Непокорный - Дж. Б. Солсбери

делает такое лицо, словно только что съела лимон. — Он первоклассный мудак, если ты спросишь меня.

— Послушай, Габриэлла, я не…

— Тебе не нужно извиняться за него. Я рада, что он пригласил меня сегодня вечером. Поверь мне, общение с твоими матерью и отцом было исцеляющей терапией.

— Мачехой.

Девушка смотрит на свой телефон, будто он зажужжал у нее в руке.

— Моя машина уже близко. — Она поворачивается к улице, чтобы высмотреть машину.

Она думает, что я — гей.

Скрывающий свою истинную сущность.

Это не первый случай, когда кто-то ошибочно принимает меня за гомосексуалиста — я люблю моду и не соответствую гендерным стереотипам. Мне было бы веселее на Неделе высокой моды, чем на Суперкубке, я предпочту элегантный стейк с соусом тартар бургеру, еще делаю маски для лица, а не использую то же мыло, что и на яйцах. Моя одежда яркая. Я фанат цветочного принта, и у меня есть несколько марок подводки для глаз.

Но я мужчина традиционной ориентации.

Перед нами останавливается белая малолитражка, и из нее выходит мужчина.

— Вы Габриэлла? Я — Мэнни.

— Да, — говорит она и поворачивается ко мне. — Это за мной.

Я наблюдаю, как Мэнни рассматривает ее сзади, как его взгляд задерживаются на обнаженной коже ее плеча, а затем скользит вниз и останавливается на заднице. Он облизывает губы.

— Нет.

Габриэлла хмуриться.

— Что?

— Я отвезу тебя домой.

Вспышка беспокойства появляется в ее глазах.

— Это безумие. Такси уже здесь. — Она отступает от меня, и рычание вырывается из моей груди, когда я сопротивляюсь желанию схватить ее и притянуть ближе.

Она ускользает.

Вот оно.

У нас нет причин когда-либо снова видеть друг друга после сегодняшнего вечера. И так оно и должно быть. Она не принадлежит к моему миру, и я, конечно, не принадлежу к ее.

И все же мои пальцы так и норовят дотянуться до нее.

Девушка открывает дверцу машины и, просунув одну стройную ногу внутрь, поворачивается назад.

— Если тебе когда-нибудь снова понадобится ведомый…

— Да! — О черт, я что, только что это сказал?

— Серьезно? — Уже держа телефон в руке, она просит мой номер.

Не давая своему рту разрешения на это, я выпаливаю цифры, и через несколько секунд мой телефон вибрирует от входящего сообщения.

От нее.

— Напиши, когда я тебе понадоблюсь. — Она сверкает еще одной великолепной улыбкой. — Спокойной ночи.

Я отвечаю только после того, как задние фонари такси исчезают вдали.

— Спокойной ночи, Би.

ГЛАВА 7

Кингстон

— Не понимаю, в чем проблема, — говорю Хейсу, стоящему у одного из миллионов шкафов с документами и смотрящему на меня.

— Не понимаешь?

Я пожимаю плечами.

— Нет.

Его челюсть напрягается, а ноздри раздуваются.

Я закатываю глаза. Отлично, поехали. Уже понимаю, какая надвигается буря, и полностью готов к его ярости.

— Ты что, дурак? — спрашивает он.

Так крепко сжимаю коренные зубы, что они скрежещут друг о друга. Ладно, может быть, я не был полностью готов.

— Как ты умудрился закончить подготовительную школу Бертона, не выучив гребаной азбуки, тупица? — Сердитым взмахом руки он указывает на папки. — Я не могу найти досье Монтгомери.

Я подхожу к нему, быстро просматриваю файлы и нахожу ту, на которой написано «Монтгомери». И ударяю его папкой в грудь.

— Кто теперь тупица?

Его лоб становится еще краснее, как будто макушка его головы вот-вот взорвется.

— М.О. Почему она здесь, внизу, с досье Мурри?

— Оно в секции «М». Боже упаси тебя копнуть немного глубже.

Хейс захлопывает ящик.

— Если бы Август не настаивал на том, чтобы оставить тебя, я бы уволил тебя несколько недель назад.

Я засовываю руки в карманы и пожимаю плечами.

— Это говорит о тебе гораздо больше, чем обо мне, брат.

— Отвали.

— После тебя.

— Эй, эй, эй… — Хадсон неторопливо входит в архив с небрежной и слегка веселой улыбкой. — Любовь, льющаяся из этой комнаты, просто прекрасна.

— Ты тоже можешь отвалить. — Хейс протискивается мимо своего близнеца, и, к счастью, легион злых духов следует за ним.

— В чем его проблема?

Я со стоном падаю обратно на ближайший стул.

— Как будто ему нужен повод, чтобы быть полным придурком?

— Отличное замечание. — Хадсон подходит к одному из картотечных шкафов и выдвигает ящик. — У тебя все в порядке?

— Чертовски фантастично. — Я протираю глаза и проглатываю неуверенность и чувство неполноценности, которые накатывают, когда нахожусь рядом со своими братьями.

Дело в том, что я совсем не такой, как они.

Я был изгоем в этой семье до шестнадцати лет, и с тех пор ничего не изменилось.

Хадсон засовывает папку, за которой пришел, под бицепс и прислоняется спиной к стене шкафов, изучая меня.

— Что?

На его лице медленно расплывается улыбка.

Я провожу рукой по волосам.

— Хочешь что-то сказать?

— Ты, наконец, распутываешься.

— Ничего подобного.

Он поднимает брови.

— Чувак, это нормально…

— Я не распутываюсь! — Что это вообще значит?

Хадсон поднимает руки вверх, сдаваясь.

— Просто говорю так, как вижу.

Я складываю руки на груди.

— Да, и что же ты видишь, Тереза Капуто? Пожалуйста, поделитесь.

— Кто?

— Серьезно? Экстрасенс с Лонг-Айленда. Леди, которая разговаривает с мертвыми людьми.

Он пожимает плечами.

— Забудь об этом.

— Что происходит между тобой и этой цыпочкой Габриэллой?

Я качаю головой.

— Ничего.

— Знаешь, скольких женщин я видел, в которых бы ты вкладывался?

— Нет. Я никогда не вкладываюсь.

— Продолжай говорить себе это, братан.

«Да, пошел ты».

— А пока расскажу тебе, что я видел прошлым вечером. — Его брови приподнимаются. — Инвестиции.

— Даже близко нет, — возражаю я, стоя к нему спиной, чтобы он не мог видеть моего лица. Очевидно, этот засранец действительно какой-то экстрасенс.

— Твоя защита только подтверждает…

— Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моей жизни. — Я поддерживаю зрительный контакт, и он ухмыляется, что только еще больше бесит меня. — Я не запал на Габриэллу. Она мне даже не нравится. — Ложь, ложь, ложь. — Может быть, тебе пора найти женщину, с которой ты мог бы остепениться, чтобы перестать вмешиваться в отношения других людей.

— Ах-ха! — Он указывает на меня. — Итак, ты признаешь, что у тебя есть отношения.

— Что? Нет. Тебе нужно… я… к черту это. — Я сжимаю губы и вылетаю из комнаты.

Вместо того чтобы вернуться в свой шкаф в кабинете Хейса, я направляюсь к лифту. Нажимаю кнопку вестибюля и ерзаю, как будто у меня под кожей роится миллион бабочек. Направляюсь в Центральный парк и нахожу скамейку с видом на цветущую сакуру.

Хочется сесть в самолет и исчезнуть на месяц. Сидеть на каком-нибудь белом песчаном