В тисках - Буало-Нарсежак

Перечитав письмо несколько раз, она показала его дяде.

— Я получила письмо от тети Ольги.

— Да? Ну и как она поживает?

Марилена вздрогнула. Он ответил совершенно нормальным голосом. Но потом вдруг разволновался.

— Она… эта ведьма… Она всегда… завидовала мне… тебя… Симона… она никогда не любила… Только и думала о твоей кузине.

— Прочитать письмо?

— Не надо.

Он встал с кресла и, вздыхая, отправился в кухню. Он шаркал по полу ногами, как ребенок, катающий игрушку. Марилена постепенно освобождалась от охватившего ее страха. Когда пришел Филипп, она ему сказала:

— Попробуй с ним поговорить. Мне кажется, ему лучше.

— Ну, старый негодяй! — воскликнул Филипп, не проявив никакого волнения. — Чего он только не придумает, чтобы отравить нам жизнь!

Потом она услышала, как он разговаривает на кухне. Прислушалась, не в силах пошевельнуться. Наконец он вернулся, ворча.

— Тебе что, приснилось?.. Он мелет все тот же вздор.

— Но я тебя уверяю…

— Ладно, все в порядке. Давай быстренько поедим. У меня дела. Встретил старого приятеля, он предлагает поехать в Фаянс.

— Что?

— Да. Но летать я не собираюсь. Сейчас не сезон. Мне хотелось бы повидать друзей. Просто пожму им руки и вернусь… Скажем, на три дня. Подумаешь, всего три дня!

Он обнял жену за плечи.

— Ну, крошка, ты же не собираешься плакать. Буду тебе звонить каждый вечер… Пойми. Я же не могу все время сидеть на привязи, как собачонка. И потом, у меня есть планы… Расскажу, когда вернусь.

Он крепко сжал ее, покачивая в руках с забытой нежностью.

— Ой! Извините.

Они быстро отстранились друг от друга. На пороге с заговорщицким видом стояла Мария.

— Завтрак готов.

Они прошли в столовую, но, едва сев, Марилена встала, скомкала салфетку.

— Что с тобой?

Она бросилась к себе в комнату, попыталась запереться, но Филипп помешал.

— Оставь меня, — крикнула она. — Иди… Занимайся своими делами.

— Но объясни же…

— Разве ты не видишь? Эта девчонка… думает, что мы любовники. Я вышвырну ее за дверь.

— Успокойся.

— Тебе на это наплевать.

— Боже мой, я просто не делаю из этого трагедии.

— А мне это невыносимо.

Она упала на кровать, закрыв уши руками, чтобы больше не слышать Филиппа. Она дошла до предела. Филипп так далек от нее… Дядя — крест, который она несет… Ольга считает ее Симоной… Все это глупость и нелепость. И вот, в довершение всего, ее принимают за любовницу собственного мужа. Это уже слишком! От нее требуют слишком многого. И ради чего? Из-за каких-то несчастных денег. Филиппу хорошо удавалось скрывать свои планы, но теперь ей все стало ясно. Он всегда зарился на наследство. С самого начала он терпеливо вел свою игру. Нагромождал одну ложь на другую. А она, как послушный ребенок, всегда уступала.

Она поискала платок, увидела, что Филиппа в комнате больше нет, и пожалела об этой идиотской сцене. Филиппу ведь тоже нелегко. Если бы у нее было больше решительности, она могла бы приходить к нему в гостиницу, проводить с ним ночи, раз уж днем она себе не принадлежит. Она умыла лицо, накрасилась. Правда заключается в том… как ни неприятно признавать это, в том, что ей нравится играть роль кузины. Почему она сейчас оттолкнула Филиппа? Потому что их застала Мария? Или потому, что она уже привыкла спать одна, без приставаний мужчины, не затрудняющего себя особыми церемониями? Нет, хорошей супругой ее назвать нельзя. В сущности, она продолжает оставаться воспитанницей коллежа Непорочного зачатия. Хочет сохранить Филиппа и все делает для того, чтобы его потерять. И все это завязано в чересчур тугой узел противоречивых желаний, которые она не в состоянии понять. Она вернулась в столовую. Услышав шум, из кухни появилась Мария.

— Можете убирать, Мария. Я не хочу есть.

— Господин Филипп ушел. Он оставил записку.

Она протянула сложенный вдвое листок, вырванный из записной книжки.

«Позвоню завтра вечером. Не забудь об удостоверении личности. За тебя я его получить не могу. И вообще, не будь дурой…»

Мария записку наверняка прочитала. Марилена покраснела.

— Как мой отец? — спросила она.

— О нем я позаботилась. Покормила на кухне.

— Он меня не спрашивал?

— Нет. Сейчас он отдыхает в шезлонге.

— Спасибо, Мария.

У Марилены вдруг возникла мысль довериться этой девушке, которая умеет все так хорошо устроить, которая, должно быть, у себя дома воспитала целый выводок братишек и сестренок.

— Я оставляю его на вас, — проговорила она. — Я иду по делам.

— Мадам права. Надо пользоваться солнечной погодой.

Марилена завязала на голове шелковый платок, прикрыв волосы. Они отрастали довольно медленно. Узнает ли ее тетя Ольга? Прошло двадцать пять лет. Конечно нет. Но если вдруг произойдет невозможное, она признается во всем. И у нее наконец-то появится союзник. Ей почти хочется, чтобы ее разоблачили. Пусть Филиппу будет хуже. Не надо было дергаться.

Она села в такси. Время от времени спрашивала:

— Еще далеко?

Она порылась в сумочке. Хватит ли ей денег? Может, надо помочь немного старой женщине, живущей в нужде? Когда-то Ольга заведовала небольшим пансионатом под названием «Общественные связи»… Во всяком случае, Марилена слышала, как об этом говорили. Но она особенно не старалась вникать. Теперь Ольге больше шестидесяти пяти лет, ведь она самая старшая. Получает ли она пенсию? Заняв место Симоны, Марилена лишает ее части наследства. Эта мысль стала вдруг невыносимой. Марилена смутно представила себе убогую квартиру, перед глазами предстали почерпнутые из романов картинки бедности, и она чуть было не попросила повернуть назад.

— Почти добрались, — сказал шофер. — Застава Отей позади, теперь совсем рядом.

Такси ехало вдоль большого сада, оранжерей, потом сделало поворот и наконец остановилось у ворот перед палисадником. За ним виднелся двухэтажный домик. Еще дальше, за домом, возвышался огромный кран со стрелой, нависшей над строящимся зданием. Марилена расплатилась, дошла до ворот, поискала звонок. Его не было. Она толкнула ржавую дверь. Лужайка оказалась ухоженной. Там росли три персиковых дерева, их опавшие розовые листья придавали некое очарование этому безрадостному месту. На ступеньках дома рыжий кот приводил себя в порядок. Увидев Марилену, он подошел к ней и потерся о ее ноги. Она потихоньку его отстранила, но тут же увидела другого, совершенно черного. Он сидел на подоконнике и смотрел на нее из-под полузакрытых век. Тетя Ольга, видимо, любит животных. Дверь была приоткрыта. Марилена постучала, открыла дверь и оказалась в тесной прихожей, заставленной плетеной мебелью. На ней дремали кошки — серые, белые, полосатые, — как минимум дюжина кошек, приоткрывших глаза при появлении незнакомки.

— Есть здесь кто-нибудь?

— Да… да…

— Мадемуазель Ольга Леу?

— Это я. Я вас хочу предупредить. Больше не беру. Куда я их дену?

От удивления Марилена не смогла выговорить ни слова. Почему она решила, что тетя — беспомощная старушка? Тетя Ольга с зачесанными назад волосами с раздражением рассматривала ее близорукими глазами сквозь очки в железной оправе. Засунув руку в большой карман фартука, она вытащила оттуда маленького котенка.

— Утром еще одного подкинули.

Она поцеловала котенка в носик, снова засунула его в карман.

— Какие же бессердечные люди!

— Я ваша племянница, — робко произнесла Марилена, — Симона Леу.

Ольга чуть наклонила голову и искоса посмотрела на Марилену сквозь очки.

— Вот уж не ждала тебя, — произнесла она.

Она стояла посередине прихожей, рассматривая Марилену, сощурив глаза, как будто пытаясь что-то вспомнить. В кармане копошился котенок и пищал, как мышка. Она погладила по фартуку, успокаивая его.

— Симона!.. Вот уж действительно сюрприз!.. Заходи!

Марилена вошла в комнату, когда-то, возможно, служившую кабинетом. На стульях, всех других предметах мебели лежали кошки.

— Не обращай внимания, — сказала Ольга. — Я стала как бы матерью для кошек. Я вменила себе в обязанность подбирать всех бездомных. Если не я, кто о них позаботится?

— Много их у вас?

— Около сорока.

К ним, мурлыча, подошел здоровенный котяра с отметинами недавних битв. Ольга взяла его под мышку, стряхнула со стула свернувшуюся на нем клубком кошку.

— Садись. Можешь называть меня на «ты»… Не надо строить из себя скромницу, ты ведь одна из них!

Из соседней комнаты доносились звуки схватки, потом раздалось хриплое мяукание.

— Это Микадо, — сказала она. — Когда он есть, никого рядом не терпит.

— Но как вам удается… как тебе…

— Выкручиваюсь… Во многом себе отказываю… Что ты хочешь? Не выкинуть же всех их!