Спасти Батыя! - Наталья Павлищева

Мне было жаль, но Аманкул остался в Ургенче, его нога все же не выдерживала нагрузок и то и дело подворачивалась снова. Бедолага вздыхал:

– Неужели я теперь не смогу ходить с караванами?

Его заверили, что просто нужно дать ей окрепнуть.

Мало того, обнаружился еще один потрясающий факт. Тем, кто никогда не бывал в этих местах, все равно, а кто бывал, точно знают, что Амударья впадает в Аральское море и что именно из-за разбора воды ее и Сырдарьи Аральское море стремительно мелеет.

Еще известно о старом русле Амударьи – Узбое, которое уводило реку куда-то на запад, к Каспию, много южнее.

Так вот, теперь я точно знала, кто виноват в обмелении Арала. Это все те же ордынцы, чтоб им! Оказалось, что у Ургенча, который Гургенджи, Амударья, которая Джейхун, делилась на два рукава, один тек прямо к Аральскому морю, а второй на запад в какое-то озеро, кажется, Сарыкамыш. Люди перегородили реку плотинами, и большая часть воды уходила в Арал, орошая долину вдоль чинка, а меньшая в пески к озеру. Если воды было совсем много, то и морю, и озеру хватало настолько, что лишняя вода вообще стекала до самого Каспия.

Для меня это было сложно, я довольно смутно представляла место деления на два рукава, но понимала, что они есть. То есть были до прихода ордынцев. Потому что эти гады разрушили создаваемые веками плотины, и река понесла большую часть воды в озеро и в пески, а до Арала стало доходить куда меньше.

К длинному списку преступлений ордынцев против человечества можно добавить и вот такое – обмеление Аральского моря! Вот с кого началось.

Не буду я спасать Гуюка, пусть травят, но вернусь и Батыя отравлю тоже. Чтоб знали, как наши, ну пусть не наши, но соседские плотины разрушать! Глупость, конечно, но было обидно: люди строили, строили, рассчитывали, укрепляли, подновляли, пришли эти и все разрушили.

Карим нарисовал на земле нечто вроде карты с двумя морями и двумя реками, показал раздвоение и место, где стоял Ургенч. Стало понятно, почему он на другом берегу, не город перенесли, а река повернула с того времени.

– Вон там был Кят.

– Это еще что?

– Это первая столица Великого Хорезма.

– Тоже монголы разрушили? – Я осторожно покосилась на наших спутников, чтобы не услышали.

– Нет, Джейхун.

– Кто?

– Джейхун. Она река строптивая, сегодня течет здесь, завтра там. Подошла к городу и смыла.

Какой кошмар! Смыть столицу могучего ханства – ну и река… Я смотрела на вяло текущую совершенно мутную воду (словно разбавленное какао, даже лезть купаться противно) и не верила словам Карима. Нет, я не могла не верить, но уж очень медлительной и тихой выглядела эта самая Джейхун, которая, как я поняла, в мои времена будет называться Аму-Дарьей. Я помнила, что Джейхун значит «бешеная», однако ни тогда, когда ездила в Ургенч в нормальной жизни, ни теперь поверить в это не могла. Какая же она бешеная, если едва течет?

Карим посмеялся:

– Зря не веришь. Джейхун бывает бешеной весной и в середине лета. Самое страшное ругательство для местных не монголы, а дегиш.

Я действительно заметила, как оглянулся, услышав это слово, проводник. Видно, Карим прав, это что-то страшное.

– Что это?

– У Джейхуна берега слабые, видишь? Когда воды много и она сильно напирает, то берега подмываются очень быстро и начинают обваливаться. Стоит начать обваливаться в одном месте, и может вдруг подмыть берег на часы пути. Это быстро и страшно, я однажды видел. В воду обваливается все – заросли камыша, деревья, дома, даже крепостные стены…

– А крепости-то почему?

– Те, что построены близко к берегу, теряют под собой опору и падают в воду. Никакие самые крепкие стены не смогут стоять, если под ними размытый песок.

Я хмыкнула: поистине замки на песке.

– Ургенч также?

– Да, только не река виновата, а монголы, они плотину разрушили, город затопило…

В том самом караван-сарае подтвердили, что должны вот-вот пригнать лошадей и верблюдов. С табуном можно разминуться, потому придется ждать, все равно на старых мы пойдем так медленно, что времени потратим столько же, сколько с новыми и отдыхом.

Что делать? Вздохнули и решили ждать. Караван-сарай Белеули не чета, маленький, захудаленький. Пайцза произвела впечатление, и нам с Анютой выделили комнатку, а остальные разместились все вместе, часть каравана так вообще за пределами дома снаружи, правда, тюки снесли внутрь. Хозяин очень старался, чтобы нам было удобно и сытно, но не все мог. Наш караван-баши поглядывал на него почти с презрением.

В этом караван-сарае случилось то, что надолго отбило у меня охоту к самодеятельности.

Надоело ежеминутно быть под присмотром! Присмотр Карима оказался куда хуже вятичевского, тот хоть просто опекал, а этот… скоро «до ветру» за мной ходить начнет! Подозреваю, что он тайно это делает, только держится на расстоянии.

– Карим, оставь меня в покое! Я не ребенок и смогу постоять за себя. И оружие в руках держу куда лучше тебя самого. Понимаю, что Вятич поручил тебе довезти меня живьем туда и обратно, но не до такой же степени меня оберегать?

– Настя, ты просто не понимаешь, где находишься. Это не Новгород или твой Лондон, это степь, где разбоем после разорения округи монголами живет каждый пятый, иначе просто нечем жить. А уж про самих монголов я не говорю, для них ограбить уруса вообще не преступление. Здесь нельзя разъезжать одной.

И все же я не послушала.

Татар я не боялась, у меня пайцза, местных тоже. Мысль, что сначала могут убить, а потом посмотреть на пайцзу, почему-то в голову не приходила.

Мы должны были стоять в караван-сарае два дня, столько требовалось, чтобы привести в порядок двух захворавших чем-то там верблюдов и дождаться прихода лошадей. Кызылкумы ничуть не лучше Устюрта, но у нас оставалось слишком мало верблюдов, и мы ожидали теперь уже коней, которых давно должны пригнать, но все запаздывали. В общем, прохлаждались, чем я и воспользовалась.

Я так демонстративно отправилась поболтаться по окрестности в одиночку, что Карим даже вопросов задавать не стал, только сокрушенно покачал головой.

Молодой, этого года рождения, куланчик начал сдавать, и не столько от долгого бега, сколько от страха, от обреченности. Слишком давно гнался за ним волк, ужас охватывал кулана все сильнее, заставляя сердце биться с перебоями. Бедному жеребчику жить оставалось совсем недолго, вот-вот клацнут волчьи зубы, прекращая совсем недолгую жизнь кулана, или собственная нога на бешеном скаку подвернется. В любом случае смерть. И вдруг…

Опля! Когда еще увидишь такое? По степи совсем недалеко от меня волк гнал небольшого кулана. Я находилась с подветренной стороны, и увлеченный преследованием лакомой добычи матерый волчара меня просто не замечал. В другое время мне самой было бы заманчиво подстрелить молодого кулана, но сейчас… Ах ты ж гад!