Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1) - Сергей Гусаков

«Что там ещё?» — ворчит Пищер. «Держи»,— говорю. «Опа!» — и так далее.

А дальше просто.

Выползаю из проклятого шкурника, толкая текущую канистру впереди себя. Нет никакой возможности развернуть её вертикально — не помещается. И сам не могу отжаться от пола — просто некуда. Еле протискиваюсь весь в бензине. Сталкер лезет за мной, тоже в бензине с головы до ног. Но за ним уже чисто — «промакнул всё!»,— радостно сообщает он,— «ни капли в рагу Егорову не оставил».

Сашка выползает за ним уже по чистому.

«Я в глубоком ноусмокинге»,— говорит Сталкер, пытаясь выжать рукав комбеза. Сталкер — не Егоров. Конечно, он может запросто обсмеять, и не знаешь, что ответить ему — но ведь он не со зла. Он вообще никогда не злится.

Это главное.

Егоров предлагает нам идти с плексом, «чтобы все сэкономили электроэнергию». «ЭРЭКТРОЭНЕРГИЮ»,— поправляет Сталкер. «Факельное шествие памяти Александра Гастелло»,— говорит Пищер. «Спичкой посветим — товарищ сказал»,— говорю я. «Факальные бега»,— уточняет Егоров, косясь на Сталкера. И Сталкер естественно поправляет его : «фекальные»...

И так далее.

Они ещё много чего говорят — уже на ходу, потому что мы берём — каждый столько, сколько может взять — и идём к гроту. Здесь уже просторно.

«Ты была так хороша — после трансплантации!» ,— демонстративно принюхиваясь, орёт на весь штрек Сталкер. Егоров требует, чтобы мы двигались сзади. Пищер отвечает ему, что это бесполезно: всё равно, мол, за пару рейсов штрек так провоняет нами...

«За пару рельсов»,— машинально изрекает Сталкер, вглядываясь в пол под ногами — хотя каждый знает, что у нас в Ильях рельсов нет, вот в Силикатах, к примеру, они остались, даже жестяные полосы на деревянных брусьях, в Ильях же по окончании разработок всё железо было вынесено на поверхность, потому что железо тогда очень дорого стоило — но тем не менее Сталкер делано вглядывается в пол — некоторое время — и, поскольку на этот прикол никто не реагирует, весело добавляет:

«Однако же хорошо, что не керосин. В жизни не встречал ничего, вонючее керосина».

«Носков Керосина»,— отзывается Егоров и начинает развивать эту тему. И в кого он такой ехидный?.. Под Керосином он, конечно, имеет в виду моего коллегу по спаррингу — Лёшку, что сидит сейчас наверху в ГО, нашей группе обеспечения. Чего он к нему привязался? От него самого иной раз так попрёт... Но не писать же об этом.

За четыре рейса мы переносим все наши коробки и трансы к гроту и Пищер с Егоровым начинают перекладывать их внутрь, а мы со Сталкером раздеваемся, потому что Егоров запрещает нам “в такой консистенции” показываться в гроте.

Сталкер называет его презренным пожарником.

Думаю, безопасность наша тут ни при чём — просто у Егорова слишком тонкое обоняние. Впрочем, чтоб нас унюхать, никакого обоняния не нужно. Уж больно сильно от нас... как бы это написать?.. пахнет.

Когда заходим в грот, там чёрт ногу сломит. Всё в трансах, коробках... Что, где — непонятно. Ох, и придётся повозиться, чтоб разобраться со всем этим! Только, думаю, это уже завтра будет — устали все очень, я же вижу. Позавчера всю ночь не спали, паковали снаряжение и продукты в межкафедральной лаборатории Пищера, проверяли, всё-ли взято — хотя начинали сборы ещё с утра, но пришлось прерываться: то в какой-то специальный магазин за недостающей тушёнкой ехать, то за крупой, то за чаем, то за дефицитом дефицитов — полиэтиленовыми пакетами для тех же круп и одежды; и ещё Егоров в сборах дневных участия не принимал — сидел паял какой-то пищеровский блок, который — в самый последний день, конечно, выяснилось — не работал, как надо, а я мотался из Малаховки через всю Москву домой в Бибирево, потому что топосьёмочным комплектом в спортинституте пищеровском назвали компас для спортивного ориентирования — и я поехал на электричке за своим горным, полдня на это угробив; «ерунда, под землёй выспимся»,— пообещал Пищер — и он же поднял нас всех с утра пораньше, потому что ему показалось, что проспали мы больше суток — но Сашке и Сталкеру так не казалось, а меня они, естественно, даже спрашивать не стали, а то б я сказал, сколько мы точно спали — я под землёй чувства времени никогда не теряю.

Егоров возится с примусом, мы со Сталкером раздеты — и идти за водой приходится Пищеру. Ничего: здесь рядом. Почти прямой штрек, только когда обратно идёшь, внимательно смотреть нужно — потому что и вправо, и влево под острыми углами отходят почти такие же штреки, незаметные, когда идёшь к воде. Острый угол таких соединений-развилок под землёй обычно показывает на выход, в направлении выемки камня; получается, что эта часть ЖБК разрабатывалась не со стороны Ильей, а из Никит, что теоретически расположены прямо за нашим Озером. “Теоретически” — потому что точной карты ЖБК не существует, и Пищер хочет нарисовать её во время этого нашего Пребывания. Я, конечно, тоже хочу. Только всё равно этого будет мало — нужна хорошая привязка к поверхности, и грамотная съёмка всего массива, в котором расположены наши пещеры, и сведение её с официально существующей съёмкой местности. То есть, опять же, привязка — если говорить правильно. И не по одной, а по трём точкам... И ещё как-то умудриться для устранения неизбежных ошибок “закольцевать” не только наши измерительные ходы по ЖБК — это-то просто — но и “привязать” само ЖБК ( или “саму” — в смысле, Систему? Не знаю, как правильно ) минимум по двум точкам к старой части Ильей, отснятой, кажется, довольно точно ещё в начале семидесятых. Но как это сделать? Загадка: при одной сбойке-соединении... И по Старой системе тоже нужно кинуть пару маршрутов от Чёрт-лифта к Правому и Левому входам, чтоб с поверхностью съёмка сомкнулась в двух точках, независимо от старых съёмок. Но по условию Пребывания из ЖБК нам выходить запрещено... Ладно; пусть над этим Пищер ломает голову.

Он приносит воду, Сашка варит Ужин — у него это всегда здорово получается, только перцу он слишком много кладёт — а мы со Сталкером кое-как наводим порядок в нашей “спальне” — пока просто отгороженной полиэтиленом части грота, немного приподнятой над полом.

После ужина Пищер “выделяет” Сталкеру 300 грамм спирта, и он смешивает их с бутылкой “фанты”. “Фанта”, кстати, из того самого транса. Просто чудо, что не разбилась.

Пока смесь остывает, Сталкер берёт гитару — теперь у нас есть и гитара, и магнитофон, и егоровская коробка с книгами прибыла целёхонькой,— настраивает её, а потом вдруг торжественно так объявляет: ладно, я тут вчера наугрожался... Не думайте, что ‘забил’. Да. То есть — слушайте, если хотите, конечно.

Егоров с интересом смотрит на него — но молчит. Наверное, ждёт, что будет дальше. А дальше Сталкер говорит:

— Только не знаю, в чей огород этот камень боком выйдет... после дождичка на горе в неведомый нам отселе ‘чуть вверх’ — уж больно он какой-то... Нечастный, да.

— Несчастный? — с надеждой переспрашивает Пищер.

— Думай, как хочешь. Я вообще считал прежде, что он ни к чему отношения не имеет — ну, ни к вере вашей дурацкой в Свечу, ни против... А вчера кое-что подумал...

— Тебе полезно,— тут же замечает Егоров.

Сталкер поворачивается к нему и говорит свою самую любимую фразу:

— Р о т з а к р о й .

И начинает рассказывать.

ГОЛОС ПЕРВЫЙ — НЕ ЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ:

... К Шагалу — ну, к месту гибели его, я имею в виду — из Сейсмозоны, как известно, два прохода ведут. Короткий, через так называемый Лифт Шагала, и длинный — обходной. Все, конечно, по обходняку лазят — оно и понятно: хоть длиннее, да удобнее. В смысле — шире, да.

Я тогда меньше месяца, как из армии своей выплыл; хожу по Ильям — и всё никак находиться не могу, в смысле — наползаться. Да. Что-то забылось, что-то перестроили, пока меня не было — расчистили, прокопали или наоборот, завалили — всё войны ваши дурацкие... В общем, изменения сокрушительные произошли, факт. Хожу по Системе, как в первый раз,— одних только гротов стояночных новых десятка два оборудовали, на голом монолитном месте, практически, и у каждого название, мне лично незнакомое, а как я называю старые гроты — никто из новоприбывших не знает... Где-то, конечно, и само попадало, а где я и раньше путался — сами понимаете, где. Да. А вообще очень сложные чувства. Загадили, конечно, много — пока меня не было, и это больше всего, пожалуй, бесило. Да не во мне дело.

Из старых — тех, с кем начинал когда-то — уже мало кто ходил; вас я застал чисто теоретически — вы ведь стоять куда-то вправо упилили, а куда — никто точно не знал... Ну, Мамонт ещё продолжал ходить, да Шурка-Гитарист — тот, у которого всегда кто-то в Журнале “и” на “а” переправлял... Второе “и”, я имею в виду — да вы знаете, да. А остальных я видел — да и видал... В общем, ни с кем я поначалу не встал.