Мужчины, рожденные в январе - Е. Рожков

— Бери уздечку и вожжи, — приказал он Ване.

Ваня кидается в сбруйную, где висят пропитанные дегтем хомуты, сиделки, седла, оставшиеся еще от того времени, когда в колхозе было много лошадей. Все богатство в сбруйной ревностно оберегалось ветфельдшером, хотя оно давно списано. Ване нравилось бывать в этой кладовой, резкий запах кожи и дегтя возбуждал и притягивал, как веселая тайна, но теперь мальчик спешил.

Во дворе Орлик начинает гарцевать, изгибая шею, высоко вскидывая ноги и стараясь вырваться из рук ветфельдшера.

— Оп-па-паа, оп-па-паа, — гнусавит Пантелеймон Пантелеймонович и щерит свои желтые, с темным налетом по краям зубы.

Конь успокаивается, Пантелеймон Пантелеймонович ловко зануздывает его, затем пристегивает один конец вожжей к уздечке.

Орлик, почувствовав свободу, начинает бег по кругу. Шерсть его лоснится и будто излучает алый, обнимающий душу радостью свет, а грива струится, как пламя, которым нельзя обжечься.

Пантелеймона Пантелеймоновича просто не узнать. Он приосанился, как молодец на смотринах, гордо закидывает голову и выпячивает грудь.

— Оп-па-паа! О-па-паа!.. — покрикивает ветфельдшер.

К невысокой изгороди базы подходят две молодые девушки в белых халатах и белых косынках — доярки с молочной фермы.

— Патефон Патефонович, — визжат они в один голос, — у нашей Милки глаза гноятся. Может, ее в карантин поставим?

— Пусть гноятся. У старых-то всегда так, — отвечает спокойно ветфельдшер. — Оп-па-паа…

— Какая же она старая? Восьмилетка…

— То-то, что восьми…

— Вы когда приедете?

— Часика через два. С Орликом вот…

Девчонки смотрят на иноходца, машут не то восхищенно, не то недовольно головами и уходят. Их белые халаты режут глаза.

Пантелеймон Пантелеймонович передает вожжи Ване. Тот задыхается от волнения и восторга. «Это он! Самый быстрый, самый красивый и сильный в мире конь. Сын, сын, сынок…» Мальчик ослабил вожжи, и Орлик перешел на легкий шаг.

Спустя несколько минут ветфельдшер дает Ване знак подтянуть вожжи.

— Оп-па-паа, оп-па-паа! — заливается колокольчиком Ваня.

Орлик переходит на иноходь. Он будто летит над землей, выбрасывая вначале две левые, затем две правые ноги. Какое это счастье, видеть бегущую лошадь!

— Подтяни, — командует Пантелеймон Пантелеймонович.

Ваня подтягивает вожжи, и Орлик, понимая, замедляет бег. Конь разгорячен, косит на людей фиолетовые глаза, пугливо прядет ушами, и розовые тугие ноздри то сужаются, то расширяются.

К конюшне подъезжает пыльный председательский газик. Грузный, волосатый, как снежный человек, шофер Хабиб Каримов выпадает из кабины и, тяжело ступая, будто несет мешок с картошкой, подходит к базе.

— Алейкум ассалям! — здоровается он.

— Привет, — отвечает ветфельдшер и щерится, подражая Орлику.

— Вай, вай. Нца-аа-ца… — чмокает губами Хабиб. — Красавэц! Мечта любого человэка. Мой отец был большим джигитом, но у нэго нэ было такого иноходца. Это фантастика. Слюшай, я от души говору. Когда Орлик окрэпнэт, он будет пробэгать сто киломэтр в сутки. Это золотой лошадь! Что нэ говори, а настоящий лошадь — настоящий друг, настоящий чэловэк.

Хабиб шумен, восторжен, и Ваня его побаивается.

Пантелеймон Пантелеймонович, поддакивая, кивает головой:

— Орлик заставит говорить о себе…

Когда речь идет о молодом колхозном иноходце, главный местный лошадник ветфельдшер Просов входит в раж. Своего Орлика он считает самым, самым… Этого же мнения придерживается и шофер Хабиб Каримов.

Почмокав удовлетворенно языком, повосклицав, Хабиб возвращается к машине.

— Прэдсэдатэль ждет, — поясняет он, — горачо в полэ… Посмотрел, душа отвел — можно и работать. Без этого нельзя, потому что чэловэк для такой радость живет.

Втиснув грузное тело в кабину, Хабиб кричит ветфельдшеру:

— Чего тэбэ надо?

Он имеет в виду не самого Пантелеймона Пантелеймоновича, а потребность Орлика.

— Пока все есть, — отвечает Просов.

Орлику чуть большё трех лет. Появился он на свет от кобылы Крали, некогда купленной колхозом на племенном конезаводе. Краля имеет блестящую родословную, но от нее всегда рождались хилые жеребята. Ор-лик не был исключением. Пантелеймон Пантелеймонович однако что-то заметил в нем и стал требовать оставить его на племя. Лошади к тому времени вообще колхозу были не нужны, их давно в хозяйстве заменили машинами. Если бы не второй заядлый лошадник Хабиб Каримов, Орлика не удалось бы спасти. Хабиб неустанно, на всех собраниях говорил, по-орлиному нахохлившись за трибуной, что в каждом уважающем себя хозяйстве должны быть лошади, ибо без них люди перестанут считать себя людьми.

Чутью Пантелеймона Пантелеймоновича Хабиб верил не случайно. Фельдшер с детства был связан с лошадьми, и его отец Пантелеймон Титович тоже. Он когда-то работал на знаменитом на всю Россию Орловском конезаводе.

Орлику дали как следует остыть, а затем повели его к пруду. Ваня шел рядом с Пантелеймоном Пантелеймоновичем. У ветфельдшера левая нога чуть-чуть короче правой (шрам на щеке и ранение в ногу — отметины войны), поэтому он при ходьбе слегка припадал по-утиному.

— Патефон Патефонович, если бы Орлик был диким, он был бы сильнее?

— Свобода, брат, великое дело. Конюшня — клетка. Для всего живого нужна свобода, а для человека, собаки, птицы и лошади особенно.

Ваня вспоминает про сон, про Красного коня, о котором он никому пока не рассказывает — это его тайна, его сказка — спрашивает:

— А они там все вольные?

— Кто они? — не понимает Пантелеймон Пантелеймонович и, не дожидаясь разъяснения, добавляет: — Корм и воля — самое главное для любой животины.

— Давайте Орлика оставлять на ночь в загоне.

— Пуглив он. Какая-нибудь собака брехнет, так он через изгородь сиганёт, и ищи потом.

Жара повисла над землей, густой, сухой, твердой оболочкой. Убежать, вырваться из духоты нельзя. Застыли в вялой знойной тоске травы и деревья, горячая дорожная пыль жжет ноги.

Солнце кажется таким маленьким и будто так близко, что его чувствуешь, как дыхание идущего рядом человека.

Над дорогой, прудом видно, как гривастый, прозрачный зной, струясь причудливо, пытается, но не может оторваться от земли.

По зеленому люцерновому полю неугомонно, весело потрескивая, бегает маленький оранжевый тракторок, и, будто схватив за руку парнишку, таскает за собой серебристую косилку. Задрав длинный хоботок, она бьет тугой зеленой струей прямо в высокий голубой борт самосвала, который на расстоянии недовольно плетется за трактором и косилкой.

Вода в пруду мутновато-зеленая — цветет. Зелень, напоминающая серпантин, сбилась у самого берега.

Засучив штаны выше колен, Пантелеймон Пантелеймонович заводит Орлика в воду. Иноходец, блестя фиолетово-голубыми глазами, начинает пританцовывать, и брызги от него летят во все стороны.

— Оп-па-паа, оп-па-паа, — весело подбадривая Орлика, кричит Ваня с берега.

Мальчик сбрасывает рубашку, штаны и стремглав влетает в пруд. Вода вначале кажется такой холодной, что екает сердце и захватывает дух. Кусочки солнца на воде, в брызгах, на мокрой спине Орлика и в возбужденных глазах Пантелеймона Пантелеймоновича.

На берегу появляются те же девушки с фермы, что подходили к конюшне утром.

— Пантелеймон Пантелеймонович, — кричат они в один голос, — Буренка начала телиться.

— Как это? — удивился тот.

— Она мычит и дуется.

— Рано еще…

— Рано… А она мычит, да жалобно так…

Девчонки готовы расплакаться, и белизну их лиц зной сравнивает с белизной их халатов и косынок.

Пантелеймон Пантелеймонович выводит на берег Орлика, с которого струйками стекает вода, передает Ване поводок уздечки, наказывает отвести иноходца в конюшню, а сам идет за девушками на ферму.

Нет в мире человека, который был бы счастливее Вани. Орлик послушно идет следом, и мальчик слышит его сильное дыхание. Стоит Ване вскочить на спину иноходца, и конь умчит его в дальние края. Мать с отцом не поверят своим глазам, увидев сына. «Ваня, Ванечка! Это ты, сынок наш?» — запричитают они. А Ваня спросит: «Почему вы так долго не приезжаете за мной? Забыли, забыли, совсем меня забыли!..» И мама с папой станут обнимать его, а Орлик встретит своего отца — Красного коня. Они поскачут в дальние степи, где не бывает холодных зим, где в густой и высокой траве может спрятаться даже слон. «Мамочка! Мамочка! — закричит Ваня. — Поедем домой». Они вернутся все трое, выкупят свой дом, моторную лодку и будут жить, как раньше, вместе.

Ваня завел иноходца в конюшню, привязал к кормушке и стал носить траву, которую недавно привезли С поля. Трава была тяжелой и пахучей. Ваня набирал небольшие охапки, чтобы не терять траву в пути. Орлик ел с жадностью и благодарностью.