Синдром - Джон Кейз

Из чуланчика в коридоре вытащила табурет со ступенькой и направилась в спальню. Там, взобравшись на нехитрое приспособление, сняла с верхней полки антресоли старый альбом для наклеивания вырезок. Спустилась, вынесла находку на балкон и, усевшись возле потрескивающего камина, открыла первую страницу.

В альбоме хранилось, наверное, с сотню снимков – каждый крепился к листу мазками клея по углам. Здесь лежали скопившиеся за многие годы семейные фотографии – главным образом их с Эйдриен и Дека с Марленой. На первой странице портрет самой Нико: Марлена раскачивает ее на качелях, волосы вьются по ветру, а смеющееся личико девчушки светится радостью. На заднем плане – длинный одноэтажный дом с пологой крышей, выстроенный из красного кирпича.

На той же странице восьмилетняя Эйдриен стоит у пятнадцатифутовой отметки, внутренне собравшись перед решающим броском. Дек жарит барбекю на заднем дворе, в одной руке – лопатка, в другой – баночка пива «Бад». Сестры строят песочные замки на пляже. Эйдриен кладет завершающие штрихи на пряничный домик. Нико с Деком готовятся к Хэллоуину – девочка обхватила руками тыкву с прорезями для глаз и рта. Среди прочего даже фото Никки в бальном платье на выпускном вечере – незадолго до ее побега в Европу, после чего все в жизни полетело кувырком.

Фотографии запечатлели идеальную семью, здесь царило благоденствие, как весной в Миннесоте. Однако Нико и другие люди из альбома знали правду – о том, что осталось за кадром. За снимками скрывался ад, доказательством чего было отсутствие Розанны. Сестры, лица которой Никки даже не помнила.

Ее словно никогда не существовало. Значит, альбом в руках Нико тоже являлся частью обмана: он приказывал забыть обо всем, что случилось. Хорошо, хотя бы Никки жива. У нее есть прошлое. А вот старшая сестра – ее не осталось даже в воспоминаниях. Сначала Розанну убили, а потом стерли – как московского аппаратчика, ставшего всем неожиданно и необратимо неудобным.

Ники вынула фотографию, где она на качелях, и перевернула ее. На обороте мелким неразборчивым почерком приемной матери было написано:

«На качелях с моей крошкой.

4 июля 1980

Дентон. Делавэр»

И даже это ложь, подумала Нико. Дом фермерского типа на заднем плане нисколько не походил на ветхий особняк с облупившейся краской, который остался в ее памяти. Да и находился он в Южной Каролине. Интересно, она вообще когда-нибудь бывала в Делавэре? Вряд ли.

Сложив портрет пополам, Никки отправила его в камин – бумага распрямилась, и лица почернели. Снимок объяло пламя, и на его поверхности защелкали искры, спиралью поднимаясь в каминную трубу. Один за другим девушка скармливала огню фотографии из альбома, пока не остались лишь ее собственные фото да снимки младшей сестры. Нико поднялась, смахнула с ресниц слезы и пробормотала, обращаясь то ли к себе самой, то ли к стенам: «Вот и все, долой дурные воспоминания».

Почти стемнело – по крайней мере, по меркам Вашингтона. Перемигивающиеся огни самолетов двигались на фоне мириадов невидимых звезд. Никки принесла с кухни проволочный веничек и затушила тлеющие угли.

Разобравшись с альбомом, она направилась в гостиную и вынула из верхнего ящика стола конверт. Нико приготовила его более месяца назад, и он лежал вдали от глаз, дожидаясь своего срока, – и вот час пробил. Девушка пошла на кухню и стала подыскивать для него местечко. В итоге выбор пал на холодильник. Она сняла с двери все, что на ней висело: комиксы, меню обедов на вынос, рецепты маринованной курицы и фотографии Джека – и бросила этот хлам в мусорную корзину. Затем адресовала конверт Эйдриен и магнитом в виде крохотной бутылочки джина «Танкерей» прикрепила его к дверце. Взглянула на часы: 18.30. До прихода Эйдриен остался целый час – еще уйма времени.

За кухонной стойкой Никки налила себе бокал холодного шардоне «Русская река» и поставила компакт-диск Майлса Дейвиса «Испанские наброски».

Потягивая вино мелкими глотками, вошла в ванну, по коже пробежал холодок – продрогла, пока перебирала на балконе фотографии. Достала из бельевого шкафа комнатный электрообогреватель, воткнула вилку в розетку и поставила прибор на выступающий край ванны.

Щелкнула тумблером и стала неторопливо раздеваться, нежась в потоке теплого воздуха. Бросила одежду в бельевую корзину и, обнаженная, встала у края ванны. Она пила вино и вместе с Майлсом, парящим в высотах «Кончето де Аранхуэс», покачивалась в такт тягучему, уводящему за собой звуку саксофона. Шагнув в воду, Никки медленно погрузилась в плавающее на поверхности облако пузырьков.

Вода нагрелась в самый раз – настолько горячая, что едва можно было терпеть. Тепло словно пронизывало, ощущения колебались на грани удовольствия и боли – иными словами, чуть за пределами удовольствия. Нико посмаковала эту фразу – «предел удовольствия» – и улыбнулась, продолжая бесстрастно сползать в воду. Пузырьки лопались под спиной и щекотали шею, а она расслабленно наблюдала, как кольца обогревателя окрашиваются в насыщенный оранжевый цвет. Тут Майлс взял такую душераздирающе чистую ноту, что глаза девушки подернула пелена влаги – и легонько, почти нежно, Никки протянула ногу и подтолкнула обогреватель в воду.

Глава 5

В Капитолийских Башнях, где Дюран снимал квартиру, существовал подземный торговый центр, что сильно облегчало жизнь местным обитателям – необходимость покидать здание практически отпадала. Здесь были свои супермаркет, аптека, химчистка, газетный киоск, туристическое агентство и кофейня «Старбакс». Каждое воскресенье газета «Вашингтон пост» печатала объявление с фотографией жилого комплекса, под которой красовалась замысловатая надпись: «Капитолийские Башни – выгоды деревни в условиях городского комфорта».

Дюран только что посетил супермаркет «Сейфуэй сторз», размещавшийся в подвальном этаже, и теперь возвращался домой, крепко обхватив одной рукой три полиэтиленовых пакета с продуктами, а другой пытаясь справиться с замком. Не успела дверь распахнуться, как доктор понял, что через секунду зазвонит телефон – этот трюк он отработал в совершенстве.

Дело в том, что по какой-то причине психиатр улавливал тональность и тембр звуков, сопровождавших работу приборов. Он слышал клацанье заморозки для льда, неугомонный гул кондиционера, бульканье и всплески посудомоечной машины. Любая перемена в акустике оборудования, даже самая незначительная, не могла остаться незамеченной, как чих взломщика посреди ночи, и Дюран сразу понимал, что произошла неполадка.

Подобному дару психотерапевт не находил применения и не мог объяснить, откуда он взялся, что, впрочем, не мешало верить в его реальность. Доктор прикрыл ногой дверь и, едва переступив порог, ощутил повисшее в воздухе напряжение. Секунду он вслушивался, замерев прямо у входа, а затем шагнул к телефону. В тот же миг аппарат зазвонил.

Это выглядело сверхъестественно, вычислить такое невозможно. И еще такие случаи наводили на мысль, что он лучше понимает приборы, чем людей, – печальное качество для психотерапевта. Доктор потянулся за трубкой, в очередной раз убедившись, что не ошибся. Да и как ошибешься, если перед самым звонком воздух так и дрожит в ожидании, точно аудитория, готовая взорваться громоподобными аплодисментами.

– Алло!

– Джефф?

Незнакомый голос. К тому же никто из его приятелей или пациентов так к нему не обращался – он для всех был или «Дюран», или «доктор Дюран».

– Алло-о?

– Да! Извините, я отвлекся. Джефф у телефона.

– Ну, тогда привет! Это Банни Кауфман-Винкельман. Как здорово, что я до тебя дозвонилась! У всех автоответчики.

– Да, бывает.

– Почти всегда. Ты не помнишь меня? Мы вместе учились в Сидвелле. У нас был класс «без уклона», ничего особенного, просто набор 87-го года. Меня тогда еще звали просто Банни Кауфман. – Она помедлила и торопливо продолжила: – Ты, полагаю, был тихоней.

Дюран задумался. Тихоней? Возможно. А Банни, кто она такая? Лица ее он не помнил. Впрочем, ничего удивительного: доктор давно не поддерживал отношений с одноклассниками – средняя школа осталась в далеком прошлом.

– Да, наверное, – запоздало ответил на вопрос Дюран. – Так что стряслось? Чем могу помочь, Банни?

– У меня два дела. Сначала пообещай, что заполнишь анкету, которую я выслала. Ты наверняка заполнял такие – называется «Где вы, друзья?».

– Договорились.

– И второе: ты можешь прийти на встречу выпускников? Мы устраиваем вечер старых однокашников – так сказать, возвращение в родные пенаты. Ты ведь получаешь наш информационный бюллетень? Так вот, я звоню, чтобы напомнить – нам нужны все, с кем удастся связаться.

Дюран промямлил в трубку что-то неопределенное и взял со стола спичечный коробок, который де Гроот вместе с сигаретами забыл на недавнем сеансе. Джефф машинально вертел коробок в руке, и его взгляд привлекла этикетка: в центре расходящихся серебристо-черных кругов был нарисован глаз. Психиатр перевернул спичечную коробку и увидел похожий рисунок, с надписью в середине: