Империя страха - Брайан Стэблфорд

Квинтус принес кружку холодного эля, который был бы очень кстати к кабачкам и овощному супу в жаре сада, у кухни. В прохладе кельи Ноэл охотнее выпил бы горячего чаю.

— Представитель двора уехал, — сказал монах. — Он привез новости из города. Галион “Файрдрейк” еле дошел до гавани Милфорд два дня назад. К югу от Ирландии его здорово потрепал шторм. Он охотился за пиратом Лангуассом, капитан говорит, что каравелла пирата, без мачт, вся продырявленная, затонула у мыса Клиэр.

— Лангуасс! — воскликнул Ноэл, прибавив скорбно: — Если это правда, во дворце Суонси будет торжество, и, когда новость достигнет Лондона, князь Ричард объявит праздничный день.

Лангуасс был героем — или злодеем! — многих местных баллад. По романтической версии его биографии, когда-то он был французским аристократом, любимцем в Версальском дворце, претендентом на вхождение в высшие круги, но враги, сговорившись, обвинили его в измене и низвергли. Отбывая срок на галерах, он ударил надсмотрщика в ответ на жестокое обращение. Его до полусмерти избили бичами, и он проклял Галльскую империю. Возглавив мятеж, захватил галеру, пиратствовал в Средиземном море против торговых судов. Французы и испанцы охотились за ним, но после жестокого сражения он захватил один из лучших кораблей и стал господствовать на морях.

В Лондоне Ноэл слышал другое. В Тауэре все знали, что настоящее имя пирата Вилье. Как и Ноэл, Вилье вырос в Тауэре, но после заточения отца мать взяла его с собой в ссылку. Он был в Версале, где просил короля Шарля заступиться за отца, но Шарль в этом споре встал на сторону Ричарда. Когда Ричард посетил двор Шарля, император безуспешно пытался примирить обоих. Оскорбленный Вилье хотел вызвать князя Великой Нормандии на дуэль, хотя закон запретил князьям принимать подобные вызовы. Спустя некоторое время, в Париже, Вилье обвинили в убийстве. Несмотря на то, что его окружала не лучшая компания, вполне вероятно, что осудили его несправедливо, скорее всего, не без помощи агентов Ричарда и женщины-вампира. Так или иначе, юноша попал на галеры. Став мятежником, повел захваченную галеру к Мальте, где у него были родственники — важные персоны в ордене Святого Джона — рыцарей-госпитальеров. Хотя мальтийские рыцари были лояльны к Галльской империи и прослыли героями, защищая Европу от турецкого флота во время блокады, в них всегда чувствовалась определенная независимость, в случае нужды они не чурались пиратства.

Плавая с мальтийскими пиратами, человек, которого сейчас знали под именем Лангуасс, изучил науку судовождения, стал пользоваться определенной репутацией. Его пиратство нередко заключалось в ограблении безоружных купеческих судов — небольшие галеры, ходившие между средиземноморскими портами, не могли составлять конкуренцию быстрым парусным судам. Несмотря на это, Лангуасс с энтузиазмом ходил в бурные северные моря, нападая на английские суда в пику князю Ричарду. Ноэл догадывался, точный подсчет покажет большее количество нападений на сейнеры, чем на караки, что не было очень доходным делом, но большие и медленные суда князя не могли покончить с Лангуассом. Их беспомощность создавали вокруг него легенду.

Зная все это, Ноэл тем не менее считал Лангуасса героем. Он ведь был мятежником, выступал против аристократии вампиров в Галльской империи. Был свободным человеком, который не склонил головы перед алчущими крови хозяевами. Империя вампиров была обширной, но на воде они были такими же уязвимыми, как простые смертные. На океанских просторах люди могут сражаться с вампирами почти на равных, потому что вампиры и тонут, и горят, а адмирал-вампир, идущий на дно вместе с кораблем, обречен на гибель.

Поэтому Ноэла обеспокоили новости, принесенные Квинтусом. Смерть Лангуасса была бы трагедией для Ноэла.

— Может быть, он спасся. В Ирландии у пиратов больше друзей, чем врагов.

— Да, — согласился Квинтус. — Но в проливе СентДжордж дул жестокий ветер, мы сами его чувствовали. Потеряв мачты, он не смог бы выйти к Балтимору или Кинсейлу. У капитана “Файрдрейка” были все основания считать, что каравелла затонула, даже если сам он этого не видел. Потом, если Лангуасс ушел от него, капитану не простят так легко, но королевский представитель говорит, что пират снял с “Уондерера” женщину-вампира, и, когда поднялся ветер, мог спрятаться в тихой бухте.

— Прекрасная история для разнообразных слухов, если бы ее осмелились опубликовать, — сказал Ноэл. — Женщина-вампир в плену у симпатичного пирата, увезенная в берлогу на Канарские острова, подчиняется его капризам.

Конечно, открыто такое сообщение не опубликует никто. Церковные и светские власти держат все печатные станки в Лондоне под строжайшим контролем, Звездная палата не допустит очернения аристократии. Если о вампирах упоминают, то только в лучших выражениях, даже в уличных пьесах и песнях, хотя их скабрезные версии более популярны в народе. Но вампиры не могут углядеть за всем, слухи наверняка поползут по Лондону.

Ноэл знал, что непристойные рассказы о вампирах и их любовниках-людях широко известны: еще до приезда в Уэльс он обнаружил, что историю о Эдмунде Кордери и Кармилле рассказывают в тавернах, на рынках Большой Нормандии. Особенно всем нравилось ее славное завершение — добровольная смерть Кордери, навлеченная на себя с целью погубить любовницу.

Эта история была не по душе Ноэлу. Он знал, что в первую очередь Кармилла интересовала отца не как любовница, хотя многие доказывали, что он любил ее душой и телом и задумал убить уже тогда, когда та его отвергла. Даже у матери Ноэла было такое подозрение, хотя она и старалась не выдавать своих мыслей.

— Скажи-ка мне, — обратился к Ноэлу Квинтус, возвращая того на бренную землю, — что ты сегодня узнал у Скота?

Ноэл посмотрел на худое лицо высокого монаха. Худоба не ужесточала его. Квинтус соблюдал наказы святого Бенедикта — вел жизнь аскета, но его сердце не заскорузло. Он часто улыбался, был очень мягким и терпеливым, но вместе с тем и строгим. В последнее время причины для проявления строгости стали появляться чаше, по мере того как Ноэл все больше показывал неудовольствие учебой.

— Его знания невелики, — ответил Ноэл с металлической ноткой в голосе, — правда, другие знают еще меньше.

Квинтус вздохнул.

— Это важно — понимать, где начинается невежество, — сказал он. — Мудрости больше всего препятствует не трудность в приобретении новых знаний, а то, что мы уверены в подлинности уже полученных. Фрэнсис Бэкон, который был другом твоего отца, говорит нам, что из церкви познания мы должны удалить многих идолов, если хотим расчистить путь к истине.