Лео Бокерия: «Влюблен в сердце». Истории от первого лица - Лео Бокерия

подъездах. Эти специалисты приходили на операцию и подключали свои агрегаты, приматывая провода серой изоляционной лентой, которая потом периодически разматывалась и отходила. Если больной делал неосторожное движение, провода размыкались и он моментально терял сознание. Тут уж врачам и санитарам приходилось срочно перековываться в электриков, зачищать и соединять эти разъединившиеся концы, чтобы срочно подать на сердце больного жизненно необходимый импульс…

Замечу, что работали мы при этом только с брадикардиями, а ускоренными сердечными ритмами (тахикардиями) не занимались вовсе, тогда это было совершенно неведомое и непознанное пространство.

Я прочитал статью и сразу понял, что нашел именно то, что нужно. Передо мной лежала настоящая «терра инкогнита», неведомая и необъятная земля, на которой исследователя ожидало множество открытий. Причем тот, кто сумеет в числе первых освоить это пространство, способен принести громадную пользу и подарить полноценную жизнь многим людям, которые сейчас отчаянно нуждаются в лечении: никто не может помочь их больному сердцу с ускоренным ритмом. Да: предо мной был целый мир, в котором разнообразнейшие аритмии сочетаются с врожденными и приобретенными пороками сердца, с коронарной болезнью, – безграничное, совершенно пока невозделанное поле…

Я стал искать все, что только можно было найти, и оказалось, что над этой темой работают в мире всего только два центра – один в США, другой во Франции. Пришел к Бураковскому и рассказал о своей находке. «Замечательно! – Владимир Иванович был явно доволен. – Именно такое крупное и новое дело нам необходимо!»

Владимир Иванович не возражал против моих поездок в эти зарубежные центры. Более того, чтобы ускорить дело, он сам отправился к академику Борису Васильевичу Петровскому, министру здравоохранения СССР, и договорился с ним о зарубежной стажировке для меня. Личное обращение Бураковского значительно ускорило дело и сняло многие вопросы. Отправиться на стажировку за рубеж было в те годы очень и очень непросто.

Таким образом состоялась моя первая серьезная поездка за рубеж. Я стажировался в течение месяца в медицинском центре Дьюкского университета в США. Все, что мог, изучил капитально, самым подробным образом: привез целый чемодан записей и книг.

Затем в течение года мы, объединившись с талантливыми инженерами-электронщиками (работавшими, по сути дела, на голом энтузиазме), сумели создать оборудование, приборы и приспособления, каких в то время не было не только у нас, но и нигде в мире. Потом с замечательным инженером Авалиани и моим аспирантом Амираном Ревишвили (ныне академиком РАН) мы все эти приборы и оборудование отработали и довели до ума. В итоге был создан отечественный аппарат, с которым мы учинили настоящий прорыв в аритмологии.

Аритмии, как уже сказано, исключительно разнообразны и часто сочетаются с другими болезнями сердца. Еще недавно врачи в таких случаях были бессильны. Теперь мы получили реальную возможность успешно бороться с неизлечимым прежде недугом и возвращать людей к полноценной жизни.

В 1980 году было официально открыто специализированное отделение (такое, о котором я мечтал и где мог оперировать без ограничений, сколько хватало сил). Оно называлось отделением аритмий сердца. В этом отделении начала свою медицинскую биографию большая группа молодых специалистов – и первыми среди них были Амиран Ревишвили и Лена Голухова (сейчас она тоже академик РАН).

В такой работе все идет в плюс. Если делаешь много операций, то и результаты для обобщения и анализа получаешь интересные и убедительные. А мы очень много оперировали. Больных-то несметное количество, и пока что никто, кроме нас, им помочь не мог.

Параллельно мы вели исследования. Нам удалось понять основные механизмы возникновения и развития болезней, связанных с нарушениями ритма. Они заложены в самой структуре клетки сердечной мышцы, в том, как она работает. Это как раз и объясняет причины возникновения аритмий.

Известно, что последовательность сердечных сокращений задает синусовый узел, но для того чтобы команда из этого узла была исполнена, клетка должна находиться в определенном состоянии (существует у нее потенциал действия и потенциал покоя). Если разряд попадает в мышцу в период покоя, то происходит сбой ритма. Существует, конечно, много иных механизмов, но в основе всех сбоев лежит именно этот принцип.

Постепенно у нас накопился опыт. Было сделано две с половиной тысячи операций на открытом сердце у больных с аритмиями. При этом нужно учесть, что несколько лет ушло на эксперименты (когда мы свое электронное устройство и методы операций испытывали и дорабатывали на собаках).

В 1986 году мы получили за это Государственную премию СССР. Сейчас, оглядываясь назад, я поражаюсь тому, какая большая работа была проведена за относительно короткий период. Но мы трудились с огромным увлечением, буквально не замечая времени. Так всегда бывает, когда большое и полезное дело оказывается еще и крайне интересным.

Глава третья. Учителя

В пользу борьбы

Расскажу один из первых удивительных случаев в истории сердечно-сосудистой хирургии. В 1953 году была проведена первая операция на открытом сердце, которую сделал Джон Гиббон. И после этого успеха пришло пять страшных провалов: пять операций закончились смертью больных. Особенно грустно, что пациенты были дети. И тогда этот великий мастер, этот гениальный первопроходец ушел из хирургии вообще. Вот какая обрушилась на него психологическая травма!

Другие хирурги, однако, продолжали упорствовать и делали операции. Но получилось так, что из 18 больных по-прежнему выжила только одна девочка. Та первая, которую оперировал Гиббон. Вот как бывает с большими именами в медицине. Даже величайший из великих Уолтон Лиллехай, учитель Кристиана Барнарда (да и большинства прочих хирургов, живущих и работающих сейчас), был одним из первых кардиохирургов, которому, пока он шел по коридору в операционную, люди шептали вслед: «Убийца!»

Замечу, что Лиллехай придумал так называемые операции перекрестного кровообращения. Мама или папа, у которых подходила группа крови, ложились на соседний стол, их соединяли с ребенком и на это время сердце отключали. Смертность была 40 %, но это уже был какой-то результат.

Очень трудно в такой ситуации сохранять самообладание. Теперь истории об операциях перекрестного кровообращения звучат как легенда. Уолтон и сам об этом рассказывал с улыбкой, но тогда, думается, ему было совсем не весело.

Но вот что при этом поразительно! Список больных в очереди, стремившихся попасть на операцию к кардиохирургам (к этим якобы убийцам!) продолжал расти в геометрической прогрессии. Люди, попавшие в беду, отчетливо понимали, что надежда остается только на этих отчаянных мужиков, работающих на открытом сердце, – и они, несмотря на известную всем ужасную статистику, продолжали оперировать и верить в успех.

Да, эта тонкая грань между жизнью и смертью существует.