенно прекратить такую раздачу земель и тем более ограничить ее одними богатыми людьми, но оно стало производить наделы реже и в меньших размерах, а взамен их появилась пагубная система так называемой оккупации, состоящей в том, что казенные земли стали поступать не в собственность и не в настоящую срочную аренду, а в пользование тех, кто ими прежде всех завладел, и их законных наследников, с тем, что государство могло во всякое время отобрать землю назад…

Но теперь это временное пользование не только превратилось в постоянное, но, как и следовало ожидать, стало предоставляться только привилегированным лицам или их фаворитам… К этому присоединилось, вероятно, уже в ту пору возникавшее крупное сельское хозяйство, вытеснявшее мелких клиентов-фермеров, взамен которых стали возделывать землю руками пахотных рабов; этот последний удар было труднее отвратить, чем все вышеупомянутые политические захваты, и он оказался самым пагубным.

Тяжелые, частью неудачные войны и вызванное этими войнами обложение чрезмерными военными налогами и трудовыми повинностями довершили остальное, вытеснив землевладельца из дома и обратив его в слугу, если не в раба заимодавца, или же фактически низведя его как неоплатного должника в положение временного арендатора при его кредиторах. Капиталисты, перед которыми тогда открылось новое поприще для прибыльных, легких и безопасных спекуляций, частью увеличивали этим путем свою поземельную собственность, частью предоставляли название собственников и фактическое владение землей тем поселянам, личность и имущество которых находились в их руках на основании долгового законодательства.

Этот последний прием был самым обыкновенным и самым пагубным: хотя он иных и спасал от крайнего разорения, но ставил поселянина в такое непрочное и всегда зависевшее от милости кредитора положение, что на долю поселянина не оставалось ничего, кроме отбывания повинностей, и что всему земледельческому сословию стала угрожать опасность совершенной деморализации и утраты всякого политического значения»58.

4. Народ безмолвствует? Ага, щас!

Не правда ли, знакомая картина! Менее, чем за столетие до этого ровно аналогичную ситуацию застает Солон в Афинах. Земля сконцентрирована в руках немногих, основная масса крестьянства – в долговой кабале у полисной знати, воевать некому. В Афинах долговой кризис был разрешен Солоном, наделенным для этого диктаторскими полномочиями. В Риме тоже не обошлось без диктатора. Но, к чести римлян нужно сказать, что главную роль в разрешении долгового кризиса сыграл здесь не диктатор, а сам народ.

Вот как это было. Слово Теодору Моммзену.

«Строгое применение долгового законодательства… возбудило раздражение среди всего крестьянства. Когда в 259 г. [495 г. до н. э.] был сделан призыв к оружию ввиду предстоявших опасностей войны, военнообязанные отказались повиноваться. Затем, когда консул Публий Сервилий временно отменил обязательную силу долговых законов, приказав выпустить на свободу арестованных должников и прекратить дальнейшие аресты, крестьяне явились на призыв и помогли одержать победу.

Но по возвращении с поля битвы домой они убедились, что с заключением мира, из-за которого они сражались, их ожидают прежняя тюрьма и прежние оковы; второй консул Аппий Клавдий стал с неумолимой строгостью применять долговые законы, а его коллега не посмел этому воспротивиться, несмотря на то, что его прежние солдаты взывали к нему о помощи. Казалось, будто коллегиальность была учреждена не для защиты народа, а в помощь вероломству и деспотизму; тем не менее, пришлось выносить то, чего нельзя было изменить.