Дети (май 2007) - журнал Русская жизнь

- Был я у вас на осмотре у заводского доктора. Ну и сволочь! Ряшку отъел на наших харчах, тычет трубкой в грудь, а трубка наверняка немытая, так и заразу подцепишь. Если у рабочего здоровье плохое, от работы отстраняет. И еще издевается: «Вам нужна перемена климата и усиленное питание». А сам лишает трудящегося заработка. У нас во Франции рабочие такой сволочи переложили бы гаечным ключом по лбу. Очки бы на пять метров отлетели.

Одновременно Шляпников расписывал у станка прелести жизни французских рабочих, чудеса западной техники и т. д. На заводе начались митинги. Как? Очень просто. Шляпников подкупал пятерку уголовников, те растопыривались в дверях проходной, создавалась давка. Тут же выскакивал агитатор, орал злобную чепуху, разжигая социальные аппетиты и разбрасывая хулиганские листовки («Вали актив!», «Бей ментов!»).

Но мы рассказали о работе Шляпникова. Как же месье отдыхал? Да по-разному. Можно было ехать в трамвае, выбрать какую-нибудь жертву (например, читающую «неправильную» газету), подойти и со всего маху залепить очкарику пощечину. И тут же прикрыться иностранным паспортом. Еще развлечение. Началась война. По улице идет демонстрация патриотов, что-то празднует. Салют в России тогда не был принят, люди ходили радостные по улице и пели гимн. Для раскольника гимн звучал так: «Боже, Антихриста храни». (В свое время Шляпников попал в тюрьму за отказ от воинской повинности - надо было присягать царю-дьяволу, он отказался.) Прохожие, услышав гимн, снимают шапки, радостно машут руками. Шляпников демонстративно отворачивается, утыкается в газету. Какая-то дама делает ему замечание. Он не реагирует. Дама настаивает: «Господин, извольте снять шапку». Собирается небольшая толпа. Шляпников как бы случайно отрывается от газеты, озираясь, спрашивает по-французски в чем дело. Дура расплывается в улыбке: «О, месье француз! Да здравствует союзная Франция!» Подлец крючит рожу: «Пошла к дьяволу!»

Но Шляпников не был заурядным экшен-хулиганом. Изюминка этого человека была в другом. В каком-то особом, в известном смысле даже утонченном издевательстве над людьми. Отвергая «сплетни о деньгах германского генерального штаба» финансирование своей партии он объяснял следующим образом (суммирую десятки страниц мемуаров):

- Ну, как, источников было много. Опять же экономили на всем, жили бедно. Но источники были. Например, давали рабочим социал-демократическую литературу за деньги читать. Брошюру Ленина «Война и социализм», отпечатанную на пишущей машинке, давали читать за цену от 50 копеек до рубля. Некоторые, чтобы прочитать вне очереди, платили больше. Так же обстояло дело с журналом «Коммунист». Кроме того, тираж «Коммуниста» завезли из-за границы. Трудящиеся раскупали сотнями по цене три рубля за номер. Дорого, конечно, за такую цену пять толстых книг можно купить, но уж больно тяга большая у трудящих. Опять же статьи интересные, завлекательные, лучше всяких картинок. Да и картинки шли. Наладили печатание фотокарточек рабочих депутатов Государственной Думы. Карточки красивые, все в шляпах, очках. Бороды опять же. Уходили со свистом по 25 копеек. Плюс подарочное издание - портреты в рамках по рупь с полтиной. Продали только в Питере пять тысяч штук.

Теперь дальше. Горький Алексей Максимыч передал секретный материал об угнетении российских евреев. Мол, напечатайте на Западе за большие деньги, вот и партии помощь. Я, значит, взял рукопись, поехал в Швецию. Рукопись сразу предложили купить агенты германского генерального штаба. Я все поползновения отмел, предложил в чистые руки - шведским евреям. Но они хотели купить рукопись с авторскими правами, а я просил денег, чтобы издать самому и заработать еще денег. Они не согласились. Тогда я сел на пароход и поехал в Америку к тамошним евреям. Но когда я приехал в Нью-Йорк, там было жарко и все евреи уехали за город - отдыхать. Ехать в Америку пришлось по документам Английского общества механиков. Я когда работал в Англии трудящимся, вступил в местную масонскую ложу для рабочих. Очень все завлекательно было, старина, обряды. Опять же работа английская не в пример русской. У нас я горбился за 120 рублей в месяц, а в Англии работал со всеми удобствами за 70*. Тоже помощь партии. И себе получки хватало, и в Петербург отсылал на революционную работу. Для товарищей в бедноте и 10 рублей деньги. В Америке я все же через два месяца евреев нашел, но бедных, которые на лето остались в Нью-Йорке. Они мне за материалы о мучениях заплатили 500 долларов. 250 ушло на дорогу, а 250 я отправил в Россию на революцию. Потом в Лондоне мне еще на революцию 50 фунтов папаша Харрисон дал. Ну, Литвинов, Финкельштейн. Это у Парвуса, то есть Гельфанда, деньги германского генерального штаба. Они грязные. А у Финкельштейна деньги свои, большевистские. Трудовая копейка. Впрочем, эмигрантским товарищам я сам помогал деньгами, работая на английском заводе.

Согласитесь, если человек хочет, чтобы ему поверили, он врет не так. Это не ложь, а глумление. Официальная социал-демократическая легенда о рабочей партии здесь доведена до рафинированного английского абсурда: в России трудящиеся нещадно эксплуатируются, русский пролетарий становится к станку в Западной Европе и зарабатывает деньги на русскую революцию. Это юмор выпускника Итона.

В какой степени Шляпников действовал сознательно? Думаю, его трагедия - это трагедия карточного болвана, решившего копировать поведение невиртуальных игроков. В этой ситуации Шляпников болванил самого себя. Несмотря на градус, как делаются дела, он не понимал и, например, в конце 1915 года помешал сложной игре Леонида Старка по вовлечению рабочих в оппозиционные военно-промышленные комитеты. Старк был большевиком, не рабочим, а настоящим - из шведского рода российских адмиралов. Все попытки с его стороны объяснить юродствующему пролетарию тонкости политической игры окончились крахом, и скандалиста услали куда подальше до октября 1916-го. Чтобы не мешал.

Наиболее точную квалификацию Шляпникову дал информированный и умный Гиммер, так охарактеризовавший его поведение в дни февраля:

«Этот примитивный и неосновательный человек не умел из-за деревьев своей партийной техники разглядеть лес революционной политики и приводил в отчаяние своих партийных лидеров, знающих, где раки зимуют, но отделенных от Петербурга тысячами верст на восток и на запад».

Партийная техника большевиков -это идиотничание, а партийные лидеры - это Ленин в Швейцарии и Каменев в Сибири. Как Каменев, не уверен, а Ленин знал точно, где со времен Маркса и Энгельса зимуют революционные раки.

Ну, а мораль… да какая уж тут мораль. Все и так ясно. Скажу об одном. Был у Шляпникова воспитанник, маленький шкет по кличке Колька-книжник. Смышленый такой, читал много. И папку приемного любил. Духарной был папка. Колька подрос, оперился. И стал… «Николаем Ивановичем Ежовым». Беру ФИО в кавычки, потому как «Николай Ежов» - это персонаж популярной тогда повести Максима Горького. После революции у профессионального подставного рабочего Шляпникова начались трудности. Делать он ничего кроме шкод не умел, стал делать шкоды Ленину и Сталину. Те его до определенной степени терпели - как-никак член ЦеКа, опять же градус. Но в небожители Шляпников не вышел. В 1937 году «Николай Иваныч» крутил карандашик в кабинете, а «батя» стоял перед ним в штанах со срезанными пуговицами.

- Ну что, батя, упрыгался? Прикалывался, значит. Ну, так и я приколюсь. Я ведь тоже этот… трудящийся. Из русских рабочих. Ты когда в германо-англо-шведско-французскую разведку был завербован? ОТВЕЧААТЬ!

* Цены я не без злорадства подвожу под один знаменатель сам. Автор «гиштории» путает следы в разных валютах

Алексей Митрофанов

Городок в футляре

Таганрожцы не стремятся ни на кого походить, они самодостаточны и этим счастливы

Таганрог - город южный, теплый и приветливый. Весь какой-то мелкобуржуазный и торговый. С чувством собственного достоинства. Духа провинции здесь не сыщешь, можно не стараться. И дело даже не в том, что фонды городской библиотеки начал формировать здешний уроженец Антон Павлович Чехов, а здание театра выстроил его друг Федор Осипович Шехтель. Просто один из главных признаков провинциальности - неумелое и оттого довольно трогательное подражание столицам - здесь напрочь отсутствует.

Так обстоят дела сегодня. Так обстояли они всегда. Михаил Павлович Чехов, брат писателя Антона Павловича, вспоминал, как в первый раз попал из родного Таганрога в первопрестольную, в Москву: «Таганрог - новый город, с прямыми улицами и с аккуратными постройками, весь обсаженный деревьями, так что все его улицы и переулки представляют собой сплошные бульвары. Того же я, но только в более грандиозных размерах, ожидал от Москвы… Каково же было мое удивление и разочарование, когда поезд подвез нас к паршивенькому тогда Курскому вокзальчику, который перед Таганрогским вокзалом мог бы сойти за сарайчик, когда я увидел отвратительные мостовые, низенькие, обшарпанные постройки, кривые, нелепые улицы, массу некрасивых церквей и таких рваных извозчиков, каких засмеяли бы в Таганроге… Привыкшему к таганрогскому простору мне негде было даже побегать… Я тосковал по родине ужасно».