Глубокая выемка - Всеволод Шахов

сошло… вышли все бригады на участок, в режиме авральных суток. Многие даже обрадовались – двойную порцию каши выдавали… только многие там и полегли.

– Вот и я про то же, твари, сейчас они из первого котла жрут, а нам потом всем расхлёбывать, – Коля взволнованно ходил взад-вперёд.

– Да, не завидуй, ты же знаешь, часть этой усиленной порции уркам отходит… подвязки, и с десятниками, и с контролёрами. – Егор Фомич был спокоен.

– Коля, а разве много там удаётся подтасовать? – Иван заинтересовался, но спросить более старшего Егора не решался.

– По-разному. Схема проста. Ну, знаешь, трасса по границе промаркирована бровочными столбами, напротив них, обычно в поперечине, и проводят измерение выборки. А уж тут есть возможность: по этой линии местное заглубление сделать. Квадраты широкие, по двадцать метров. На таком расстоянии уклоны в полметра и не заметны. По договорённости с проверяющим, так вообще, измерительные рейки нагло в ямки ставят. Всё от обстоятельств зависит. Все мухлюют, только нормальные бригады обычно по погоде ориентируются: при плохой мухлюют – при хорошей навёрстывают.

– Ну, это, наверное, справедливо, нормы на еду ведь к погоде не привязаны. – Иван кивнул. Егор Фомич поднялся, за ним поднялись и остальные. Потихоньку поплелись по своим делам.

– Эй, тебя Клещ просит зайти поговорить, – кто-то потыкал пальцем в спину. Иван вздрогнул и обернулся. Низенький Шпингалет улыбался, показывая рукой в направлении дальнего угла барака.

Иван часто выполнял плотницкие работы за территорией лагпункта, что ценилось. Контакты Ивана с гражданской жизнью щедро вознаграждались, прежде всего, уголовниками. Периодически, Иван выполнял и поручения Клеща. Конечно, он осознавал, что, обычно, это было пособничеством в сбыте краденого, но вопросов никогда не задавал, да и выхода у него не было. В обмен ему позволялось, без проблем, отправлять заработанные деньги семье. Да и безопасность внутри лагеря… гарантировалась.

Иван прошёл по коридору барака и остановился перед импровизированным карточным столом, перегородившим проход – двумя широкими досками, переброшенными между нижними нарами и тумбочкой. Четверо азартно выбрасывали на стол карты.

–.. потаскуха… потаскуха… потоскует, потоскует и другого найдёт, – Цыпа вскинул руку с картой и хлёстко ударил ею о три другие, лежащие на досках, – бита. Поднял бесцветные глаза, посмотрел на Ивана, не забыв прикрыть оставшиеся в руке карты.

– Ну, чего стал? Шагай! – Крупа осклабился, засунул мизинец в ноздрю, вытянул тягучую соплю и избавился от неё под доской. Непринуждённо вытер измазанный палец о штанину. Двух других Иван не знал. "Вроде виделись у соседнего барака, новенькие, наверное".

Только Иван переставил через доску одну ногу, перенёс на неё вес, поднял вторую, как Крупа и Цыпа синхронно приподняли доску и Иван, зацепившись, неловко повалился на пол.

– Гы-гы, ну вот, перешагнуть даже не может, а ещё в газетах про него печатают, – Цыпа поднял общий гогот, потом обернулся на Клеща. Тот сощурил глаза – гогот оборвался. Иван молча поднялся, смахнул со штанины пыльное пятно и подошёл к Клещу.

– Ванюша, присядь, – ласковый голос Клеща заставил аккуратно пристроиться на койку напротив, – обычно я редко непосредственно к тебе обращаюсь, но просьба, так сказать, конфиденциальная. Иван сосредоточенно смотрел на Клеща, не понимая, к чему произнесены такие необычные слова, тем не менее, кивнул.

Громкий вопль покрыл все шумы барака. Иван подскочил. Клещ привстал, посмотрел на картёжников и гаркнул.

– Эй, что творите?

Иван повернулся, к горлу подкатил ком. Незнакомец из соседнего барака сдавливал руку Крупы за запястье, прижимая к доске тыльной стороной ладони. Цыпа сжимал в кулаке огромный гвоздь, пронзивший мякоть между большим и указательным пальцем Крупы.

– За что-о? – Крупа орал.

– Гнида, меченые принёс… ты кого за лохов держишь?

– Смотри, засечка на рубашке, вот в углу, – Цыпа перевернул пикового короля и червового туза, – здесь и здесь… – Цыпа выдернул гвоздь.

– Это не моя колода… – Крупа обхватил руку. Брызги крови сначала оставили яркую дорожку на доске, теперь же, капли падали на пол.

– Знай, с кем садишься… Ещё раз поймаю, костыль в ребро забью, – угрожающе проговорил урка из соседнего барака.

Клещ проворно подскочил к нему и, коротким ударом под ребро, осадил. Тот согнулся.

– Ты, плохой гость, если не можешь свои проблемы тихо решать… а здесь, я решаю, вали отсюда, – глазами показал и второму гостю в сторону выхода. За шиворот, с показной брезгливостью, пинком вытолкнул и Крупу.

– Суки, всё кровью замызгали… Цыпа, подтирай теперь это говно! – Клещ зыркнул на Цыпу и медленно возвратился к Ивану.

– Завтра, ты вроде в здании администрации работаешь? – теперь Клещ размеренно и мягко выговаривал слова, – так вот, найди время в обед, зайди по этому адресу в Мысово и передай письмо. Вложил Ивану в ладонь крохотный конвертик и показал схему, – тебе передадут небольшой свёрток. В лагерь зайдёшь, Шпингалет тебя подстрахует. Иван повторно кивнул, – Ну и молодец, ступай.

– Эй, Шпингалет, шамать охота, чего-то ты сегодня долго собираешь, – Клещ мотнул головой, ухмыльнулся, – говорят, ты сегодня мясцом с земли полакомился.

10

Макаров с трудом подбирал слова для ответного письма сестре. Долго обдумывал каждое слово, тщательно строил предложения, нерешительно выводил буквы стёршимся карандашом на серой ворсящейся бумаге. Бытовые проблемы не стоили того, чтобы их расписывать. Восторга от маленькой служебной комнатёнки, в типовом двухэтажном доме для администрации лагеря, он не испытывал. Так, только короткие фразы о вполне сносной пайке в столовой для служащих, новом обмундировании, отдельном рабочем кабинете и повышенном окладе.

Всё бы хорошо, но эти письма от сестры… длинные, монотонные – обо всём и ни о чём. О чём можно и о чём нельзя. Неужели ей непонятно? Ну, и как поступить? Не реагировать? Аккуратно успокоить? Обойти стороной скользкие моменты? Скорее всего, письма просматривают и замалчивание проблемы может вызвать вопросы. Но как на это отвечать? Макаров снова развернул письмо от сестры и ещё раз пробежался по корявым строчкам.

"…Ох, Коленька, перед самым праздником, в очереди за хлебом с четырёх утра до шести вечера стояла. Чего только не наслушалась. Одна женщина, со швейной фабрики, громко говорила: «С каждым днём всё хуже и хуже. Кричим о достижениях к пятнадцатой годовщине, а какие достижения? Плакать надо, а не радоваться. Пятнадцать лет прошло, а положение рабочих хуже, чем до революции». Мужчина рядом говорил: «О рабочих вспоминают только по праздникам, а теперь смотрю, и по праздникам не вспоминают». Где-то в хвосте очереди слышалось: «Пусть празднуют коммунисты, лишь им одним хорошо живётся». Люди очень недовольны, что же, Коля, будет?

А ещё наш председатель фабкома Якимов дал такую установку: «Кто не пойдет на