Дворец и лачуга - Болеслав Прус

В этих поисках прошел целый день, и утомленный мальчик подумал об отдыхе. Лег он под одним деревом у дороги, прочел молитву, которую закончил словами: "Сделай, господи, чтобы с неба кто-нибудь подал нам руку, потому что если я влезу на дерево вместе с собачкой, то как бы мы оба не упали..." - и уснул.

На другой день на рассвете мимо проезжала прекрасная карета, а в ней какая-то важная дама с маленькой барышней. Так как утро было погожее, то маленькая барышня высунула голову из кареты и увидела наших странников. "Смотри, мама, - воскликнула она, - под этим деревом спит какой-то бедный мальчик с собачкой у ног!.." Увидев это, важная дама вынула из кошелька несколько монет, завернула их в бумагу и бросила на спящих, "Это для мальчика", - сказала она. "А это для его собачки", - прибавила барышня, бросая пирожное. И они уехали.

Прошло утро, прошел полдень, прошел вечер, и снова наступила ночь, но мальчик не тронул брошенных ему денег, а собачка не тронула пирожного, оба были уже мертвы... добрый бог протянул им руку!..

Воцарилась тишина, во время которой Густав поглядывал то на свою модель, то на рисунки.

- Какая печальная история! - сказала Вандзя. - Кто вам, сударь...

Она задумалась и вдруг залилась смехом.

- Ах, боже, боже! Какой же вы, сударь, недобрый, так огорчать меня понапрасну...

- А что случилось?

- Будто вы не знаете? Так этот мальчик рассказывал вам свою историю после своей смерти?.. Ха-ха-ха!

- Обедать! Обедать! - выкрикивал вернувшийся из города Пёлунович. Вандзюня, поди присмотри, чтобы там поторопились, и сейчас же разлей суп.

Вандзя побежала навстречу деду, который тотчас весь в поту вошел в зал.

- Здравствуй, Гуцек! Ну, что вы тут поделывали? Как дела с работой? спрашивал старик, целуя в обе щеки сияющего от радости художника.

- Замечательный сеанс! - ответил Густав. - Вообразите, за несколько десятков минут мне удалось сделать шесть этюдов, каждый из которых схватывает другое выражение лица!.. Вот они...

- Ей-богу, вылитая Вандзя! - говорил старик, рассматривая рисунки.

- Неоценимое лицо, на котором каждое движение чувства - как в зеркале. Взгляните, сударь, например, на эту головку.

- Вандзя!.. Вандзя!.. - ответил дедушка.

- Но каким чувством, по-вашему, она проникнута?

- Мне кажется, вы рисовали ее в сидячем положении.

- Ах, что положение! Здесь прекрасно отражено любопытство... Ну, а тут?

- Разумеется, тоже любопытство!

- Что вы! Это жалость и грусть... Я наверняка создам шедевр!

- Если бы вы знали, какая жара! - прервал пан Клеменс, кладя рисунки и отирая пот со лба.

- Божественная красота, несравненное лицо! Пять лет учения не дали мне столько, сколько один этот сеанс... Где вы были, сударь?

- Э! - буркнул дедушка, усаживаясь в кресло. - Где я был! Искал компаньонку для Вандзи.

- Зачем?

- Он еще спрашивает! Не забывайте, что она уже... уже подрастающая барышня.

- Бутон, который вот-вот расцветет! - вставил Густав с увлечением.

- Да, вот-вот, а компаньонки у меня все нет как нет.

- Да на что это нужно?

- А вот и нужно! Девочка должна приобрести манеры.

- То есть, другими словами, окарикатурить это обаяние наивности...

- Ах, что там наивность! Нужна - и баста!..

- Сударь! Если дружба...

- Приличная женщина известного возраста...

- Если совет чистейшей, бескорыстнейшей дружбы...

- Приличная, честная, образованная...

- Которая своим педантством испортит прекраснейшее создание божье!..

- Обед на столе, - доложил Янек.

- Обед на столе! - воскликнул Пёлунович. - Обед, а после обеда душ и компаньонка!..

- После обеда, сударь, прогулка в Лазенки... Ведь мы так уговорились? напоминал Густав.

Обед прошел очень весело. Вконец обессилевший дедушка ел за троих и острил за десятерых. Вольский пикировался с Вандзей.

За черным кофе сотрапезники услышали на улице грохот колес, который умолк под самыми окнами.

- Лошади! - сказал Густав.

Пёлунович подбежал к окну.

- Фью! Какие лошади, какие ливреи, какой шарабан! Да ты настоящий вельможа, дорогой Гуцек! Этот пустячок тебе, должно быть, обошелся рублей в тысячу!

- Это подарок моего дядюшки, - ответил Вольский.

- Золотой человек твой дядюшка! Познакомь же нас, дорогой мой!..

Между тем Вандзя оделась, и все вышли на улицу.

Осмотрев со всех сторон выезд, пан Клеменс усадил в шарабан внучку и сам сел рядом. Вольский поместился на козлах и взял в руки вожжи.

- Поезжайте сперва медленно, сударь, - сказала Вандзя, - мне надо покрепче приколоть шляпку.

Они двинулись шагом.

Как раз в этот момент Гофф направлялся из своего домишка к особняку. Он увидел едущих, узнал их и прибавил шагу, чтобы перерезать им дорогу.

Лошади двинулись быстрей, и Гофф побежал. Он даже сорвал с головы шапку и подавал какие-то знаки...

Увы, его никто не заметил. Вандзя была занята своей шляпкой, пан Клеменс внучкой, Густав лошадьми, а его кучер тем, чтобы достойно выглядеть на козлах.

Кони тронулись рысью, и не успел Гофф достигнуть перекрестка, как коляска обогнала его.

- Дорогие мои господа! Господа!.. закричал в отчаянии старик, размахивая шапкой.

Никто его не слышал.

- Спасите! - простонал он. - Спасите моих детей... - Потом, выбившись из сил, он упал на колени и протянул руки к небу.

Но и небо молчало.

Почти в это самое мгновение пан Клеменс заметил Густаву, что им придется вернуться пораньше, так как сегодня должно состояться заседание, на котором он и пан Антоний сделают сообщение об изобретении Гоффа.

Глава девятая,

в которой пан Зенон вызвал на поединок нотариуса,

а пан предводитель шляхты Файташко крепко уснул

В Лазенковском парке наши друзья провели время очень весело. Они обошли или объехали все главные аллеи, накормили пряниками лебедей, купили по пути букет роз и, наконец, около восьми часов вечера вернулись к шарабану.

Перед тем как усесться, Вандзя вынула из букета три самые лучшие розы и одну из них прикрепила к сюртуку дедушки, другую приколола Вольскому, а третью к своему платью. Украшенный таким образом Пёлунович полез на козлы.

- Это же мое место, сударь, - заметил Густав.

- Ага, твое! Тебе хочется опять самому править... Дай и мне показать себя...

Молодежь уселась, и шарабан двинулся. Однако не прошло и двадцати секунд, как кучер подсказал:

- Нужно направо, ясновельможный пан!..

- Ага! Направо! - ответил дедушка и повернул лошадей так, что они едва не налетели на барьер... по левую сторону.

- Что это за вожжи! - вознегодовал Пёлунович, после чего отдал их кучеру, сам же удовлетворился тем, что старался держать бич в перпендикулярном положении.

С этой минуты путешественникам ничто не угрожало, и они без приключений доехали до квартиры, где в окнах горел свет.

- Гости уже тут! - воскликнул пан Клеменс, соскакивая с козел.

Поднявшись наверх, они лицом к лицу встретились с выходящим из кухни мрачным паном Антонием.

- Дорогой председатель! - воскликнул знаменитый пессимист. - Я надеюсь, вы не обидитесь, что вместо жаркого я приказал зажарить для себя пару цыплят. Мне слегка нездоровится.

- Да распоряжайтесь, как у себя дома, любезный мой пан Антоний! ответил хозяин.

- С чем подавать цыплят, ваша милость? - спросила кухарка.

- С... огурцами!.. А огурцы со сметаной. Молочник живет неподалеку, и я уверен, что у него есть сметана!..

Около девяти часов вечера гостиная Пёлуновича была полна. Благодаря разумной и настойчивой агитации пана Дамазия гостей собралось больше, чем когда бы то ни было.

Рядом с капиталистами, нотариусами, судьями и людьми неопределенных профессий здесь можно было увидеть и вольнопрактикующих врачей, инженеров, литераторов.

Пан Клеменс встречал самыми сердечными поцелуями всех, хотя был вполне уверен, что большинства этих господ никогда и в глаза не видал.

Вскоре началось и заседание: на столе поставили колокольчик, и среди проникновенного молчания взял слово пан Дамазий.

- Милостивые государи! Благодаря стародавнему и бескорыстному гостеприимству нашего уважаемого пана Клеменса Пёлуновича, здесь присутствующего, наши собрания с каждым днем развиваются и, так сказать, созревают как в качественном, так и в количественном отношении.

В этот момент судья, который считал своей священнейшей обязанностью принимать и на свой счет часть ораторских триумфов пана Дамазия, оглянул собравшихся с видом человека, располагающего ключом, которым можно завести любой музыкальный ящик.

- Милостивые государи! - продолжал пан Дамазий. - Говоря, что наши заседания развиваются в качественном отношении, я имел в виду, что круг вопросов, которые мы обсуждаем, значительно расширился. Но, милостивые государи! Когда я говорил о количественном развитии, то можете быть уверены, что я имел в виду группу новых уважаемых сотрудников, которые сегодня сделали нам честь своим присутствием...