Молчаливое море - Александр Николаевич Плотников

круг. Когда же меня приглашали на танец другие ребята, на Васином лице появлялось не совсем доброе выражение.

Но однажды он не выдержал. После того как один бойкий симпатичный парень в третий раз подошел ко мне с приглашением, Вася больно ухватил меня за руку и буркнул сквозь зубы:

— Она танцует со мной... — Злость придала ему смелость, и Вася довольно сносно повел меня в фокстроте. — Это что еще за хлыщ? — негромко спросил он.

— Обыкновенный партнер, — поиграла плечами я. — Приглянулась ему, вот и приглашает...

Должно быть, я поступила эгоистично, только мне нравилась его нервозность. Ревнует — значит, любит!

К моему удивлению, Вася принялся танцевать все подряд. Рискнул даже на только что вошедший в моду хали-гали. Впрочем, на танцплощадке было так тесно, что нельзя было разглядеть ни чужих, ни своих ног.

— Ты тут словно рыба в воде, — натянуто усмехнулся Вася после нескольких приветственных кивков моих знакомых.

— А что? — нарочно дразнила я его. — Я ведь пока не жена морского офицера, и статья девятая твоего устава меня не касается!

Его зрачки сузились, и я поняла, что переиграла.

— Давай исчезнем отсюда, — шепнула я ему на ухо.

Нехоженая, затканная муравой аллейка привела нас в самую глухую часть сада. На клумбах вместо цветов здесь красовались голенастые стебли крапивы, редкие электрические лампочки на столбах не рассеивали тенистый полумрак.

Мы присели на полусгнившую скамью в сырой, заброшенной беседке. Вывернувшись из-под наших ног, зашлепала брюхом по земле большая лягушка. Мы сидели молча, отодвинувшись друг от друга, словно чужие.

— Ну чего ты дуешься? — виновато спросила я.

— Я не дуюсь. Я размышляю, — философски изрек он.

— О чем же?

— О нас с тобой.

— Интересно узнать, до чего ты додумался?

— Мне кажется, что я вообще тебя выдумал, — глядя мне прямо в глаза, произнес он. — А на самом деле ты совсем другая...

— Тебе хотелось встретить принцессу из сказки? — маскируя иронией обиду, спросила я.

— Нет, не принцессу. Простую девчонку, — не отводя взгляда, ответил он. — Сказкам я не верю.

— Выходит, я тебя разочаровала? — почти сквозь слезы прошептала я.

— Глупышка! — порывисто обнял меня он. — Неужели ты не видишь, что я люблю тебя такой, какая ты есть...

Глава 11

Рассказывает автор:

Боевые тревоги зачастили, как осенние дожди. Они на самом интересном месте обрывали матросские сны, не давали возможности выкурить сигарету после обеда. Боевая учеба шла на таком тактическом фоне, который не смоделируешь ни в каком тренировочном кабинете.

Несколько раз чуткие уши акустических приборов улавливали шумы рыскающих неподалеку подводных лодок. Бескрайнюю синеву южного неба то и дело вспарывали остроносые самолеты, над мачтами висели, трепеща стрекозиными крыльями, натовские разведывательные вертолеты с оскаленными лисьими и волчьими мордами на фюзеляжах. Их летчики иногда высовывались из кабины, размахивая снятыми шлемофонами. Что они выкрикивали — об этом можно было только догадываться.

На вахте Портнова из боевого информационного поста доложили о появлении крупных надводных целей.

— Никак старый знакомый объявился! — воскликнул Неустроев. — Смотрите внимательней, лейтенант, — повернулся он к Портнову. — На горизонте главная ударная сила НАТО — авианосное соединение.

Портнов развернул визир по указанному пеленгу. Сначало разглядел лишь несколько изломанных рефракцией[1] силуэтов с темными мазками дымов и соломинками мачт. Но встречные корабли шли на контркурсах с «Величавым», поэтому быстро увеличивались, словно на них наезжала камера кинооператора. Вскоре лейтенант уже разглядел высокий борт и плоскую, как спичечная коробка, палубу авианосца.

— Ну, что вы там наблюдаете? — спросил командир.

— Тяжелый авианосец типа «Саратога», — не совсем уверенно доложил Портнов. — Идет в охранении шести кораблей.

— Это «Форрестол», — уточнил Неустроев. — И знаете, откуда он прибыл? Из Южного Вьетнама. Боевая тревога! — чуть помедлив, властно скомандовал он.

В оптике визира отчетливо обозначались светлые угольники самолетов на шахматной палубе авианосца: возле них муравьями копошились люди.

Потом они побежали в укрытия, а до слуха Портнова донесся резкий хлопок. Над самыми мачтами «Величавого» промчался палубный штурмовик. Хлопнула другая катапульта, выбросив в небо еще один самолет. Следом тянул дымный шлейф третий.

— Пугают, — усмехнулся командир. — А нам не страшно! Пусть слабонервных поищут в другом месте. Курса менять не будем. Так держать! — приказал он.

— Привыкли безнаказанно южновьетнамские хижины жечь! — презрительно щурясь, процедил замполит.

— И все же летают они здорово, — сказал Неустроев, глядя на тающую в облаках серебристую точку самолета. — Натренировались...

— Однако у них ни Покрышкина, ни Гастелло не было и не будет, — возразил командиру Поддубный. — Потому что они за доллары воюют, а мертвому доллары ни к чему.

— Все это верно, только недооценивать их мастерство тоже нельзя. Превзойти его — вот наша главная задача.

Сменившись с мачты, Портнов на минутку заглянул в каюту. — Смидович, одетый, валялся на койке, видно, снова хандрил.

— Не обращая на меня внимания,  — буркнул он, не поднимая головы. Потом шумно заворочался, надсадно скрипя коечными пружинами. — Телеграмму жене давал, — словно сам себе, сказал он. — Получил ответ — уехала к родителям.

Портнов деликатно промолчал, а Смидович опустил ноги на пол и тряхнул головой.

— Она мне раза два уже ультиматут предъявляла: или уходи на берег, или разойдемся. Соломенной вдовой, мол, жить не хочу... Думал, в сердцах говорит...

Портнов покашлял, не зная, что сказать соседу. Тот понял это, натянуто усмехнулся и спросил:

— Твоя невеста, случаем, не профессорская дочка? Смотри, не обмишулься, не то после ногти будешь грызть, как я.

— Спасибо за совет, — поблагодарил Портнов.

— Я тебя об одном попрошу, — поднялся с койки Смидович. — Ты про меня никому не говори. Не с каждым можно быть откровенным...

— Хорошо. Все останется между нами, — заверил его Портнов.

Рассказывает Аллочка:

После Васиных проводов я долго не находила себе места. Стояла золотая осень, в парках пламенели клены, аллеи были засыпаны ворохом жухнущих листьев,