Некромерон - Виктория Угрюмова

— Пришла, — лаконично ответил минотавр.

— А «Королевский паникер»?

— Пришел.

— А «Траво-Ядные новости»?

— Тоже.

— Ты даже не посмотрел.

— Посмотрел.

— Я не слышала шелеста страниц.

— Я и так вижу.

— А дырки в стенах тоже видишь? Когда ты займешься ремонтом? Лабиринт скоро вообще развалится, но тебе и дела нет. Почему я должна обо всем просить дважды? Да, «Траво-Ядные» новости пришли?

И из лабиринта важно выступила Мунемея.

Когда боги создавали Мунемею, они пребывали приблизительно в том же состоянии духа, как и при сотворении океана или тверди земной; изобретении грома и молний и внедрении закона всемирного тяготения. А еще у нее оказались неожиданно голубые глаза, и она была единственной дамой в округе, кто с таким непринужденным изяществом носил новомодную замшевую мини-юбку о дыркой для хвоста. Кто-то сказал по поводу мини-юбок, что это торжество надежды над самокритичностью. Это не наш случай.

Критиковать Мунемею решился бы только тот, кто презирает классическую красоту и великолепие идеальных пропорций. Либо самоубийца, которому не хватает духу, чтобы самостоятельно осуществить свой замысел.

— Стены прохудились, кирпичи выпадают, всюду дыры размером с небольшого циклопа — приличному прохожему и заблудиться негде.

И в качестве самого весомого аргумента Мунемея предъявила сыну здоровенный замшелый булыжник.

— Я рожден не для ремонта, а для битвы, — недовольно забурчал минотавр. — Вы мне сами, помнится, на совершеннолетие подарили папин боевой топорик. Топорик, а не молоток или гвоздодер какой-нибудь. Слезу еще так трогательно смахнули платочком.

С героями трудно чистить картошку.

— Я его тебе дарила не для того, чтобы ты бездельничал, а на память об отце. Твой папа был уважаемым минотавром и известной личностью. Люди его боялись как огня; почтительные легенды слагали. Да пока он был жив, ни одна живая душа в лабиринт сунуться не осмеливалась, а теперь все время бледные тени по углам шастают. Нитки всюду протянуты… Девица какая-то у порога топчется. Я ее спрашиваю: кто такая? А она отвечает — Ариадна. Будто это что-то объясняет.

У меня вас шестеро, и обо всем я должна сама думать. Мечтала — вот ты вырастешь, станешь пользу приносить, по хозяйству помогать. Как же, дождешься! Я кого давеча просила в подземелье порычать и погрохотать, чтобы нагнать страху?

Такангор протестующе мотнул головой, тускло блестящий рог врезался в стену, и часть каменно-кирпичной кладки рухнула ему под копыта, вздымая тучу желтой пыли. Мунемея уперла руки в бока и выжидательно уставилась на сына.

Минотавр виновато поднял из образовавшейся кучи кирпич и попытался пристроить его на место.

— А чтобы не делать из лабиринта проходной двор, нужно было яблони сажать не на каждом повороте, а только у входа и в центре.

Мунемея всплеснула руками:

— Что ты говоришь? Отец хотел, чтобы наш дом был похож на сад, а не на тюрьму для особо опасных минотавров. Это высокая эстетика! Это новое слово в искусстве дизайна.

— Я про новое слово не знаю, — сказал Такангор, провожая печальным взглядом выпавший обратно кирпичик. — И я тоже за эстетику, потому что она мне ничего плохого не сделала. Но сорт можно было выбрать с умом? Чем плох Красный Налив? И витамины, — принялся он загибать пальцы, — и глаза от него кровью наливаются. То есть для здоровья полезно, и создает нужный имидж.

А папенька что посадили? Весенний Припев? Он же сладкий до невозможности, люди его обожают, вот и лезут, как мухи на мед. Пока я в подземелье рычал и цепями гремел, они стену дополнительно в двух местах разобрали, чтобы было удобнее лазить. Вот кирпичи еще воруют. Я сегодня на рассвете застал троих за этим занятием, так они мне перечить начали: дескать, этот лабиринт есть пережиток темного и стыдного прошлого и его вообще нужно разрушить как символ недоверия между людьми и минотаврами. Говорят, желаем, чтобы ваша жизнь проходила на глазах у нашего общества, а то вдруг вы за этими неприступными стенами замышляете против нас что-то нехорошее?

Ну как в воду глядели. Во народ! Никакими словами не убедишь, только действием. Чему их жизнь учит?

Мунемея аккуратно собрала кирпичи и сложила их у стены стопочкой.

— Кстати, о жизни. Что это за мода — вставлять кольцо в нос? Твой отец уже женатым был, детей имел, семь войн прошел, а такого себе не позволял. Нигде колец не носил, не то что на лице.

— А вам бы, мама, только к чему-нибудь придраться, — обиженно прогудел Такангор. — Если, конечно, дело меня касается. Почему-то Бакандора вы никогда не ругаете, балуете его, все позволяете. Вот я посмотрю, как вы с ним намаетесь, когда он вырастет.

Мунемея гневно вскинула голову, и это было огромной ошибкой. Теперь ее рог, еще более грозный, чем у сына, вонзился в многострадальную стену. Раздался грохот, и куча камней и кирпичей у стены увеличилась чуть ли не втрое.

— У Бакандора, кроме нас, никого нет, — сказала минотавриха. — Кто его еще побалует, если не родная мать?

— Ой, мама, осторожнее! — вскрикнул Такангор. — Это же дедушкина любимая бублихула. Вы ее совсем камнями завалили и даже не предпринимаете ничего. А она, между прочим, тоже эстетика и часть интерьера. Вьется красиво, причудливо, и цветочки у нее милые-милые.

— Не люблю я эту бублихулу, — фыркнула Мунемея. — И ты весь в деда, такой же бездеятельный мечтатель и эгоист. Какой толк в этом плюще? В нем теперь обосновались несметные полчища комаров, и камень она взламывает этими своими щупальцами.

— Какими щупальцами, мама, что вы такое говорите?

— А еще от нее язык вяжет и в горле першит, — не сдавалась грозная минотавриха.

Такангор укоризненно уставился на мать:

— Так вот кто ее по ночам пощипывает! Вы! Ну надо же, а я сатира, беднягу, по всему винограднику гонял. Думал, это его козья рожа на мои цветы позарилась. И комары, чтобы вы знали, ее на дух не переносят. Вот если бы не бублихула, тогда б они нас просто заели.

Если Мунемея и смутилась, то совсем ненадолго. Она небрежно махнула рукой и произнесла:

— Не мычи ерунду, да еще в таком тоне. Ничего я не щиплю, особенно по ночам, особенно при лунном свете, когда так хочется пожевать что-нибудь остренькое… Лучше скажи, по какому поводу кольцом обзавелся — уж не обручился ли втайне от родной матери?

Минотавр нервно задергал ушами, а великолепная родительница продолжала как ни в чем не бывало:

— То-то я смотрю, ты совсем рассеянный стал. Ах ты, рожки да ножки, как я раньше не догадалась? Это не девица ли Эфулерна-младшая тебя прельстила? Ты еще на прошлом Дне Весны на нее заглядывался, клеверные веночки все плел…