Первая месса - Антон Дубинин

Абель ткнулся лбом в серую спину камня и тоже затрясся от рыданий.

Адам к тому времени уже успокоился. Поплакав, он почувствовал странное облегчение. Осталась только жажда — даже, кажется, усилилась, так что прежде чем изображать сильного старшего брата, Адам дотянулся до бутылки и всосал несколько глотков отвратительной воды.

Абель оторвался от камня, на котором осталось мокрое пятно от его слез.

— Н-не обращай вним-мания… Я н-ничего… Я просто п-подумал…

Он тоже попил воды, морщась и с трудом проглатывая, будто она была густой. Договорил, дергаясь от всхлипов:

— Я просто всп-помнил… Мне же сегодня на п-поезд… С отцом К-киприаном, и б… билеты…

— Что? — Адам на мгновение потерял нить.

— Лежат на т-телевизоре! — истерически выкрикнул его брат и снова зарыдал, да так отчаянно, что тот испугался за его рассудок. Адам всегда считал себя скверным утешителем, он боялся плачущих, потому что не знал, что и как сказать — но тут говорить ничего не требовалось. Он облапил брата и посидел вместе с ним, раскачиваясь в такт его плачу. Наконец ему ужасно надоела эта слезная история, он осторожно высвободился из-под Абеля, похлопав его по плечу заключительным аккордом братского участия, и ушел на берег — проверить, что поделывают крачки. А заодно поискать ламинарию. И послушать, не стрекочет ли вдали моторчик лодки. Но никакого моторчика не стрекотало. Только крачки кричали, умные крачки, подлые крачки, которые больше не позволяли ему приблизиться к себе. Адам кидал в них камнями — но расстояние было слишком большим, чтобы ему попасть. В этот день они с братом ничего не ели.

Ночью Адам проснулся от дикого голода. Он попил воды из бутылки, всякий раз наполняемой заново из водоема — хорошо хоть, вода пресная есть! — и постарался снова заснуть. Но сон, как ни странно, не шел. Ночь выдалась холодная — холод казался менее острым, чем голод, так что Адам даже не сразу понял, что еще, кроме урчания пустого желудка, его так мучает. Что-то было не так. Не так, как обычно. Адам огляделся, приподнимаясь на локте — и вдруг догадался: луна!

Яркий ущербный диск завис над горизонтом, и от валунов ложились наискось черные острые тени. Небо очистилось, и среди ледяных, непомерно огромных звезд (конец пришел белым ночам) порой пролетали метеоры, оставляя за собой огненный хвост. Отдельные облачка, несомые быстрым высоким ветром, бросали на лучащееся море круглые островки тени. Может быть, завтра будет солнце, подумал Адам, дрожа всем телом и прижимаясь к брату еще плотней, чтобы воспользоваться крохами его сонного тепла. Абель застонал во сне. Он лежал скрючившись, как креветка, засунув руки себе самому под мышки. Адам долго смотрел на его худое лицо, в лунном свете синюшное, как у мертвеца. Что-то поднималось к его горлу изнутри, из живота, подступая, как рвота, по пищеводу.

Этот парень выблевал крачку. Единственную добытую Адамом крачку, чьего мяса могло бы хватить, чтобы добавить человеческому телу сил еще на один день. Пища, энергия, сила. Жизнь. Выжить во что бы то ни стало, дождаться спасительной лодки. Еще один кусок мяса, день жизни, который мог бы помочь Адаму продержаться до конца, маленький спящий паршивец выблевал как ни в чем не бывало. Как он смел так поступить?

Адам впервые заметил, как некрасив этот человек, его младший брат. Приоткрытый рот и тонкий торчащий нос были просто отвратительны. Абель пошевелился во сне и застонал, чем вызвал у него новый приступ ненависти, острой, как голод.

«Убей его», сказал рядом чей-то голос, настолько отчетливый, что Адам вздрогнул и обернулся. Никого. Ни справа, ни слева. Конечно же, никого. Это сгусток тени от большого камня говорил с ним, сгусток черноты, по форме напоминающий сидящего зверя. Собаку, напрягшуюся перед прыжком. Или большого кота. Или…

«Убей его», продолжала тень. Взгляд Адама сам собой вернулся к лицу брата, скользнул по его открытой шее. «Он все равно не жилец. А так вы оба подохнете. Ударь его ножом — в эту голую, белую, глупую шею, и он умрет без долгих мучений. Все лучше, чем умереть от голода — чем умереть от голода вам обоим, потому что ни одной крачки тебе больше не добыть. А если он будет дергаться, схвати его за горло и сжимай, пока не успокоится. Это будет приятно, ты представь только, как приятно — когда он перестанет дергаться и обмякнет… А потом, когда ты убьешь его, с ним можно будет сделать все, что захочешь… Все, что захочешь. И жить.»

Как зачарованный, Адам смотрел на шею своего брата. Рот его непроизвольно заполнялся слюной, как днем при взгляде на толстых нахальных крачек, прыгавших по камням.

— Нет, — прошептал он, когда рука сама собой коснулась в кармане чего-то твердого. Пластмассовой рукоятки… Рукоятки… Это чувство было похоже на острую похоть. По всем жилам горячей волной разливался адреналин.

«Убей» — сказала темнота. И как будто чуть-чуть приблизилась. Луна плыла по небу, и вслед ее движениям перемещались тени; вот и это черное пятно, тень валуна, слегка сдвинулось в сторону Адама. «Он выблевал мясо. Хорошее мясо. Крачку. Которую ты поймал. Пускай платит. Он должен…»

Абель снова застонал — он мерз во сне и подался назад, чтобы покрепче прижаться к брату. На скуле у него темнел полузаживший синяк — след первой их с Адамом драки.

— Нет, — снова прошептал Адам, зажмуриваясь от собственной мерзости. Перед ним лежал его брат, его БРАТ, ЧЕЛОВЕК, любимый, чума побери, человек — и он, сидя над ним, в самом деле раздумывал, каким именно образом убить этого человека, чтобы… чтобы съесть его тело?!

В этот миг Адам узнал голос темноты — это был его собственный голос.

— Отойди от меня, Сатана, — выговорил он одними губами, размашисто крестясь. Раз, другой, третий. Руки его дрожали.

Адам лег, ткнувшись головой в теплую спину брату, чувствуя подбородком, как сильно у того выпирает острый шейный позвонок. Он обнял Абеля со всей нежностью старшего, ища в его живом тепле спасения от минут темноты, которые он только что разделил с обитателями ада. Брат начал дышать ровнее, но Адам долго не мог уснуть, потому что сквозь веки ему светило яркое вездесущее лицо луны.

Абель действительно заболел. Тем самым утром, когда впервые выглянуло солнце — хотя и ненадолго, лишь посверкало минут пять в разрывы облаков. Юношу тошнило, а когда он отпил глоток воды — вырвало так быстро и так обильно, что ему показалось — из тела заодно выскочила половина кишок.

Адам вскочил, как только луч коснулся его лица, и вытащил из кармана часы. Идея об «отражалке» еще не исчезла из его головы, хотя он убей Бог не знал, куда и как надобно направлять световой сигнал. Солнце исчезло раньше, чем солнечный зайчик от стеклышка пробежал по воде, направляясь куда-то в абстрактную «высоту».

Адам собирался провести день в охоте на крачек и не отступать, пока не добудет хоть что-нибудь. «В самом неудачном случае я стану чемпионом по метанию камней», сказал он брату, который смотрел на него мутными глазами и думал только о своей тошноте. Однако Адам не встретил ни единой птицы на «крачином мысу». От них остались лепешки помета, белые перья меж камней, остатки трапезы в виде рыбьих косточек, сухих и ломких, как сосновые иглы. Но сами крачки убрались прочь с опасного острова — эмигрировали целой колонией, забрав женщин и детей, назначив отплытие своего бумажного флота на пропущенный несчастным охотником час. «Золотой запас» в полном составе переселился — может быть, на соседний островок, может, еще дальше.

Не поддаваясь отчаянию, которое упорно заглядывало через плечо, Адам несколько часов бродил по воде в отлив, закатав штаны по колено, и насобирал кое-чего, пригодного в пищу. Мало-мальски пригодного. Среди добычи наблюдались зеленые маслянистые водоросли не особенно ядовитого вида, на вкус совершенно омерзительные; несколько мидий и других ракушек, глупыми северянами съедобными не признаваемых — ну да что они понимают, эти зажравшиеся рыбаки. Никто ничего не понимает в еде, кроме двоих обитателей каменного острова. Адам честно отнес брату мидии и ракушки, но тот только посмотрел на угощение и отрицательно покачал головой, после чего его снова вырвало. Рвало его водой, которую Абель упорно продолжал пить, и желтым горьким желудочным соком.

Адам отошел на несколько шагов от ложа болезни и в одиночку сожрал обитателей всех ракушек. Закусил водорослями, впрочем, дальше одной ветви дело не пошло, всеядный атаман побоялся, что разделит судьбу своего брата и извергнет наружу и этот скудный завтрак. Желудок, получивший от хозяина какую-никакую работенку, на полчаса перестал переваривать сам себя и принялся за дело, а Адам обрел немного соображения, чтобы озаботиться состоянием больного.

— Ты как?

— Н… нормально, — выговорил тот. Временно его не тошнило. — Все будет нормально. Я только полежу…