Джаз - Тони Моррисон

Если не считать женщин из клуба, мало кто знал, где Джо познакомился с нею. Отнюдь не в кондитерской, где он впервые ее увидел, когда она покупала мятные леденцы, и еще подумал, не от того ли испорчена ее кожа, светлая, как топленые сливки, везде, кроме щек, что она ест много сладкого. На самом деле Джо познакомился с Доркас в доме Алисы Манфред прямо у нее под носом и на ее глазах.

Он зашел, чтобы отдать заказ сестре Мальвоны Эдвардс Шиле, сообщившей ему накануне, что если он попадет в дом 237 на Клифтон-плейс до полудня, то может считать, что товар пристроен – помада N2 орехового тона и крем-пудра, она сразу возьмет, иначе ей придется ждать до следующей субботы или тащиться вечером на Ленокс, но, если хочет, он может зайти к ней на работу…

Джо решил, что подождет до следующей субботы, в конце концов один доллар тридцать пять центов погоды не сделают. Но когда он вышел из дома мисс Рэнсом и простоял полчаса, наблюдая, как Бутон и С.Т. режутся в шашки, ругаясь что есть мочи, он подумал, что, может быть, стоит быстро разделаться с заказом Шилы и на сегодня успокоиться. В желудке у него было как-то кисло, и ноги уже начинали побаливать. Кроме того, ему не хотелось застрять с заказами под дождем, который собирался с теплого октябрьского утра. И хотя ранний приход домой означал более долгие, чем обычно, часы в компании бессловесной Вайолет, пока он чинит раковину на кухне и возится с колесиком для бельевой веревки за окном, он же означал и субботний обед пораньше: овощи, тушеные с копченой косточкой, оставшейся от прошлого воскресенья. Джо всегда ждал этих скромных обедов конца недели, приготовленных из разных остатков, но терпеть не мог воскресных роскошеств: запеченный окорок и сладкий тяжелый пирог. Упорство, с каким Вайолет выращивала себе толстую попу, просто убивало его.

Раньше он любил хвастаться ее умением готовить. Бежал домой и сметал все, что бы она ему ни подала. Но ему уже пятьдесят, а аппетит, как известно, вещь переменчивая. Правда, он по-прежнему любил твердые конфеты (но не карамель), кисленькие драже были его любимыми. Если бы Вайолет ограничила свою стряпню супом и вареными овощами (ну и хлеб, конечно), его бы это совершенно устроило.

Вот о чем он раздумывал, ища номер 237 и забираясь вверх по ступеням. Спор Бутона и С.Т о корабле «Эфиопия» так его позабавил, что он забыл о времени и слишком задержался: уже было далеко заполдень. За дверью слышались женские голоса. Джо позвонил.

Дверь открыла любительница мятных леденцов с испорченной кожей, и пока он объяснял, кто он и зачем явился, Шила высунула голову в прихожую и закричала: «Фирма «Клеопатра»! Кого я вижу! Джо Трейс!» Он улыбнулся и вошел. Стоял, улыбаясь, и не выпускал из рук своего чемоданчика, пока хозяйка Алиса Манфред не пригласила его войти.

Женщины были рады, что он прервал их разговор. Они собрались у Алисы на ланч Гражданских Дочерей, чтобы обсудить сбор денег в день Благодарения для Национальной Негритянской Деловой Лиги[12]. Все, что возможно, было уже решено, что невозможно, положено в долгий ящик, и женщины приступили к цыпленку по-королевски, плоду кулинарных стараний Алисы. Довольные своей работой и обществом друг друга, и даже, можно сказать, счастливые, они и не подозревали, что им чего-то не хватает, пока Доркас не отворила дверь и Шила, вспомнив о заказе, не подскочила на стуле при звуке мужского голоса.

Войдя, он сразу почувствовал себя, как те парни в гамашах, любители попеть где-нибудь на бойком углу. Щеголяющие в галстуках под цвет носовых платков, торчащих у них из нагрудного кармашка. Молодые петушки, которым нет нужды выглядывать себе курочек, скорее наоборот. Под кокетливыми и любопытными взглядами женщин Джо разулыбался, словно на его башмаках тоже красовались песочного цвета гамаши.

Они смеялись, постукивали ноготками по скатерти, поддразнивали, поругивали и обожали его разом. Они говорили ему, что с мужчинами его роста они кажутся себе ужасно высокими, что зря он опоздал и какой он невежа, спрашивали, что там еще в его чемоданчике, кроме Шилиного заказа. Интересовались, почему он никогда не звонит в их двери, не забирается к ним на четвертый этаж, чтобы показать свои сокровища. Они нараспев говорили ему комплимeнты и колкости, только Алиса ограничилась вялой улыбкой и тусклым взглядом и не приняла никакого участия в обмене любезностями.

Конечно, он остался на обед. Конечно. Хотя старался есть не слишком много, чтобы приберечь аппетит для тушеных овощей, наверняка уже стоявших на медленном огне в ожидании его прихода. Но женщины коснулись его волос, заглянули в лицо, восхитились его разноцветными глазами и приказали: «Идите-ка сюда, да садитесь к столу. Положить вам чего-нибудь? Я положу вам вот этого». Он отказывался; они настаивали. Он открыл свой чемоданчик, они вызвались купить все, что там находилось. «Мальчику надо покушать, – говорили они. – Куда вы в такую погоду да на пустой желудок, тут столько всего наготовлено, Доркас, детка, ты слышишь? Сбегай-ка за тарелкой, я положу ему поесть, да помолчи ты, Шила».

Гостьи были в основном его возраста, имевшие семьи, мужей, детей и даже внуков, труженицы, умеющие заработать не только на себя, но и на всех, кто в них нуждается. Мужчины в их понимании были нелепые, милые и ужасные существа, и они не упускали случая сказать им об этом. В такой многолюдной компании они могли немного расслабиться и позволить себе слова и поступки, на которые они бы ни за что не осмелились наедине с незнакомым, да и со знакомым, мужчиной, продающим парфюмерный товар, будь он хоть какого роста, хоть с какой деревенской улыбкой и грустью в глазах. И голос его им тоже понравился. В нем были нотки, которые они слышали только когда приезжали в гости к своим упрямым старикам, нежелавшим бросать родные дворики и паханые– перепаханые поля и перебираться в Город. За нотками рисовались мужчины, нахлобучивавшие шляпы, чтобы идти в поле, и не снимавшие их за ужином, дувшие на блюдечки с кофе и за едой державшие ножи в кулаках. Вот они и смотрели на него открыто, и пытались донести до него всеми доступными им способами, какой он смешной, и какой он восхитительный, и какой ужасный. Как будто он и без них этого не знал.

Джо Трейс всегда с охотой предлагал товар веселым кокетливым женщинам, но флиртовать – никогда. То есть, если он хотел по-прежнему спокойно наклоняться к бильярдному столу, зная, что за спиной стоят их мужья. Но в тот день, в доме Алисы Манфред, пока он слушал их болтовню И болтал сам, что-то в словесных играх подействовало на него.

Я часто думала об этом. Что было у него на уме тогда и позднее и что он ей сказал? Он прошептал что-то Доркас, когда она закрывала за ним дверь, и вид у него при этом был на редкость довольный и какой-то удивленный.

Насколько я помню, в тот октябрьский ланч у Алисы Манфред что-то было не так. Алиса витала в облаках, а не надо было долгого знакомства с ней, чтобы понять, что ей это несвойственно. Она как раз была из тех, кто всегда бдит и может одним взглядом пресечь любые нескромные разговоры, если они, по ее мнению, зашли слишком далеко. Или, может быть, тут дело в ее портновских мозгах: любое веселенькое, как вам казалось, платьице рядом с ее нарядом превращалось в кричащую аляповатую безвкусицу. Правда, на стол подать она умела. Порции, конечно, могли бы быть и побольше и пироги посдобнее, у нее явно было предубеждение против масла. Но печенье всегда было рассыпчатым, а красиво разложенные приборы так и сверкали. Салфетки же хоть на свет проверяй – ни одной морщинки. Она была очень обходительной за ланчем и вовсе не высокомерной, но какой-то отсутствующей. Не следила за происходящим, задумывалась. О Доркас, наверное.

Мне всегда казалось, что эта девица – обманщица до мозга костей. Видно было по походке, что нижнее белье у нее не по возрасту, пусть даже платье скромное. Тогда в октябре Алиса тоже, видать, задумалась об этом. К январю уже и думать было не о чем. Все и так знали. Не было ли у нее предчувствия, что Джо Трейс постучит в ее дверь? А, Может, она вычитала что-то из газет, сложенных аккуратной стопкой на полу в ее спальне.

Конечно, газеты в хозяйстве – вещь полезная: картофельные очистки сложить, в туалет опять же употребить, ну или завернуть что-нибудь. Но не в Алисином хозяйстве. Перечитывала она их, что ли? Иначе зачем было все это хранить. Читая по нескольку раз газетные новости, она, похоже, знала слишком мало о слишком многом. Если вы хотите что-то скрыть или, наоборот, узнать, что на уме у других людей, газеты могут вас сильно дезориентировать. Если хочешь узнать о человеке, наблюдай, как он ходит по улице. Останавливается ли, чтобы побеседовать с проповедником, и если да, то где? Проходит ли в полной невозмутимости сквозь банду мальчишек, играющих в футбол консервной банкой, или вопит на них, чтобы они немедленно прекратили? Идет ли мимо мужиков, привалившихся к крылу машины, или останавливается, чтобы перекинуться парой слов? Если на противоположной стороне улицы дерутся мужик с бабой, переходит ли дорогу, чтобы посмотреть, или спешит свернуть за угол, кабы чего не вышло? Можете мне поверить, улица способна многому научить, хотя некоторых вконец запутывает или вообще отшибает последние мозги. Впрочем, Алиса Манфред не имела склонности выискивать причины, почему ей следует бывать на улице. Она проносилась по мостовой на максимальной скорости, чтобы побыстрее спрятаться в своем доме. Если бы она почаще гуляла, сидела бы на крылечке, сплетничала бы у дверей парикмахерской, она была бы в курсе того, что творится вокруг. И знала бы больше, чем пишут в газетах. Теперь, когда ей стало известно, что произошло в промежуток от того октябрьского дня и до ужасного января, когда всему настал конец, конечно же, последний человек, кого она хотела видеть, был Джо Трейс. Да и жена его тоже. И все-таки… Та, которая боялась улиц, впустила к себе в дом ту, которая расселась однажды посреди улицы как на собственном диване.