Последнее лето в национальном парке - Маргарита Шелехова

Около часа мы ползали по люпинам под воркование Баронессы. Баронесса была счастлива — Миша умел слушать ее лучше всех в мире, но больше всех был счастлив Суслик — пользуясь крайней занятостью папаши, дитя изображало бесславный въезд Д'Артаньяна в Париж и пришпоривало клячу сосновой веточкой.

Когда лабораторный напиток был разведен и заправлен земляничным соком, мы отбыли с сумками и в шляпках в Нижнюю Пакавене. В парадной комнате Ирены воображение поражали массивный камин, старинный сервант и волнообразные кружевные салфетки. Стол был накрыт свежей полотняной скатертью, пирамидка из мелкой столовой и закусочной тарелок стояла строго по центру места персоны цветочками назад, справа от пирамидки лезвием к тарелке лежал нож, слева — вилка зубцами вверх, а маленькие хрустальные стаканчики сверкали сразу за тарелками — рюмки программой не предусматривались. В центре стол был украшен цветами и витиевато сложенными бумажными салфетками. Уже многие десятки лет на этом месте крестьянские предки Ирены пили по утрам кофе и приглядывались, как там поживают на Западе.

Мы достали из сумки мясной рулет в толстой свиной шкурке, баночку сардин, кофе, сладкую воду «Буратино» и земляничный ликер, а Ирена принесла листики салата, пучки укропа и парадное блюдо — цеппелиняй, представляющее собой перченый мясной фарш в колобках из сырого картофеля, натертого на мелкой терке и слегка отжатого. Колобки довольно долго варятся и поливаются на блюде жареным луком с растопленным салом.

Домовых — Витаса и Генриха — предварительно накормили до отвала, после чего они захрапели по своим комнатам. Но, едва мы успели опрокинуть первый стаканчик настойки и быстро налить туда же газированной водички, как оба тут же появились на пороге, шумно втягивая воздух носами. Мы объяснили, что здесь стерильный девичник и заговорили о вязании. Мужики покрутили носами и ушли, но через пять минут снова ворвались в комнату, надеясь поймать нас с поличным.

Стаканчики с буроватой газированной водой, неприятно контрастировавшие с солидной закуской, казались нетронутыми. Разгоряченный Витас кинулся достать что-нибудь, более подходящее к столу, у своих деревенских корешей, хотя провал этого предприятия был предопределен заранее. Доцента философии, сидевшего на крыльце в ожидании Витаса, вдруг озарило, что водка на столе все же стоит, но она замаскирована под «Буратино». Уверенный в своей правоте, он принял личину светского льва, деликатно постучал в дверь и развалился в кресле с моим стаканчиком в руках, рассыпав предварительно сладчайшие комплименты всем дамам без исключения.

Мы с садистским удовольствием ловили момент (не думай о мгновеньях свысока!), когда его вкусовые рецепторы уловят приторный вкус пузырьков «Буратино» без предполагаемой посторонней примеси. И они его уловили, после чего фигурант предпринял последний отчаянный шаг. Притворившись теперь пьяным пролетарием, он стал искать выход из комнаты в камине, но, как и ожидалось, не нашел его. Тогда, неприятно выругавшись, он отпрянул прямо к дивану, где лежала моя походная сумка с бутылкой настойки.

Мое сердце сжалось от горечи поражения, но сумка, к нашему совместному с Генрихом и Иреной удивлению, оказалась пустой. Пристыженный доцент удалился, а мы искренне восхитились Баронессой, хорошо знавшей предмет и успевшей сунуть бутылку под свою гигантскую соломенную шляпку.

Вечеринка заканчивалась, во дворе горевали неудачники, и мы, насладившись этим зрелищем, картинно удалились пьяной походкой с громкими песнями — каждая со своей, репетировать было некогда.

Нужно было не выходить из образа до шоссе, разъединявшего Нижнюю и Верхнюю Пакавене, но у шоссе наша веселая компания буквально натолкнулась на совсем одинокого мужчину. Мои девушки, осмелев от победы, тут же взревели: «Какой хорошенький! Чей же будете?» — и получили затем упоительный ответ, открывающий массу возможностей: «Пока ничей!» В этом маленькой сценке я всячески тушевалась на заднем плане, поскольку тут же узнала своего соседа по общежитию.

Услышав мужской голос, Витас мгновенно вынырнул из темноты и крикнул, что проснулись дети. У рано вышедшей замуж Ирены, действительно, было двое маленьких детей, и, хотя Витас явно врал, но Ирена все же покинула нас. Тогда я представила Андрея Константиновича Баронессе и сказала, что уступаю кавалера в награду за ее сегодняшние успехи. Никто не возражал, и Баронесса тут же защебетала. Скорости ее языка, язвительности выражений и точности формулировок мог позавидовать сам Жванецкий, но она делала это без домашних заготовок и сочного одесского детства.

Барон уже лежал в постели, предвкушая примирение с супругой. Услышав за дверью ее щебет, он сладчайшим голосом пригласил Баронессу спеть ему перед сном песенку. Баронесса сделала вид, что не услышала и продолжала рассказывать коллеге увлекательную историю о своих дежурствах на «Скорой помощи». Андрей Константинович посмеивался и выглядел при этом самым благодарным слушателем на свете. Одновременная дружба с обоими супругами требует недюжинных дипломатических способностей, и я решила, что пора менять позиции, тем более, что мое участие в беседе представлялось совершенно не обязательным.

— Барон, я приведу сейчас Ларису Андреевну, твоя-то певица ей в подметки не годится, прости за рифму!

Барон обдумал предложение и сообщил, что Лару он, время от времени, слышит по радио, на Кавене и в театре, а мои способности ему до сих пор не известны. Я оставила собеседников у двери и ушла к другу.

Глядя в его родные глаза, я задушевно и серьезно спела то, что удалось вспомнить:

Прибежала мышка-мать, стала в гости лошадь звать, Приходи к нам, тетя лошадь, нашу детку покачать…

Мышонку не пели это уже с четверть века, потому показалось мало. Далее последовала мифо-поэтическая сказка о курочке-рябе и космическом взрыве мирового яйца в ее нескольких вариантах, включая ведийский, китайский и финский — в последнем была уточка-ряба. Кроме того, были упомянуты пасхальные обряды славян и африканский обычай разбивать культовое яйцо на свадьбе. Голоса за дверью стали удаляться в неизвестном направлении, но мне пришлось детально описать красоту Барона, начиная с макушки. Я решила не быть оригинальной.

— Голова его — чистое золото; кудри его волнистые, светлые, как молоко (в оригинале значилось «черные, как ворон», но Барон любил точность)… Глаза его — как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие в довольстве… Щеки его — цветник ароматный… Губы его — лилии…

Он окончательно рассиропился, а когда мой рассказ о его красотах дошел до уровня шеи, и я натужно пыталась вспомнить подходящие для мужской груди цитаты из библии, он начал с нескрываемым интересом поглядывать на свой прикрытый одеялом живот. Меня выручило появление Баронессы.

— Барон! — закричала она с порога, — ты уже не самый красивый мужчина Пакавене, появились и более привлекательные экземпляры.

Барон обеспокоенно посмотрел на меня, и я, как честный человек, подтвердила. Впрочем, дело было отнюдь не в моей правдивости, он слишком любил донимать меня рассказами о своей неотразимости в женских глазах.

— Уничтожить меня, сучки, мечтаете! — начал было вскипать мой малыш, оскорбленный появлением Дантеса и предательством самых дорогих ему людей, включая Арину Родионовну, но тут мы, перебивая друг друга, поведали о сегодняшних неудачах его папаши. В душе Барона, до сих пор возмущенной новогодними происками предка, злорадство на равных боролось с сыновними чувствами и мужской солидарностью. Что победило — осталось неизвестным, но я оставила своих друзей в отличном настроении.

Над черными соснами всходила огромная красная луна, теплый ночной воздух полнился шорохами и приглушенными голосами, в лесу из-под земли пробивался запоздалый петров крест, и где-то рядом огромные вепри водили по черничникам своих свирепых женщин. Каким неуместным на этом празднике жизни выглядело мое одиночество…

Моей звезде не суждено Тепла, как нам — простым и смертным; Нам — сытый дом под лампой светлой, А ей лишь горькое вино…

На лавочке сбоку от кухни с весьма довольным, как мне показалось, видом сидел Андрей Константинович. Я мысленно поздравила Баронессу с огромным успехом и вдруг ощутила страшную горечь в сердце в связи с собственной неудачей в лотерейном розыгрыше.

— Спокойной ночи, — произнесла я тогда с предельной сухостью, намереваясь быстро пройти мимо.

— Я хотел задать вам два вопроса. Во-первых, как ваша спина? И, во-вторых, у меня сегодня возникло ощущение, что вас что-то сильно тревожит. Быть может, расскажете, все-таки теперь я ваш семейный врач.

Я тут же почему-то вспомнила о трупе и на мгновение почувствовала себя Кисой Воробьяниновым, когда, оглядев ладную фигуру нового знакомца с крепкой шеей, тот подумал: «А-а-а! Расскажу…» Я уже пару раз порывалась поведать о случившемся Барону, но тот слишком любил пускать красное словцо по ветру. Меня остановило, однако, откровенно насмешливое выражение глаз Андрея Константиновича, и я ответствовала совершенно ледяным тоном.