Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

Я тут же почему-то вспомнила о трупе и на мгновение почувствовала себя Кисой Воробьяниновым, когда, оглядев ладную фигуру нового знакомца с крепкой шеей, тот подумал: «А-а-а! Расскажу…» Я уже пару раз порывалась поведать о случившемся Барону, но тот слишком любил пускать красное словцо по ветру. Меня остановило, однако, откровенно насмешливое выражение глаз Андрея Константиновича, и я ответствовала совершенно ледяным тоном.

— Благодарю, все в порядке. Это касается и второго вопроса. А ваши впечатления о Пакавене остались прежними?

— Нет, они сегодня существенно улучшились. Я прекрасно провел вечер с вашей приятельницей.

Кстати, голос ее супруга мне показался знакомым.

— Возможно, вы слышали его сегодня утром. Я прошу прощения, если мы вас побеспокоили.

— Вы обещали проводить меня на кладбище.

— Да, я помню, но завтра погода может не позволить. Условимся на первый хороший день. Спокойной ночи!

Ночь оказалась совсем не спокойной. Дьявол засылал на бедную маленькую Джен Эйр полчища инкубов, но она храбро размахивала белыми одеждами и к утру победила всех своих врагов. Поднявшись с постели в несусветную рань, я посмотрела в окно и увидела у дверей сарая Юмиса — серая кепка, руки в карманах, сгорбленные угловатые плечи и вселенская тоска под мелким холодным дождиком. Неожиданно он взглянул вверх, поймал мой взгляд и бухнулся прямо в грязь, сложив молитвенно руки. Старушка-блокадница, наблюдавшая эту сцену из окна первого этажа, описывала ее позднее на кухне, как попытку пообщаться в нетрезвом религиозном экстазе с небесными силами, но я сразу же налила пятнадцать капель и показала на крыльцо — грязь, действительно, казалась очень грязной, а женское сердце не камень.

В это время послышался скрип соседней двери, и уже знакомые шаги замерли у моих дверей. С минуту мы так и стояли, разделенные двойной фанерой, и вдруг стало совершенно очевидным значение его вчерашнего счастливого выражения на лице — присутствие Барона в моей комнате оказалось не в счет!

Решительно открыв дверь, я сказала:

— Андрей Константинович! Я воспользуюсь вашим предложением и исповедуюсь сегодня вечером.

— А что это такое? — спросил он о стакане.

— Да, так. Алкоголь, — смутилась я немного. Он аккуратно прислонил удочку к стенке, взял из моих рук стакан, выпил и спустился вниз. Да, дела…

Юмис все же получил желаемое и, преисполнившись искренней благодарности, рассказал о своих бедах. Ежегодно в это время им привозили грузовичком «левое» сено, и кто-то из соседей каждый раз вызывал милицию. В этот раз милицейский мотоцикл прибыл, когда грузовичок еще не успел ретироваться, и пришлось заминать дело угрями. Под подозрением были двое телефонизированных соседей — старая Вельма и почтенная пенсионерка, заслуженная учительница Эугения, но сузить круг подозреваемых до сих пор не удавалось.

Я занималась всякими хозяйственными мелочами, когда пришла разъяреннаяБаронесса. Оказалось, Вельме успела с утра позвонить соседка ее младшего сына и накапать ядом прямо в телефонную трубку. Суть сообщения состояла в том, что вчера Барон целовался с председательшей перед капотом автомобиля, пока муж менял заднее колесо. Разбуженный и подвергнутый остракизму Барон удалился с удочкой на Кавену, оправдываясь агрессивным поведением почтенной Гретхен при полной пассивности жертвы.

Вельма подтвердила, что ее невестка — известная курва, но скандал все же состоялся, потому что непротивление жертвы насилию было вполне очевидным, и совсем не обязательно было целоваться на виду у соседки.

— Черт знает, что делать с его привычками! — сказала Баронесса.

— Я могу, конечно, дать совет, но чужой и не опробованный, как и полагается в стране Советов.

— На безрыбье и рак рыба, — согласилась Баронесса, но мои мысли приняли уже иной оборот.

— Таракан! — крикнула я, — вы кого вчера с Сусликом хоронили?

— Дохлую крысу. Ее Стасис позавчера шлепнул в бане.

— Откопай коробку, пойдем раков ловить.

Таракана на всякие пакости долго упрашивать было не нужно, а хирургические перчатки, уворованные Баронессой по месту службы, лежали на кухне. Труп оказался еще подходящей крепости, и я привязала к хвосту длинную веревку. Трудились мы с большим энтузиазмом — Баронесса забрасывала веревку в озеро за Витасовой банькой, стоящей сбоку от туристического пляжа, я снимала налипающих раков и укладывала их в пластиковый пакетик, а Таракан присматривал за ними, пока мы повторяли действо.

Когда раки покраснели, мы уселись завтракать, после чего Баронесса напомнила мне о недополученных ею советах.

— Штука в том, что помимо бальзаковского возраста — тридцать лет в авторском варианте и сорок лет в новом летоисчислении — есть еще ремонтный возраст. Моя коллега Яна Копаевич утверждает, что гулять нужно с тридцати лет, когда брак уже утрачивает прелесть новизны до тридцати пяти, когда наступает ремонтный возраст. К тридцати годам у нас как раз получают квартиры и подращивают детей, а к тридцати пяти квартира приобретает несвежий вид. Поскольку нанимать специалистов дороговато, то делать ремонт приходится своими силами. Говорят, это так увлекательно, что про мужиков в этот момент забываешь!

Баронесса глубоко задумалась. Ей было около тридцати, и она уже пару лет жила в новой двухкомнатной квартире. Пока она думала, появился исчезнувший было Ваня и напомнил, что мать обещала покатать его на лошадке. Новый аттракцион — катание туристов на маленькой бричке (полтора рубля за персону) — входил в моду, а желающих по случаю мелко моросящего дождика сегодня не было. Я сходила за сумкой и деньгами, мы забрались у ворот турбазы на бричку и поскакали по неровным лесным дорогам. Грудь подпрыгивала, ягодицы стучали об очень твердую деревянную лавку, и Баронесса отметила мужество наших прабабушек, умевших сохранять в каретах высокие прически и милое выражение лиц.

Моя подруга сидела в центре лавки, и это место оказалось в партере самым безопасным. На повороте дороги меня задела по лицу мокрая сосновая ветка, и, пока я утирала прослезившийся от хвойных иголочек глаз, Баронесса хвалила себя за чисто подсознательное умение устраиваться в жизни лучше других, а Ваня радостно подпрыгивал на сидении и откровенно ехидничал, потому что получил от меня на днях по лбу огромной красной сыроежкой — он назло всему взрослому миру переходил опасное шоссе черепашьим шагом.

Когда мы вернулись с ним домой, Таракан, путаясь в слезах, рассказал матери, как я пыталась накормить его красным мухомором, и мне пришлось давать объяснения. Но Бог наказал мальчика только сейчас, и на следующем повороте он получил сосновой лапой такую сильную плюху, что тут же разнюнился и обиделся сразу на всех.

За наши четыре с полтиной полагался скорый объезд по лесу вокруг деревни, но у поворота на Кавену я сунула в карман возницы еще трояк и попросила проехать к озеру. Баронесса не возражала, поскольку уже успела в мыслях изменить Барону и налюбоваться его рогами.

Мостки украшала крупная фигура нашего любимца в прорезиненном плаще, а рядом лежал пакетик со щуками, которыми планировалось умаслить практичную Баронессу. Тут я достала из сумки загодя припасенную «раиску» и пару стаканчиков, одним из которых с удовольствием воспользовался наш подмокший возница. Таракан был настроен негативно и, пока Барон торжественно транспортировал стаканчик к жаждущему рту, пытался подтолкнуть папашу под локоть. Я прикрикнула: «Не мешай отцу!», и, увидев обиженные глазки дитяти, добавила: «Даже такому…» Барон прыснул, и все пятнадцать капель разлетелись по ветру.

Летний отпускной человек отличается от зимнего поведением и кругом приятелей. Зимой мы проявляли весьма умеренный интерес к алкоголю лишь по праздникам, каждый из нас всерьез отдавался своей профессии, а Барон являлся даже основателем нового направления в скульптуре, где воедино сплавились славянские мифы, японская миниатюрная скульптура «нетцке» и прибалтийская резьба по дереву. Зимние приятели, в основном, не годились для нашего летнего театрика, где хотелось играть только любимые роли.

Барон был признан условно невиновным. В компенсацию морального ущерба он потребовал, чтобы мы переоделись цыганками и приготовили ему фаршированную щуку. С моей точки зрения, это могло быть навеяно не иначе, как чтением «Майн Кампф» в оригинале, что Бароном категорически отрицалось, в связи с отсутствием этого криминального чтива в районной библиотеке. Но он носился с этой идеей уже второе лето, а мне удалось достать зимой рецепт (щука режется толстыми пластами, из головы удаляются глаза и жабры, а аккуратно вынутое из кожи и костей мясо прокручивается через мясорубку с хлебом и луком и густо посыпается черным перцем. На дно кастрюли укладываются луковая шелуха, ломтики свеклы, а голова щуки и прочие выпотрошенные части набиваются фаршем и укладываются слоями, причем каждый слой пересыпается смесью моркови и репчатого лука, и все вместе заливается крутым кипятком. Соль и сахар по вкусу, варится до готовности и раскладывается на блюде. При охлаждении отвар желируется).