Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже после шестой клизмы я был чист, как новорожденное дитя, но мне пришлось выдержать еще две, выпуская из себя воду, прозрачностью своей приближавшуюся к ключевой.
На металлической, с желобком-углублением наверху, кровати, на каких обычно перевозят в больницах трупы, меня отвезли в палату на пять коек, четыре из которых были заняты. Мне предоставлялась возможность передохнуть.
Лежавший от меня по правую руку раздирающе стонал, оскалив зубы, свесив с кровати голову, закатывая красные, с лопнувшими сосудами, глаза. Слева спали и храпели. Напротив, у окна, крупный подросток с лицом умственно неполноценного слушал магнитофон, стоявший над его головой на спинке кровати. Четвертый из пациентов, лежа в кровати, жрал руками колбасу с помидорами. Из всех четверых больше всего раздражал меня именно этот: он чавкал так громко и обстоятельно, словно выполнял возложенную на него кем-то обязанность. Я так и не смог уснуть. Часа через полтора за мной снова приехала металлическая кровать, но другая: желоб, в который укладываются тела, был отполирован чуть ли не до зеркального блеска. Из палаты меня вывезли ногами вперед.
11
19.06
В ординаторской меня ждали два человека: один — помоложе, с живым, приветливым лицом, другой — постарше, с лицом жестким, глядевшим хмуро. Первый представился, его звали Андреем. Второй лишь показал удостоверение. И без его удостоверения я уже догадался, что люди эти — не доктора.
— А как вы себя чувствуете, Виктор Алексеевич? — спросил первый, подойдя к изголовью кровати, на которой ввезли меня в комнату.
А Виктор Алексеевич чувствовал себя сносно.
— Великолепно, — ответил я. — Только задница болит.
Младший поднял брови, непонимающе поглядел на меня, на своего друга, на санитара.
— Ему клизмы ставили. Восемь штук.
Подавляя улыбку, младший участливо смотрел на меня.
Затем, когда санитар вышел из комнаты, начались вопросы. Беда в том, что у меня не было паспорта. При мне вообще не было никаких документов. Так что Андрею с приятелем было необходимо, что называется, выяснить мою личность.
Оказалось, жизнью своей я обязан горничной, вошедшей около двенадцати часов в мой номер для его уборки. Перестелив разобранную постель, она двинулась в ванную, но та оказалась закрытой. У горничной, естественно, был ключ, но в замок он почему-то входить все никак не хотел. Присмотревшись, женщина обнаружила в замке обломок другого ключа. Она стучала в дверь, но из-за двери ей не отвечали. По телефону она пригласила в номер администратора. Администратор — охранника. Охранник вызвал милицию. Милиция приказала привести мастера. Мастер вскрыл дверь. За которой и обнаружили меня: без сознания, скрученного по рукам и ногам, полураздетого, позеленевшего. Была немедленно вызвана «скорая помощь».
Спускали меня, по словам младшего, по черной лестнице: слишком фешенебельна была гостиница, чтобы проносить по ее парадным коридорам, сверкающим лифтам, роскошным лестницам и залам такого зеленого и, судя по всему, криминального полупокойника.
Когда я заговорил о девушке, оставшейся ночевать в моем номере, мужчины переглянулись.
— Вы почувствовали себя плохо сразу после того, как выпили шампанское? — спросил старший.
— Да. Почти сразу. Через минуту. Трудно сказать.
— Она сама предложила вам вино?
— Да.
— Вы присутствовали при том, как она разливала шампанское по бокалам?
— Нет, — я начинал уставать. — Разливал шампанское я сам. В то время как она была в душе.
— То есть вы налили и себе, и ей из одной и той же бутылки и выпили затем оба. Вам стало плохо, а с ней, судя по всему, не произошло ничего…
— Это странно, — сказал младший.
— Если не ошибаюсь, — вспомнил я вдруг, — себе я налил уже из второй бутылки. Первый бокал я выпил, когда она принимала душ. После этого открыл новую бутылку и из нее налил себе второй бокал.
— И она подала вам именно этот бокал? Который вы сами, собственноручно наливали из другой бутылки?
— Я не знаю. Наверное.
— Вы выходили из комнаты? Она оставалась в комнате одна?
— Я тоже принимал душ, после того как она закончила.
— После того как она закончила… То есть вы хотите сказать, что принимали душ не вместе с нею? — спросил старший недоверчиво.
— Я же сказал вам: сначала она, потом я. Когда она вышла из ванной.
Младший произнес извиняющимся тоном:
— У нас нет намерения оскорбить вас. Вы нас поймите: нам необходимо установить истину…
— Да-да, — сказал я, опускаясь на спину. Я все еще лежал на той металлической кровати.
— Значит, она вышла из душа, вы вошли в душ. Так? — подытожил старший. — В то время как бокалы остались в комнате. Так?
— Да, — ответил я.
— Затем. Вы закончили мыться, вышли из душа, и она дала вам бокал. Так?
— Да.
Я плохо себя чувствовал, и не столько физически: мне было очень грустно.
— А зачем, простите за такой вопрос, вы оставили ее у себя? — спросил младший.
Я усмехнулся.
— А вы как думаете? — ответил я.
— Мы никак не думаем, — сказал другой резко.
— Она сказала, что у нее мама в больницу попала… — Я осмотрел обоих мужчин. — Что у нее инфаркт был. Что ей сделали операцию… Ей было трудно дома… Так она мне сказала.
— Понятно, — произнес старший, что-то записывая в своем блокноте.
— Еще раз, — сказал он же, поднимая на меня глаза. — Вы уверены, что получили бокал от нее?
— Я ведь уже несколько раз сказал…
Младший склонился надо мной:
— Поймите, это слишком важно. Нам необходимо знать наверняка.
Подошел ко мне и старший, все это время остававшийся у окна.
— Шанс, конечно, невелик, — сказал он; в руках у него был альбом. — У нас тут есть некоторые фотографии… Вы могли бы узнать эту девушку?
«О-о, могли бы я ее узнать, Господи?! Могли бы я ее узнать?!»
— Я думаю, да, — сказал я.
— Шанс невелик, — повторил человек, раскрывая передо мною альбом, из которого сразу упало на мое одеяло несколько фотографий. — Простите. Тут у нас главным образом девочки… легкого поведения, что называется. Но не
