Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов

скрываясь, и никто не остановил меня. Вдоль пустынного коридора, в котором гулко звучали по мраморному полу мои шаги, прошел к телефонам. В кабине было жарко и душно. Вложив в аппарат карту, я набрал номер. Я смотрел на часы, когда на том конце поднимали трубку, и поэтому замешкался, не успел вовремя ответить.

— Это ты? — в голосе женщины звучали слезы. — Почему ты бросил трубку?! Что ты молчишь?! Я знаю, я знаю, что это ты!

Женщина молчала какое-то время, а затем разразилась рыданиями.

— Зачем ты меня мучаешь?! Тебе это доставляет удовольствие? Скажи, я увижу тебя еще?! Ответь!

Как быстро менялись зеленоватые тонкие цифры на темном электронном табло телефона! Правила пользования международным телефоном-автоматом были напечатаны по-английски. Женщина говорила по-французски. Я думал по-русски. По-русски же на стенке рядом с телефоном было начертано знакомое мне с детства, короткое, емкое ругательство. Порывшись в карманах, я нашел в пиджаке шариковую ручку. Долго думал, что написать, и совершил в конце концов плагиат, повторив уже написанное слово дважды, один раз — крупно и жирно, второй — буквами поменьше. В трубке к этому времени раздавались короткие частые гудки. Я повесил трубку, затем постоял в кабине и, вместо того чтобы выйти, все-таки снова набрал тот же номер. Затем — еще трижды. Было занято. За эти несколько минут, проведенные в кабине, я успел страшно вспотеть. Я шагнул из кабины, — дверь ее мягко, бесшумно закрывалась за мной.

В фойе у дверей на улицу я приостановился, собравшись закурить. Сбоку меня тронули за руку.

— У вас не найдется сигаретки и для меня? — услышал я женский голос.

Я оглянулся; передо мной, смеясь, стояла девушка, с которой встретился я вчера при таких странных обстоятельствах в загородном доме гостеприимного, хлебосольного Б. Я не мог не усмехнуться ей в ответ.

— Вот так встреча, — сказал я. — Кто бы мог подумать. Добрый вечер, Анна.

Она кокетливо подала мне свою узкую, слабую ручку.

— Вы даже имя мое запомнили? — удивилась она.

— Я о тебе много думал, — сказал я.

Она засмеялась польщенно.

— Я вас видела только что в ресторане.

— Правда? А я вас — нет.

— Вы были такой бледный и мрачный… Мне показалось, что у вас что-то случилось.

Она как будто ждала ответа.

Я покачал головой.

— Все совершенно в порядке.

— Я думала к вам подойти…

— Тогда почему не подошла?

— Боялась, что вы меня прогоните.

— Почему вдруг я должен был тебя прогнать?

— Ну конечно, — сказала она, делая вид, что говорит серьезно. — Ведь вы женаты… — И рассмеялась.

Я только вздохнул.

— Ну вот. Вы сразу снова помрачнели.

— Ты хорошо выглядишь, Анна, — сказал я.

— Таким тоном говорят: а не пошла бы ты…

Она закурила предложенную мной сигарету; по тому, как она взяла сигарету в рот, как стала затягиваться, прикуривая от моей зажигалки, как выдохнула дым — неловко, сразу густым облачком, — можно было понять, что курить она не умеет.

— Ты не куришь? — спросил я.

— А что, видно?

— Заметно.

— Нет, — она улыбалась, часто моргая: дым попал ей в глаза. — Несколько раз пробовала, вот как сейчас, но мне так и не понравилось. Это невкусно. Хотя все курят.

Мы помолчали, глядя друг на друга.

— Не думал, что мы с тобой еще встретимся, — сказал я.

— Мир тесен, — произнесла она. От дыма глаза ее сразу же покраснели, увлажнились, словно она готова была вот-вот заплакать.

Она обернулась, обвела глазами зал; снова взглянув на меня, улыбнулась.

— Вот так, — сказала она, смущенная молчанием.

Я помолчал еще, глядя на девушку.

— Ты здесь с друзьями? — спросил я.

— Нет, так же, как и вы, одна, — ответила она, играя грусть. А потом добавила: — Если вам одиноко, я с удовольствием составлю вам компанию.

Если мне одиноко…

Я не знал, что ей ответить: сердце мое разрывалось от тоски.

— Слушай, ты меня все на «вы» называешь. Я себя так совсем стариком чувствую. Давай перейдем на «ты».

— Хорошо.

— Анна, Анна… Ты угадала, мне сегодня на самом деле очень одиноко.

Она разулыбалась.

— Пойдем к тебе, — сказала она, беря меня под руку. — Ты в этой гостинице остановился?

Я покачал головой. Меня вдруг поразило, что глаза у нее точь-в-точь того же цвета, что и у Лизы. Только Лиза пониже. И волосы у нее темней. Зато прически у них почти одинаковые. Вообще, многое в ней — в девушке, выходившей со мной под руку из гостиничных дверей на темную, ночную улицу, — делало ее необыкновенно похожей на Лизу. Но что именно еще, я не мог бы сказать. Тип лица, походка? Голос, фигура? Не знаю. Я не особенно задумывался в тот вечер над своими ощущениями. В тот вечер мне не хотелось думать.

В машине, на заднем сиденье, она прижалась ко мне, приблизила свое лицо к моему — в ее глазах отражались ночные московские огни. Я равнодушно коснулся губами ее губ. Она закрыла глаза, обняла меня обеими руками за шею, кусая мои губы. Шофер временами поглядывал на нас в свое узкое зеркальце. Она взяла мою руку и положила себе на грудь. В" машине мы не успели сказать друг другу ни слова. От нее пахло духами, чуть-чуть табаком, ветром — в ожидании машины нам пришлось простоять на улице с пятнадцать минут, Анна продрогла, но в машине снова согрелась. Мы молчали и в лифте, глядя друг на друга в зеркало. На дверном косяке еще можно было различить слабое пятнышко, оставшееся от пластилиновой печати. Странно было вспомнить о том, что связано с этой печатью, словно случилось все это с кем-то другим, не со мной. Анна снова прижалась ко мне, когда я закрыл за собою дверь. Я чувствовал ее ноги, ее живот, ее грудь. Отпустив мои губы, она сказала, смущенно улыбаясь:

— Я на секунду в туалет, ладно?

В почти мертвой тишине номера было слышно все, что делала она в туалете: шорох поднимаемого платья, удар по телу тугой резинкой трусов, скрип голубого пластмассового сиденья унитаза, на которое опускалась девушка, предательское журчание струйки, тут же заглушенное шумом воды, которую пришлось затем пустить еще раз. Чуть покрасневшая, она вышла из туалета.

— А ванная — там? — спросила она.

Я усмехнулся: история повторялась.

— Шампанского не хочешь? — сказал я — не знаю, в шутку ли, всерьез.

— Если честно, я не люблю шампанское. Я от него икаю, — ответила Анна. — Я не буду. А ты — как хочешь.

Я ждал ее у окна, глядя на пустынный проспект, на темные липы с неподвижными листьями, на стоявшие