Дневник Марты - Александр Стуликов

было возможно рисовать, позируя друг для  друга, но нам пришлось быстро отказаться от этой затеи, "Человек с мольбертом" не успевал отойти от меня, как я тут же просила его вернуться, чтобы он решил мою очередную незадачу,

несмотря на такую помощь, к вечеру ничего близкого к тому, что можно было бы даже отдаленно  называть живописью, у меня не получилось нарисовать.

Мои картины были просто мазней, я только испортила холсты и лишила себя тех самых сладких и приятных моментов, когда, лежа в постели, можно помечтать о том, что я стала знаменитой художницей, и мои работы хотят заполучить все галереи мира, лучше бы и не пробовала совсем, теперь я точно знаю – не способна, не мое.

– Для первого раза не так уж и плохо, бывает намного хуже, – пытался утешить меня "Человек с мольбертом" .

– Не ставьте сейчас никакой цели, рисуйте просто для удовольствия.

– Объект, который пытаетесь нарисовать, осязайте глазами, а на холст переносите  только свои чувства.

-Мы продолжим рисовать ежедневно, испишем все холсты, которые вчера купили, и закажем еще столько же, нужно терпение, и Вы не заметите как у Вас начнет все получаться.

Меня не сильно вдохновили слова "Человека с мольбертом", но я продолжила обучение.

Я зарисовывала все, что видела из окна мастерской: ранним утром это были люди на остановке, усталые, поникшие, с застывшим взглядом на лице, и трамвай, который каждый раз появлялся из ниоткуда  и увозил их в серую даль, туда, где  дымящие трубы упираются в небо, днем это были школьники и студенты, стоявшие в очереди за шаурмой и горячим чаем, вечером влюбленные парочки и бабка-цветочница на углу улицы с букетом хризантем.

Ни одну из картин я никак не могла закончить, вечером у меня не возникало ни одной претензии к своим работам, я с окончательной уверенностью ставила свою подпись художника, но на утро меня ожидало большое  разочарование, как много нужно было  срочно исправлять.

-Вы так никогда не закончите. Любое совершенство имеет свои недостатки, – видя мои мучения говорил "Человек с мольбертом".

Сам он не показывал что рисует, но по его созданной композиции на первом этаже, нетрудно было догадаться.

Мужчина в шляпе, девушки-близняшки, голубоглазый юноша, три женщины средних лет, их обнаженные тела  застыли в танце, стоя на столе, что лежит там на краю столешницы  не видно, всюду полумрак.

Чуть поодаль сидит дед на лавке, опершись на клюку, седой, в глазах бельмо.

"Человек с мольбертом" работал целый день без перерыва, своим натурщикам он выделял немного времени для обеда и позволял им отлучаться только по нужде.

Вечером мы все вместе садились ужинать, как одна большая семья, далеко за полночь расходились спать, кто-то ложился в мастерской на втором этаже, близняшки любили залезть в гамак на чердаке, только старик никогда не оставался с ночевкой и всегда уходил не попрощавшись.

С утра самым первым из нас просыпался "Человек с мольбертом", он, крадучись, подбирался к окну,  затаясь останавливался у подоконника и, выждав минуту, резким движением одергивал штору, если свет озарял комнату, то это означало, что он целый день будет рисовать, шутить, смеяться и нахваливать  натурщиков, а вечером угостит их дорогим вином, если на улице было пасмурно, это означало конец всей работе, "Человек с мольбертом" был хмур, ворчал, кидал кисти и говорил, что не возможно так писать, когда близняшки вечно двигаются и не могут постоять в одной позе хотя бы секунду.

В один из таких дней,  который предполагал плодотворную работу, море юмора и аромат пьянящего напитка к ужину, в окно  мастерской  настойчиво  постучали. Это была незнакомая для меня девушка, которую я здесь никогда ранее не видела, она была  в белом пальто и  голубом платке, увидев ее "Человек с мольбертом", будучи в творческом процессе, неожиданно для всех все бросил и, не объявив даже перерыв натурщикам, как он  всегда это делал, деловито взмахивая левой рукой, выбежал на улицу.

Они   разговаривали, наверное, часа два, о чем они вели беседу было неслышно,  "Человек с мольбертом" часто переходил на повышенный тон и рьяно жестикулировал, а девушка, вытирая слезы, то и дело показывала ему листок, похожий на черно/белую фотографию.

По возвращению "Человек с мольбертом" не проронил ни слова и больше  в этот день, да и в последующие, не рисовал.

Ко мне он  подходил все реже и реже, в основном наблюдал со стороны за моей работой, а вчера, на мою просьбу помочь с палитрой наотрез отказался.

– Я уже  вывел тебя из леса и не имею морального права дальше указывать тебе дорогу или брать  с собой, ты должна  проложить свой путь, найти свой стиль. Сколько потребуется времени на это? Никто не знает. День, год, два, десять, вся жизнь, а, может быть, и никогда не сбудется, но, если повезет, и получится, ты откроешь себя, тебя узнают, это будешь только ты и никто другой.

С этого дня я  осталась с живописью наедине.

Возвратившись  обратно к себе домой, у меня, помимо импровизированной фотостудии,  появился в квартире еще один уголок для занятия творчеством – собственная мастерская художника! Включала она в себя не много : три квадратных метра, табуретку и стул со спинкой  функционально заменивший  мне этюдник, которые продают сейчас по необоснованно заоблачным ценам, но не более удобные, чем моя самодельная конструкция.

Теперь я металась от одного островка счастья к другому.

Один и тот же объект, я сначала фотографировала, а потом садилась зарисовывать.

"Человек с мольбертом" не забыл про меня и позвонил мне сразу после того, как я уехала от него, он долго извинялся и обещал, что  как только уладит все свои вопросы, мы незамедлительно отправимся с ним  в  самый удивительный и таинственный город , в котором должен побывать каждый художник, хотя бы один раз в жизни, дабы прикоснуться к святым местам настоящего искусства.

Я не предполагала как скоро случится наше путешествие, выпадет ли оно на рождество или совпадет с днем Валентина, но я  уже полностью распланировала наш маршрут.

Мы  купим билеты на красный поезд,

я с детства мечтала на нем прокатиться.

 Он прибывает на площадь один раз в неделю, по субботам, всегда пустой,  никто и никогда не видел, чтобы  с него кто-то сходил,  постояв полчаса, отдав один длинный гудок, похожий на крик раненого зверя, он увозит в своих переполненных вагонах тех, кто решил оказаться по ту сторону горизонта.

 Закрывшись